Наталья Ключарева - Деревня дураков (сборник)
– Не давай себя запугивать, – выговаривала тем временем Сара зареванной Насте. – Рано или поздно он все равно это осуществит. Зачем же поддаваться на дешевый шантаж? Ходи куда хочешь.
На следующее утро Настя привела с собой в церковь всех, за исключением Лены, обитателей деревни дураков. Богомольный Стас, как с добрыми знакомыми, перецеловался с иконами, рухнул на колени в углу и замер, прижимая руки к груди. Остальные, бывшие на службе первый раз в жизни, робко озираясь, рассредоточились по храму.
Настя стояла посередине, готовая, если что, броситься к любому из своих подопечных. Но те вели себя пристойно, даже с каким-то стихийным благоговением – вслух почти не разговаривали, к отцу Константину не приставали, куда не надо – не заходили. Только худосочная юркая Юля, тайная любовь президента Лёни, не утерпела и попыталась забраться на строительные леса. Однако Настя на удивление быстро убедила ее спуститься.
Первой на исповедь подошла Катя, официальная пассия Лёни. Она была самой бойкой и общительной, за что когда-то ему и приглянулась.
– Я знаю, где Бог, – сообщила она отцу Константину.
– Где?
– А ты не знаешь?! – обрадовалась Катя и потянула его к распятию. – Вон там. Висит. Смотрит. Всех любит. Мне Настя показала. Ты тоже добрый. А прежний батюшка меня сюда не пускал.
– Почему?
Катя пожала плечами. У нее был синдром Дауна. Но своей болезни она не осознавала.
Отправив донос в миграционную службу, пенсионер Гаврилов завернул к храму, чтобы посмотреть, как отец Константин управляется один на литургии. Встав на цыпочки, он заглянул в окно и не поверил своим глазам – в церкви было полным-полно народу. Гораздо больше, чем обычно.
– Ай да кулёма! – присвистнул он, узнав в толпе счастливо улыбающуюся Настю. – Ну, подожди. Ты у меня еще поплачешь.
И рысцой побежал писать жалобу в Минздрав.
«Условия не соответствуют, – ожесточенно строчил Гаврилов, от волнения пренебрегая красотой слога. – Медицинского ухода нет. Тяжелый физический труд. Полная безнадзорность. Религиозная пропаганда, нарушающая закрепленное Конституцией право душевнобольных граждан на свободу вероисповедания…»
Глава пятнадцатая
Первое сентября
Утро выдалось пасмурным и вялым, будто и его терзало неотвязное похмелье. Серое, как ватник, небо обложило деревенские огороды со всех сторон. Деревья, заборы и даже сами дома, казалось, пригнулись к земле, не в силах больше стоять прямо. Только пугала в ведрах набекрень бодро торчали из капустных грядок.
Однако, вспомнив, какой сегодня день, шофер Вовка почувствовал прилив счастья, за которым, правда, тут же накатила волна дурноты. Вот уже пять лет он не ходил в школу, но каждое первое сентября не уставал радоваться долгожданной свободе.
«Надо будет отметить!» – зевнул Вовка, глядя в окно на процессию нарядных школьников с ранцами и букетами.
Трехлетний Минкин, напротив, своего дошкольного счастья ценить еще не умел. Заглянув в картонную коробку под крыльцом магазина, где жил его знакомый косолапый щенёнок, и не застав того дома, Минкин решительно потопал к далекой школе, чтобы доказать неумолимым пятиклассникам, что он ничуть не хуже их.
У школьного крыльца собрались все одиннадцать учеников и новый учитель истории. Ждали директора, но вместо Евдокии приплыла вернувшаяся вчера с богомолья Клавдия Ивановна в кружевной фиолетовой шляпке с вуалью.
– Ее же уволили на пенсию! – ужаснулся Илья Сергеич.
– Может, она со скуки причалила? – предположил Ванька.
Витька был занят выпроваживанием незваного Минкина.
– Видишь, Клаша бродит, высматривает, кого бы поучить, – нашептывал он на ухо дошкольнику, незаметно подталкивая того к забору. – Нас она уже отмучила. Сейчас тебя сцапает, больше-то некого.
Тем временем Клавдия Ивановна отозвала Митю за угол школы и заговорщицки сообщила, что Евдокия Павловна сегодня прийти не сможет, так как вчера попала под горячую руку супруга, который, узнав об ее поездках к бабке в Марьино, заподозрил жену в намерении извести его колдовством.
– Что мне делать? – спохватился Митя. – Как же я один?!
Клавдия Ивановна, переживавшая свое изгнание на заслуженный отдых как незаслуженную обиду, царственно согласилась помочь. Вернувшись на школьный двор уже не случайным гостем, а генералом, принимающим парад, она поднялась на крыльцо, простерла руку и зычно приказала:
– Седьмой класс переодевается и на картошку!
– Нечего рожу кривить, господа, – заметила она двум верзилам-семиклассникам. – Все лето в лагерях прохлаждались. Теперь извольте и поработать.
– В одиннадцатом – литература. Евдокию Павловну заменяет Дмитрий… Как вас? Михайлович.
– Да знаю я, что вы историк! – отмахнулась она от перепуганного Мити. – Не паникуйте. Я же вас не на физику бросаю. Справитесь как-нибудь!
– Ну, а пятый класс – за мной! Посмотрим, что у вас в головах осталось! – закончила Клаша, и Витьке показалось, что она клацнула пастью, как волк.
– Всё, вилы! – выдохнул Илья Сергеич. – Гитлер капут!
– Диктант закатит, – невесело предположил Ванька и от расстройства откусил хрусткий лепесток своего гладиолуса.
Медленно, как на эшафот, Митя поднялся по ступенькам крыльца и вошел в крошечный кабинет, где было всего три парты и учительский стол. Шесть человек нестройно выстроились перед ним.
– Садитесь, – пробормотал Митя. – И больше не вставайте. Мне эти армейские почести ни к чему.
Девчонки посмотрели на него с любопытством. Красавец Паша остался безмятежен. Васенька Гаврилов недоуменно нахмурился. В глазах несчастного Сани, которого Анжелика звала квазимордой, затеплилось уважение.
Новый учитель листал хрестоматию, и его колотящееся сердце постепенно успокаивалось. Даже пауза перестала угнетать. Отступать все равно было некуда.
«Какой есть, таким и буду», – неопределенно подумал Митя и почти расслабился.
– Н-да. Пойдем другим путем. Вы сами-то что-нибудь читали? – произнес он вслух, закрывая бестолковый толстый том.
– «Колобка»! – хихикнула Анжелика, исподтишка пустив в нового учителя пронзительный взгляд синих подведенных глаз.
– Нам не задавали! – поспешно сообщил Васенька.
– Я читал, – нехотя признал Саня. – Булгакова, например.
– Мы тоже! – обрадовались две Даши. – По телевизору смотрели! «Мастер и Маргариту».
– А «Собачье сердце»? – не очень-то надеясь, спросил Митя. – Тоже ведь фильм есть.
– Читал, читал, – откликнулся Саня.
– Вот и отлично. Я, как вы знаете, историк. И словесника из себя корчить не собираюсь. А об этой повести интересно поразмышлять и в историческом ключе. Потом Евдокия Павловна вам с литературных позиций о ней расскажет.
– Так ведь она тоже не литератор, – вставила одна из Даш. – Раньше она у нас только математику вела. А потом, когда остальных сократили, стала все предметы диктовать по учебнику.
– Диктовать? Зачем?
– Ну, так. Чтобы запомнили.
– Нет, – решительно отверг Митя. – Переписывать учебники мы не будем. Это и без нас сделают. Будем разговаривать. И пытаться думать.
Весь остаток урока они на пару с Саней пересказывали классу «Собачье сердце».
– И он ее – полюбил? – то и дело встревала Анжелика.
Но любви всё не случалось, тянулась какая-то тягомотина, зато Паша романтически смотрел в окно, и осеннее солнце золотило его челку. Наконец в класс заглянула заменявшая звонок Клавдия Ивановна и скомандовала:
– Перемена десять минут!
Во дворе уже галдели измученные диктантом пятиклассники. Илья Сергеич ходил на руках, а Витька с Ванькой наперегонки пуляли в него гнилой картошкой.
Во время второго урока в школу зашел отец Константин. Волнуясь, он позвонил из учительской в училище и узнал, что Костя добрался, ведет себя в рамках дозволенного и пока не схлопотал ни одного нагоняя.
Дверь в кабинет, где он почти полгода назад встретил бесновавшегося детдомовца, была приоткрыта, и оттуда доносился возмущенный вопль Клавдии Ивановны:
– Позор! Двадцать две ошибки в одном абзаце! Хоть кол на голове теши! Придется начать сначала. Рыжиков! Ты все равно уже почти свалился со стула, иди, принеси букварь. Будем опять учить алфавит, как в первом классе!
В коридор вылетел Илья Сергеич, оттолкнулся и зашлепал ладонями по полу, болтая в воздухе ногами в новых ботинках. Заметив отца Константина, он мигом перевернулся, оправил пиджачок и изобразил чинную мину.
– Да что ты, шел бы так, – улыбнулся тот.
– Все равно книжки тащить руками, – вздохнул пятиклассник. – Эх, жаль, Костик уехал. Он бы этой мымре показал азбуку! Мы уже взрослые! А она!
Илья Сергеич горестно скорчился и полез в шкаф за букварем. Отец Константин вышел на крыльцо. Из открытого окна слышался глуховатый голос нового учителя истории.
