Валерий Митрохин - Афорист
Мажар затряс головой. Принялся ощупываться. И особенно тщательно обследовал поверхность всклокоченной своей головы.
— Ну ладно, племяш! Как хоть зовут тебя?
— Вы что не помнишь?
— Забыл. Когда туда попадаешь, всё, что было забывается.
— Мы ж с тобой были друзьями, вы же спасал меня столько раз.
— Может быть.
— Меня вот и на этот раз ловят. Хотят пришить. Помоги, как раньше.
— А за что пришить?
— Ну я это… Ну, как всегда, проигрался в пух. А отдавать, сам знаешь, нечем.
— Так скройся на время. Я не могу тебе помочь. Я занят.
— Давай рванём отсюда. У тебя ж машина.
— Не могу. Видишь, со мной товарищи. У нас тут задание по перевозкам. Надо сидеть на этом самом месте. Мы тут дежурим.
— В таком случае меня прикончит Бабуш.
— Ты не бойся. Я похлопочу перед бригадиром. Тофель и тебя возьмёт. Будем вместе работать.
— Я не подведу тебя.
— Себя, Мажар, не подведи.
— Никогда!
— Ну, всё! Показывай своих преследователей.
— Вон те трое!
— Как звать?
— Сонда, Бабуш и Сонша.
— Зови!
— Эй, пацаны!
Трое встрепенулись и пошли на зов.
Мажар отступил за машину. Соя вышел из неё. Ждёт, покачиваясь, словно простынка на верёвке: тонкий, белый.
— Сейчас будет больно. Недолго. А потом станет легко и просто, — сказал Соя, не открывая рта.
— Что такое?! — залупил зенки Бабуш.
Однако тут же почуял неладное. Развернулся и побежал прочь.
Мажар увидел, как Жилда, сидящий в машине, достал из красного кисета скорпиона, извивающегося хвостом, и принялся жевать его — с хрустом и причмокиванием, как ребенок зелёный абрикос.
Увидел эту картинку и Сонда, подошедший к машине раньше других, замер, словно в столбняке.
— Ты первый, — сказал ему Жилда.
И Сонда упал под ноги Сонше. Задёргал ногами, пустил жидкость из всех отверстий и туго выпуклыми глазами уставился в небеса.
— Как видите, длится это недолго, — сказал Соя.
— А что это с ним? — выдавил Сонша.
— Преставился.
— Как, почему, куда?
— Много вопросов, мало времени. Теперь твой черёд. Не бойся. Ну!
Жилда бросил в рот ещё одно смертоносное насекомое. Сонша рухнул рядом с приятелем.
— Дядя. Надо отсюда рвать, уматывать. Заводи мотор! — пришёл в сознание Мажар. — Многие видели.
— Никто, кроме тебя. Преставились и вся недолга. Хочешь, и тебе устрою?
— Нет, нет! Я ещё хочу пожить, дядя!
— Ну, живи. Всё равно мало осталось.
— Я ж молодой.
— Да пропащий. К тому же подоспела перестановка. Называется это таким словом. Ну ладно. Помоги погрузить оболочки — и чеши куда хотел.
Мажар погрузил трупы и, не прощаясь, чувствуя на себе плотоядный взгляд Жилды, поспешил прочь, покачиваясь и дребезжа в коленках.
Был момент, когда я чуть–чуть не назвал этот роман «Дорога в ад».
А ещё крутилось вокруг да около такое название: «Последний стриптиз». Вполне бы сошло, если бы не то, что стоит на титуле.
И я увидел, что Агнец снял первую из семи печатей. И я услышал, как было сказано громовым голосом одним из четырёх зверосозданий: ИДИ И СМОТРИ!
Посмотрел и увидел коня белого, а на нём всадника, имеющего в руках лук.
И дан всаднику венец. И он отправился, чтобы побеждать.
Снял Агнец вторую печать. И второе животное провозгласило: ИДИ И СМОТРИ!
И явился другой конь, рыжий, словно огонь. И сидящему на нём было повелено лишить землю мира и столкнуть людей друг с другом. И получил он большой меч.
И сломал Агнец третью печать. И третье существо сказало: ИДИ И СМОТРИ! И возник чёрный конь и всадник, держащий весы (меру) в руке. И услышал я голос, идущий со всех четырёх сторон: «Хиникс пшеницы за динарий и три хиникса ячменя за динарий. Но не повреди елею и вину!»
Агнец сорвал четвёртую печать, и я услышал глас четвёртого существа: ИДИ И СМОТРИ! И я увидел коня бледного, а на нём всадника, имя коему Смерть. И следовали за ним Аиды, ибо дана им была власть над четвёртой частью земли, чтобы убивать мечом, умерщвлять голодом и болезнями, затравливать людей дикими зверями.
Упала под рукой Агнца пятая печать. И я увидел под алтарём души умерщвлённых на земле тех, кто был послушен и предан Слову Божьему. Погибших за истину, которую они отстаивали. Громкими голосами вопили они: «Доколе, Господи Святой Истинный, будешь Ты выжидать? Почему не наказываешь тех, кто погубил нас?»
И вышли оттуда. И каждому из них даны были белые одежды. И сказано им было, чтобы они успокоились, подождали ещё немного, пока не погибнет на земле ещё какая–то часть их собратьев, слуг Христовых.
Когда сломал Агнец шестую печать, началось землетрясение великое. И солнце стало мрачно, как власяница, и луна сделалась, как кровь. И звёзды небесные пали на землю, словно недозрелые смоквы под ударами ветра. И небо исчезло, свившись в свиток. И всякая гора и острова двинулись с мест своих. И все: цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и свободные, и рабы скрылись в пещерах и ущельях горных. И стали просить горы и скалы: «Падите на нас, укройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца. Ибо этот день гнева великого не пережить нам никак!»
Из–за долгого и жаркого лета в Цикадии термин «экстремист» звучит немного иначе — «экстермист». Автор.
Ждёшь, ждёшь лета, а оно придёт, обманет и — как не бывало его.
Из разговоров в толпе:
— Воевать с ними невозможно.
— Такие они непобедимые?
— Дело в другом. Они вооружили десяти–, пятнадцатилетних. Рука не поднимается на детей. А эти чада, что называется, зверствуют: расстреливают всех, кого ни попадя.
Куцапам хочется, чтобы все аборигены стали послушными овцами. Муст.
Овца не ест овса. Пиза.
Дебилы бывают либо добрые, благонравные, либо маньяки.
Из характеристики:
У Колировки трогательно лучистые глаза. Такие бывают у детей и тронутых дам.
Автор — Пиза:
— Мы с тобой не сходимся, Пиза. Ты хочешь украсить жизнь удовольствиями, а я знаю, что жизнь нам дана совсем для другого.
— Конечно, ты знаешь больше моего. А почему?
— Почему же?
— Потому что всё в твоих руках. Ты ведь автор: как хочешь, так и морочишь. Захотел — сделал Пизу афористом. Захотел — дураком.
Это был необычайный ливень. В свете молний струи отливали радугой. Капли горчили слегка, были горячи, как слёзы предков мира. Это был последний дождь.
Муст:
— Они, брат, здесь давно все мутантами стали. А чтобы мы не отличались от них, они и нам радиацию скармливают.
Автор — Пиза:
— Что тут удивительного! Эти люди живут на радиоактивном могильнике. Убийственные излучения разрушают не только плоть, но и душу.
— Тебя никогда не смущала твоя безапелляционность.
Он эту фразу услышал как вопрос.
— Просто я никогда не сомневаюсь в знании, которое открывается мне.
— Дорогой, ты ничего не замечаешь такого?
— Что ты имеешь в виду?
— Около нас все время постоянно кто–то находится. Я даже слышу порой дыхание. Невидимка какой–то. Я всё время чувствую на себе чей–то взгляд.
— Успокойся, это автор.
— Кто?
— Наш друг, автор. О нём говорят, что это последний настоящий автор. Так что нам повезло.
— А что ж он такого написал?
— Да так, всякую ерунду.
— А за что ж его ты хвалишь?
— Он пишет наш роман.
— Наш с тобой?
— Вот именно.
Молитва автора:
Господи! Дай мне света, дай энергии, дабы я мог трудиться во имя Твоё и на благо своих близких!
Как всегда попросил. И вскоре ощутил, как пошёл к нему этот горний дар. Зажмурившись, внутренним взором увидел, как в абсолютной темноте злато–белые, серебристо–голубые и, кажется, ещё иных цветов струи упали и соединили тело и душу с тем, что есть за пределами воображения. То, что было за пределами неба, казалось древом. Проросшие корни этого древа были теми тончайшими протуберанцами света, достигшими земли и молящегося.
Попросил — и дано было. Корни непостижимого питали, давали. Но не брали. Как подобает корням земным. Эти корни–сосуды связывали, но не связывали по рукам и ногам, не опустошали.
Таково парадоксальное явление Всевышней силы говорило ещё о чём–то. Но вот о чём — непостижимо.
«Красавица южная — никому не нужная» — под таким названием пишет киносценарий Пур — Шпагатов.
Муст:
— Я хочу, чтобы исполнилась мечта моего деда. Это и моя мечта.
— А я не такой наивный, чтобы мечтать о невозможном.
— Просто ты слюнтяй, Вовс!
Замечание на полях романа:
У каждого своя причина. Например, Пиза не любит аборигенов за то, что они потребовали закрытия его предприятия.
