Валерий Пудов - Приключения Трупа
Способности выжимали из идеала, как подробности — из телесериала.
Первой задачей и верной удачей учения стало жертвоприношение: получение капитала с населения.
Одной рукой старушки намечали скрижали анахорета, другой — подставляли кружки под монеты. Объясняли:
— Это — на оформление пульта по отправлению культа.
Брали с людей и за подход к площади, и за вход в мавзолей (пропускали и без очереди, в стороне, но взимали вдвойне), и за лицезрение, и за восхваление, и за моление о сущем, и за светопредставление в грядущем, а на стене мрачного прозрачного храма написали прямо: «Сбор — на собор, лечебную палату и потребную зарплату лучшим друзьям — носителям идей прародителя!».
И устно добавляли грустно:
— А худшим — срам и репей в дых. Бей их!
5.Другим угодным вероучению делом стало принародное исцеление святым телом.
У фалла потакали почестям, старухам и стонам, но с творческим нюхом внимали и пророческим слухам и определенно подтверждали, что при встрече умерщвлённый не калечит, а лечит — законам вопреки — зловонным духом и наклоном руки.
И отовсюду на причал доставляли материал для большого чуда — и больных жильцов, и родных мертвецов клали гуртом у святого трупа, давали за трудодни и вопрошали:
— Осени!
А потом заверяли, что они, бездыханные, скакали, как ступа при замесе, кричали, окаянные, что прибавляли в весе, что безысходному мир интересен, как пир голодному, но в конце всегда усмиряли прыть и признавали, что в мертвеце — ни труда, ни печали, и жить — не надо, а гнить — отрада, что у отца отцов и гнильца — кров.
Потому, старательно рассуждали толкователи, и остальные принесенные к нему — больные и увечные — не выживали, а — просветленные — умирали: навечно отбывали из юдоли неволи и боли в бесконечные дали и совсем обретали у чужого и потерянного мертвеца и свой покой, и застолье не хуже, чем ужин у родного и проверенного отца.
6.В доказательство волшебных целебных дел святого приближенные его давали слово, что от своего сиятельства вознесенный и сам молодел не по дням, а по часам.
Противники анахорета отвечали на это, как циники, без прикрас, что он — подменен, и не раз.
Но тщедушные наветы на живых едва ли вызывали у них благодушные ответы. Наоборот, постовой брал клеветников за края воротников и, не тая их нечистот, под боевой шквал аплодисментов изымал чужих агентов из очереди на мостовой и отправлял с площади домой.
Зато удивительно, что под личиной святого покойника мало кто узнавал шального генерала и полковника.
Причиной такой поразительной слепоты служила и новая сила его красоты, и волшебство руки, и торжество суеты, и бедовая пучина реки.
Известный нелестной телесной охотой Труп, по мнению местных групп населения, бывал туп и груб, но чудесным взлетом на пик сменил лик, угодил на пьедестал и стал люб и мил, как идеал.
Даже продажные крали признавали, что чистота идеи — не дым, а закон: иным она и с расстояния стократ сильнее вина и состояния.
— И неспроста, — указали крали, — он взят верующими к своим для любования, а следующими за ним пришли удрученные ученые — короли познания!
XIV. МУКИ В НАУКЕ
За считанные дни широко рассыпанные огни веры легко запалили горы гнили, пустили кровь в разговоры и ослепили серые просторы быта вновь открытым задором.
Тело с небес навертело в клубок столько чудес, что не только растормошило общественную скуку, но и, как шило в бок, засело в естественную науку.
Сутки за сутками напролет чуткий на прибаутки ученый персонал удрученно вытирал пот, с жуткими подробностями обсуждал новости, мял матерый переплет, в который попал, и вздыхал: ни выхода не прозревал из провала, ни рыхлого входа в начало брода.
Не зря в отчете секретаря академии наук отзвенело:
— Отныне засвербело такое передовое дело, как тупик в степи, пик на вершине и вообще — дыня на бахче в пустыне!
А в прениях прозвучало, что омоложение святого опровергало основы тления, полет на фалл обещал переворот тяготения, а заплыв на прорыв каналов обновлял сопротивление материалов — мертвец сдирал покровы с любого учения и примерял одежду гения!
Наконец, чтобы не возникало трения и пробы сил между профессорами и отраслями знания, синклит академии объявил начинание и пригласил Труп на совместное заседание, но предупредил, что без него грозит оскудение и честное собрание посрамит того, кто глуп, зато премия и у невежды породит надежды.
2.Ученые люди — не копченые угри на блюде: без пощады изнывали, но едва осознали внутри права и награды, быстро воспряли от печали, обменяли сети на прицел, призвали министра внутренних дел, погасили фонари и при свете утренней зари подогнали к площади автомобили из свинца, отбили своего мертвеца у очереди за чудом, забрали его под расписку на поруки, упаковали в тюке и со свистом и гудом домчали до дворца науки.
Конечно, увечные рыдали в ноги и рвали от тоски бинты, а беспечные студенты из подмоги рычали: «Кранты!» — и кромсали венки и ленты, но руководитель стремительной операции на эти демонстрации резонно заметил одной сонной старушке:
— На макушке у вас — другой верхолаз!
И действительно, фалл занимал безумный спаситель прародителя и, судя по шумной простуде, пленный не угас: возможно, глотал в непогоду сырую дождевую воду, а в жару осторожно поедал мошкару и неприкосновенный запас.
— Вой, — подсказал руководитель, — пока живой! А вы, из братвы, подождите слегка, снимите мертвяка — и будет у вас при чуде и квас, и другой святой!
3.У науки были свои муки и заботы: не хватало крупной струи денежной пыли и трупного материала в руки для бережной работы; давно, но без исхода искали первооткрывателя целительных элементов, а заодно и испытателя-анти-пода для сомнительных экспериментов; и кроме всего того, заедали интриги. — ловкие деляги и барыги уезжали в престижные командировки, а пристыженные бедняги пребывали в дреме от издевки — неистовые карьеристы процветали от блата, а скромные кандидаты на должности прозябали в темном подвале и кивали на сложности.
Но вот — переворот: совместно и честно пожелали, чтоб Труп пресек раскол, разгреб материал, дал сок для работы, увлек всех и возвел в куб расчеты на успех.
До него и рты от маеты искривляли, как от негодной клюквы, а от него воспряли, как голодные — от брюквы.
И с веселых губ поименовали его в начале протокола с заглавной буквы: в перигее, написали, славный Труп умнее куклы… Будто намекали: а в апогее — ух ты!
Так мертвяк в борьбе за стул и идиллию вернул себе фамилию!
4.Усадили его особо, у знамени, на место и в мантилье своего президента, а чтоб не падал тестом, рядом замерли, как дрова, два студента.
Для пробы допустили, что мертвец — не святой на экзамене, а мудрец, и предложили от стечения сил догадаться, что бы он, живой, открыл для изучения и интерпретации.
И тотчас наплодили рой запретных вариаций.
Открыли и закон бессмертной пыли, и класс незаметных масс, и теоремы, и апории, и леммы о гнили в теории.
Раскрутили колесо счастья и залучили из него в одночасье всё, чего не разрешили у начальства.
В строгом выражении глаз мудреца находили одобрение до конца и отказ от всего, много и ничего. Догадки выводили вприглядку по его посадке, а крупные идеи, вероятно, глазея ротозеями на трупные пятна. Будто он сидел у дел не как бутон для обозрения, а имел на всё свое мнение.
Оттого и получилось, что скорые решения академии о чудесах, которые немыслимы и во времени, и на местах, записаны истинами на его милость и размах.
Объясняя поворот в умах, в протокол внесли анекдот: мол, у края земли чужой беременный падишах поборол свой страх перед потерей чина, заблаговременно завещанного, променял державу на идеал и приобрел кровать, чтобы для пробы рожать на славу мужчинам без женщины. Не глуп, мол, и Труп: ушел из мира нашего для того, чтобы стать его командиром, за старшего, и теперь, верь-не-верь, особыми лучами — из-за края — управляет нами.
Мы, взвились в протоколе, умы, а не известь в поле, но сами удивились, как мертвяк, восседая на президентском месте с повадками попугая на деревенском насесте, без сил на роды продлил годы и порешил с загадками природы.
Прочитав такое, казначей-богатей всплакнул в рукав, соскользнул, воя, под стул, отворил шкаф и без наружного шума и ропота отпустил сумму, нужную для опыта.
А секретарь наложил печать и взвопил:
— Жарь качать!
Персонал вмиг постиг намек, издал чих, вскочил и, как встарь живых, стал бросать мудреца от ног под потолок — и бросал, пока не занемог, а намял бока — не уронил лица, но унял пыл и прикрыл тыл: с расчетом объявил мертвеца не поленом под телегой и не хреном с тленом, а полезным коллегой и почетным членом.
