Валерий Пудов - Приключения Трупа
Но эти предложения встретили возражения:
— У нас дряни — что мидий в океане. А субсидий на цикл работ — кот насикал в компот. А ушлем сейчас гада — потом ничего не найдем на показ. Надо оставлять его тут, и подольше — дадут в пять раз больше.
— Ничтожества! Он нас спас, а от вас — грусть и спесь. Пусть весь размножится здесь. Притом спасем для населения закон сохранения.
— Негоже! Кости к калачу — не своя сыть. Запустим без грусти. Но поверьте, я тоже хочу жить после смерти и, может быть, в дым, а полечу с ним!
— Без очереди?
— Не на площади!
Спор стал остер. Известно повсеместно: от дам — гам, от дум — шум, от фраз — газ, а то и ни за что — в глаз, но зал объял и лязг, и шквал дрязг!
При этом и не заметили, как один подлец умело отжал вентили, всадил запал, и ракета улетела, а хлопотный мертвец — пропал. Когда же узрели — ошалели:
— Опытный образец без экипажа — на форсаже!
— Просмотрели! — пропели математики. — Романтики! При засыле упустили! Без цели — в щели и долы!
Скопом прильнули к телескопам, как к улью пчёлы.
Еще бы! Пробы — не рядовые: впервые на орбите — трупоноситель! Трепещите, живые!
Еле углядели светило за помарками в окуляре — яркая точка мельтешила в кошмаре: отрастила манерную ленту, очертила верную эвольвенту, изобразила самолетную бочку, болотную кочку, одёжную щетку, надежную клетку, подводную лодку, модную кушетку, быстроходную колодку, негодную табуретку, голодную селедку, свободную сетку, расплескалась, протекая, в море масла и вскоре — какая жалость! — сжалась и погасла.
— Не вернется запросто, — сдержал вал эмоций старший технолог запуска. — Но — ничего: материал у него веселее пляшет, а идеи про запас — наши.
— Накось-ка! — встрял биолог. — Конец другой у истории: нагой мертвец — у нас в лаборатории!
Пулей рванули в зал к соседу.
В самом деле: от форсажа уцелел и даже помолодел! Прямо из щели и в графике — дал победу космонавтике!
Парадокс? Или он подменен? Или пылью времен занесен в кокс пространства и пережжен для постоянства?
Фон — замутнён, но астрофизики не верили в призраки, да и на бокс конкурентов не позвали — сказали, что налетали на медали и ордена сполна, от неумеренных экспериментов не пострадали, а на свете — не без уродов.
С тем и дали взять совсем утерянного — без документов, но за печать на смете расходов.
10.Биологи — не графологи: служит им химия — не линия, но сдружены с оружием не хуже, чем космологи, хоть и не ракеты запускали к другим планетам, а получали стилеты из стали и с рассвета до рассвета плоть кромсали.
А бороздить ножом мясо — не гужом бродить по трассам, даже космическим, это — гаже физически: нить к звездам — безнавозна, а наточат клинки и всадят — щенки закровоточат и очень нагадят.
Не всяк может ради идей исполосовать собак рать и по тарелкам расфасовать. А что же сказать о разделке людей? Кожа — не шкура лемура — гладь! А рожа — вот-вот начнет мигать. А если тело с безлесья высот слетело? Как так освежевать — не понятно: а ну как оно — не бревно? Ну как ему — неприятно? Ну как загадочный анахорет — припадочный и врежет в промежность пыром?
И — привет: разлука с миром.
Вопрос — стар, как мат: от роз — аромат, от угроз — страх, а удар в пах — и кошмар, и грёз крах.
А славный воин — не щепка — щит: неладно скроен, да крепко сшит! Тут и умельцы с топорами сами убегут от остова пленного пришельца и нетленного святого!
Однако наука — не безрука, а слизь для шпака — работа, и нашлись всё же доброхоты: робко, но со сноровкой взяли на анализ у подопытной особы крохотные пробы кожи и утробы!
11.Вначале изучали ткани в чане для дряни.
Капали из пипетки на клетки и писали заметки.
Но в глазах замельтешило непонятными пятнами, в глотках запершило, а в мозгах, заорали, ощущали шило.
Признали, что в ошмётках — сила, что она рождена — к худу, и — обменяли посуду.
Упаковали детали рвани в стакане без щели.
Смотрели — с содроганием, дыханием — грели.
Но грани стекла от тепла запотели, и не узрели наблюдатели ни следа от неприятеля — ни итога проб.
И тогда положили кусок утиля под микроскоп.
И — испустили трели, как под ногтём — клоп:
— Не одинок старикашка, на нем букашки, много ног!
И запели убого эхом:
— Хранится — кусок, а разделиться — смог!
Сразу углядели разницу между неделимой частицей и бывшим, но остывшим человеком:
— Зримо разлагается на заразу под светом!
Удар кастетом по невеждам и авторитетам!
Стар дохляк, но притворяется нежным, чтобы плодить прыть и особу свою в семью вживить!
Овин для мужчин — показателен, но как быть испытателям? Как внедрить почин первооткрывателя?
Мертвого лечить — не черствого мягчить: букашки, видать, с секретом — промашки б не дать при этом!
Да и тяжкая у судьбы чересполосица — не хочется опростоволоситься. А коли власть над смрадом гнилых взять, надо не в гробы их класть, а на волю вынимать! И понимать, что воскресение покойного населения — достойный фронт работ для академии и оплот для державы!
Не избежать и премии! И славы!
12.— Программа — замечательна! — взвыли испытатели и прямо в лаборатории, у бадьи с утилем из зайчаток, не сняв перчаток, среди щеняток под блюдцами стремглав обсудили теорию эволюции.
Гениальные идеи заносили в протокол, лелея ореол отваги и не жалея копировальной бумаги:
— Пик живого — поголовные любовные сношения для размножения снова и снова. А дохляк — не мастак: сник, обмяк и не стояк ни так, ни сяк — лежак, а не рефлекс.
— На нем, как на почве, прочие растут. Днем и ночью тут — секс.
— Скотство заразного. Соитие паразитов. А развитие — воспроизводство разума, а не термитов.
— Сам потух и стих, но — не термит, а горит его дух в них, как металл в переплавке. А нам тотчас не говорит всего. Не умнее ли нас его козявки? Завещал идею рациональную — не анальную. Кто разгадал? Никто.
— Букашки с программой — рубашки без лица. Малявки-невесты без мамы и отца — тесто на дрожжах мертвеца. Зачах, а от него — спасительная нить эволюции. Надо не иронизировать, а стремительно расчленить сирого и проанализировать его взгляды и конституцию.
— Не надо. Разница — непреодолима. Кто одинок и ни с кем не знается, не размножается. Зато сам — вселенная, срок которой и мера не постижимы совсем, как у точки. Не бренная, там, химера из сора, а неделимый дух — одиночка в оболочке из мух. Не нам, скоротечным, братцы, с вечным тягаться!
— Но если он в плесени такой, то кой-какой полезный ген отрежем на обмен людям, а продадим — и урон возместим, и чуму болезни победим. Старый будет молодым, тухлый — свежим, пухлый — худым, поджарый…
— Поджарый — прежним: ему — не дадим!
Протокол явил истории и пыл, и раскол аудитории!
Потом в нем — фраза и обрыв — конец рассказа:
«Призыв к любви от визави мертвец услышал и ползком по сукну осторожно пролез наперерез к окну мимо хранимых в нише тел и исчез — возможно, улетел».
Момент — не светел, фрагмент — рудимент легенд и фермент книги. Никто не заметил интриги, зато позже для морали и от скуки повторяли:
— Похоже, одна кандидатка науки украдкой обвязала останки веревкой, ловко, помалу, из-за окна смотала на санки и умчала. Им научный рефлекс — докучный дым, а секс со святыми мощами — на вымя пламя!
Факты — без такта, но выходило, что для кого-то работа с вечным — по силам, а для кого-то — человечья встреча с милым!
XV. ЛЮБОВЬ И МОРКОВЬ
Привадить взгляды мужчины надо на пряди, кудри, наряды. Можно и осторожно припудрить морщины и плечи.
Для слуха интересней песни и речи в ухо.
Для кожи дороже ласки — от пляски до встряски.
Нюху аромат желанней, чем стихи — и старуху молодят крем и духи, а запах полей для азартных ноздрей жеманней импозантных, но затхлых кудрей.
Ну а кто на вкус сладок, как настой ягод в росе, на все сто — успех: и простой трус падок на тех.
Но какое искусство пленит мертвечину: мужчину без чувства, на вид изгоя, гранит на ощупь — святые и холостые мощи?
Расскажет и вековая хроника, что даже роковая любовь не будоражит кровь покойника.
И всё же, похоже, мастерицы окаянного распутства умело находят в природе бездыханного тела шестое чувство, какое не снится, как пять, живому: потакать безотказно половому соблазну.
Останки взыскуют, не чуя приманки!
И допускают, не лаская и не тоскуя всуе!
Но где у них тот орган, чуждый восторгам живых, что везет без напасти до высот страсти?
В езде нужно машину или круп, который скачет, как свора собачья, но суровый труп — не фартовый мужчина, а половой акт — не пищевой тракт и не почтовый, и везде так, а не иначе — по борозде и задача!
