Евгений Будинас - Перловый суп
— Ты что тут делаешь?
Заметно смутившись и как бы оправдываясь, он показал мне дверную ручку, вроде тех, что у проводников в поездах дальнего следования. Все двери в психбольнице без ручек, а ручки есть только у медперсонала.
— За то, что я посуду на кухню отвожу, мне вот... ручку дали.
На его шестидесятилетний юбилей в театре я вышел на сцену, рассказал эту историю, достал из кармана ручку от двери и вручил ее юбиляру:
— Чтобы всю дальнейшую жизнь ты не испытывал неудобства при перемещении в замкнутом пространстве.
В зале засмеялись и весело захлопали. Публика собралась немолодая и вполне интеллигентная, отчего постоянная наша потребность в дверной ручке всем была понятна.
В Таджикистане
Приезжаем в Таджикистан, в какую-то дыру — страшное дело! Юг, Средняя Азия, а холодина минус шесть! Снег идет.
Дети по улице босиком бегают, почти голые— нищета ужасная. У них в семьях по пятнадцать-шестнадцать детей, на всех только галош хватает. Но и галоши они надевают только когда далеко идти. А так — маленькие черные ноги по белому снегу...
Есть там гостиница «Фовалинке» (кажется, так звучит) — зачуханая такая гостиница... Даже печки нет. А где дрова взять? Пустыня. Мы оазис видели, но его же не вырубишь.
Так вот в гостиницу даже в пальто зайти страшно. Когда на улице минус шесть, а в помещении никогда не топилось — все промерзшее, и одеяла, и подушки... Виталий Барановский покрывало приподнял... «Елки зеленые... — говорит. — А что, белья у вас почище нету?»
Хозяин гостиницы так обиделся! Потащил нас в подсобку, распахивает дверь, а там -гора белья. «Зачем сказал грязный! Самый чистый выбрал! Сам выбирай любой!». Он, оказывается, действительно добросовестно перерыл эту гору белья, которое ни разу в жизни не стиралось, и выбрал самое чистое. А мы его оскорбили.
Я потом еще узнал, как они от волос ненужных избавляются: пятки смолой намазывают и садятся, ножки сложив, пятки между ног прижав. До-о-олго сидят! А потом резко встают...
Два рекорда
Однажды я прилетел на вертолете в Игрим «выбивать» цемент.
Все «ответственные люди», как всегда, собрались в бане. Зашел я туда, и мне сразу налили стакан спирта (тогда ведь пили исключительно спирт). Хорошо, что заранее предупредили, что даже разговаривать со мной не станут, пока не выпью... Я маханул стакан, и тут мне сразу вопрос, как говорится, «на засыпку»:
— Почему у баб на жопе волосы не растут?
Я лишь на секунду задумался, пошатнулся и сказал:
— Сам над этой проблемой всю жизнь ломаю голову. Они обрадовались моему ответу, постановили, что я свой парень, и, как своему, налили второй стакан. Я и его маханул, и только тогда протянул бумагу, которую мне тут же, не читая, подписали.
Как рассказывал пилот, я вовремя возвратился к вертолету, поднялся по ступенькам, открыл дверь, постоял, покачался и во весь рост упал вперед. Очнулся я, уже раздетый, в постели в своем вагончике. Возле меня сидел мой друг — главный инженер Володя Игольников. Я спросил его, который час. Он ответил:
— Ты спроси лучше, который день.
Трое суток я спал в алкогольном беспамятстве. Это был мой первый рекорд.
Однажды мы прилетели в Москву из Грузии — я, Лера, Ирка Маслова и моя дочь Ленка. В Москве, в ожидании поезда, пробились в ресторан на вокзале. Я заказал две бутылки шампанского — мы же только что из Грузии! Мы привыкли к тому, что ящик шампанского за столом — это разминка. Так вот с этих двух бутылок я был в таком состоянии, что, когда наряд милиции собирался снять меня и всю честную компанию с поезда, только десятилетняя Ленка нашлась, что сказать проводнику: «Поймите, когда мы доедем до Минска, папа уже будет трезвый. Мало вам не покажется». Но это так, отступление.
Именно в Грузии я установил свой второй рекорд.
Мы собрались в мастерской у народного художника Грузии Димы Эристави в десять часов утра. У Эристави в то время была самая шикарная в республике мастерская: это был верхний этаж дома, прямо от которого поднималась канатная дорога на Черепашье озеро, а оттуда — потрясающий вид! Мы решили посмотреть на утренний Тбилиси. В итоге, устроившись в уютном ресторанчике с видом на город, мы посмотрели утренний Тбилиси, дневной Тбилиси, предзакатный Тбилиси, закатный Тбилиси, ночной Тбилиси и снова утренний Тбилиси... Причем с какого-то момента нам уже не меняли посуду — приносили накрытый стол, мы пробовали еду, после этого стол уносили и приносили другой уже накрытый стол.
Среди нас был Чабуа Амирэджиби, которому я попытался сказать, что мне не нравится их азиатчина, их жратва, столы, накрытые в шесть слоев, их дикое количество питья, причем ничего не поешь нормально, все это несуразное... Я посчитал, что один день моего пребывания обходится грузинскому народу в восемь с половиной тысяч советских рублей — две машины можно было за эти деньги купить!
Амирэджиби был известным писателем. Его имя в переводе с грузинского языка означает «первый князь», у него крест царицы Тамары в качестве семейной реликвии. Он шестнадцать лет отсидел в советской тюрьме и был единственным заключенным, который совершил четыре побега.
И с кем он только ни сидел, будучи приговоренным, в общей сложности, к семидесяти восьми годам! В том числе и с одним из будущих канцлеров Австрии.
Во время первого визита этого канцлера в Грузию, что было событием всесоюзного значения, организаторами с австрийской стороны было высказано пожелание, чтобы Амирэджиби присутствовал на приеме в Совмине. Вдруг во время приема канцлер спрашивает:
— А нельзя ли пройти в соседнее крыло на второй этаж?
Удивленные, все поднимаются на второй этаж. Тогда он спрашивает:
— Можно ли зайти в одну из комнат?
Получив разрешение, стоит несколько минут в задумчивости на пороге комнаты. И вдруг говорит по-русски:
— Чабуа, а ведь мы с тобой этот паркет стелили...
За такими историями на Черепашьем озере только я один выпил, как мы посчитали потом, две бутылки посольской водки по семьсот пятьдесят граммов. Это было легко посчитать, потому что все остальные пили вино.
Воры?
Однажды утром, в разгар моей предвыборной борьбы, зазвонил телефон. Я снял трубку, но со мной разговаривать не стали, раздались короткие гудки. Так как мне нужно было срочно отвезти свою фотографию для агитационных плакатов, и я стоял уже одетым, я тут же выскочил из квартиры. Дома оставались Лера, Ирка Маслова и совсем еще маленький Стае.
Пока меня не было, пришли какие-то люди. Увидев Леру с ребенком, шарахнулись:
— А где же Евгений Доминикович?
— Его нет. Но скоро будет. Проходите, подождите.
— Нет, нет. Мы подождем на лестнице, — и вышли на площадку.
Лера с Иркой увели Стаса гулять. В это время я вернулся, и тут же позвонили в дверь...
Я ждал приятеля, поэтому крикнул с кухни:
— Открыто!
Слышу, зашли. Выхожу в коридор... Стоят двое в масках, у одного автомат, у другого пистолет. Я опешил, но эмоции сдержал, спрашиваю спокойным голосом:
— Что это за маскарад?
— Мы теперь так ходим.
— Да? Ну, так проходите...
А они стоят. Тоже опешили, не ожидали такой реакции.
— Ну, давайте, проходите. Чего вы? — и таким приветливым жестом в сторону кухни.
Они, как завороженные, поддались моей доброжелательности, зашли на кухню. А я в этот момент, опять же спокойно, как ни в чем не бывало:
— Ну, я пошел?..
И как рванул... Причем, успел отодвинуть задвижку в замке, хлопнул первой дверью, второй, потом тамбурной, и в лифт! И тут мне вслед автоматная очередь... Пока лифт закрывался, «гости» вышибли двери. Но в лифт со мной не попали — не успели ни ногу сунуть, ни приклад. Побежали вниз по пожарной лестнице. А я, как только лифт открылся, выскочил в подъезд и дико заорал: «Мишка, Володя, давайте сюда! Души гадов!»... Получилось убедительно, потому что «гости» так рванули, что выскочили из подъезда быстрее меня. А я ору и пру за ними. Это было зрелище, конечно, зае...ское! Бегут вооруженные амбалы в чулках на голове, а за ними я — в халате и домашних шлепанцах...
Жаль, у меня ключей от машины не было, они в кармане пиджака остались. А то если бы на «Ниве» да напрямую, я бы, конечно, придавил хоть одного!..
Об обучении
Люди очень странно устроены: когда им говоришь о том, что для того, чтобы хорошо танцевать, нужно долго учиться, многие достаточно быстро соглашаются. О плавании то же самое. Да как тут не согласиться, ведь хорошо плавать без обучения получается только у грудных младенцев. А так как мы этого своего опыта не помним, то и во внимание можем не брать.
И так вот обо всем — надо учиться, чтобы красиво ходить, соблюдать этикет, грамотно говорить, вкусно готовить...
Но когда речь заходит о половом акте, то мы вдруг возмущенно выступаем: это же, мол, чувства, здесь получится и так.
