Тарьей Весос - Птицы
— Ну, девушки, теперь вам придется занять мое место, — сказал он спокойно, но достаточно громко, чтобы его все слышали. — Мы уже приплыли.
— Они и сами не слепые, — произнес дерзкий мальчишеский голос, но кто-то тут же оборвал его:
— Замолчи…
— Осталось только отвязать мою лодку, — продолжал Маттис, обернувшись к девушкам.
Они так и искрились смехом.
Из-за этих уверенных в себе девушек люди на пристани не смели дать себе волю, да и сам Маттис держался так уверенно и свободно, что его было не узнать. Тот же мальчишка все-таки подал голос, увидев искалеченную лодку Маттиса:
— Что, Маттис, никак на дне побывал?
Маттис словно не слышал его. Он невозмутимо отвязал свою лодку. И снова повернулся к девушкам.
— Ингер и Анна, — сказал он тем особенным голосом, каким произносил их имена.
Они взглянули на него. Окруженный людьми, он стоял на краю пристани, борясь с собой.
— Спасибо за прогулку! — сказал он.
Первый раз в жизни он на виду у всех говорил такие слова таким девушкам.
— Это тебе спасибо, Пер, — ответили загорелые девушки, Ингер и Анна. — Мы никогда не забудем эту прогулку.
Вот бы сейчас умереть, мелькнуло у него в голове. Но он тут же опомнился. О нет, ведь тогда мне не будет от этого больше никакой радости.
Мальчишеский голос вякнул опять:
— Пер? Никакой он не Пер! Его зовут Маттис!
Маттиса словно кольнуло в спину, но это еще ладно. Только бы мальчишки не выложили про него всю правду: «Да это же Маттис Дурачок! Мы все зовем его Дурачком!» Господи, только бы не это!
Он считал секунды.
Опять спасен. И конечно, ему помогли Ингер и Анна, подумал он. Они как раз поднялись в лодке, такие молодые, красивые, и были явно на стороне Маттиса — с неприступными лицами они глянули на мальчишку.
— Маттис или Пер, это нам совершенно безразлично, — гордо сказали они, так что мальчишка получил по заслугам и был вынужден прикусить язык.
Девушки помахали Маттису.
— Спасибо за чудный день, Пер. Нам тоже пора домой. Может, мы еще встретимся.
Девушки развернули лодку. У Маттиса перехватило горло. Но он стоял с высоко поднятой головой. Потом он привязал свою лодку к железному крюку.
Пять-шесть человек, стоящих на пристани, не задавали вопросов, они были чем-то смущены. Даже подавлены. Тем не менее кто-то все же сказал Маттису:
— Смотри, они тебе машут.
Маттис мгновенно выпрямился и помахал в ответ. Лодка быстро уменьшалась. Девушки тоже гребли неплохо, да ведь и лодка теперь была легче.
Наконец кто-то из толпы осмелился сказать:
— Вот и ты, Маттис, познакомился с девушками.
Теперь Маттис был достаточно силен.
— Да, познакомился, — ответил он.
Мальчишка оживился:
— Ты будешь еще кататься с ними на лодке, да?
— Возможно, — не моргнув глазом ответил Маттис.
Он верил в это. Когда он произнес эти слова, они как бы стали правдой. Разве это не может повториться?
— Чего только сегодня не было, — сказал он, обращаясь к мальчишке.
Кое-кто засмеялся, но не обидно. Маттис, во всяком случае, не уловил в этом смехе ничего обидного. Он привязал лодку и мог уйти. Люди на пристани были его друзьями, они оказались добрыми и не выдали его. Домой, к Хеге, он не шел, а летел будто на крыльях. Но глаза его были прикованы к озеру: лодка вдали становилась все меньше и меньше — прощайте!
23
Когда он подошел к дому, его возбуждение немного улеглось. Ровно настолько, чтобы он мог спокойно обо всем рассказать. Счастливая лодка скрылась за синим мысом — Маттис понимал, что она скрылась навсегда. Девушки уедут, и он никогда больше не встретится с ними.
И все-таки это замечательное и важное событие произошло на самом деле. Рассказывая о нем сестре, он не приукрасил его никакой выдумкой, на этот раз было достаточно одной правды. Слушая его, Хеге как будто больше обычного была поглощена вязанием, время от времени она что-то невнятно бормотала ему в ответ.
— Ты меня слушаешь? — спросил он. — Должен сказать, что такое случается не каждый день.
Конечно, — ответила Хеге. — Я слышу каждое слово, если хочешь, могу тебе все повторить.
В то мгновение Маттис даже не думал, как грустно, что он больше не увидит девушек, именно неповторимость этой встречи и придавала ей особый блеск.
Он продолжал рассказывать. Чего только не произошло с ним и этими двумя девушками. Хеге слушала с довольным видом, Маттиса немного злило, что спицы ее движутся как ни в чем не бывало. Она никогда не вязала по воскресеньям, а ведь сегодняшний день был не менее важным, чем воскресенье. Наконец он не выдержал:
— Отложи, пожалуйста, свою кофту.
— Это еще почему?
— Потому что сегодня вроде воскресенья. Для меня.
Хеге опустила кофту на колени и стала слушать. Он как раз дошел до самого важного. Исполненный благодарности, он повторял ей прощальные слова Ингер и Анны:
— Мы никогда не забудем эту прогулку, сказали они. Пер или Маттис, нам это совершенно безразлично, сказали они.
Нет, Ингер и Анна больше не плавали по озеру. Но Маттис теперь дышал как будто совсем другим воздухом. Он чувствовал себя более уверенно, уверенней шел по дороге и совсем иначе входил в лавку. Он видел по лицам, что о случившемся знают все. Первые шесть человек сделали свое дело, остальное получилось само собой.
Теперь в лавке все было по-другому.
Взвешивая маленький пакетик кофе и глядя на весы, лавочник равнодушно спрашивал:
— Ты сегодня опять был на озере?
— Нет.
Маттис тоже говорил коротко и равнодушно, хотя в нем все смеялось. Так и следует говорить о важных вещах. Пусть этот же лавочник говорил кое-что у него за спиной, стоит ли обращать на это внимание. К тому же Маттис больше не покупал себе леденцов — зачем ему теперь леденцы? Он выходил из лавки с сахаром и кофе, словно был лесорубом, работающим в глухом лесу.
Однажды он спросил, правда ли, что Ингер и Анна уже уехали — он встретил людей из той округи и, набравшись храбрости, спросил у них об этом. Да, уехали. Каникулы у них уже кончились.
24
Вместо девушек явилось ненастье, которое пол-лета милосердно обходило их стороной. Рано или поздно оно должно было явиться. Оно началось на четвертый день после прогулки по озеру. Рано утром.
Маттис заметил это, как только вышел из дома: воздух был словно налит свинцом, тут было не до шуток. Темное неподвижное небо. Правда, при таких тучах все могло ограничиться просто дождем, но… Маттис сразу ощутил эту же свинцовую тяжесть в своем теле, и ему стало ясно, что его ожидает. Разум словно покинул его. Он внимательно следил за лицом Хеге.
Она делала вид, будто ничего особенного не происходит.
— Неужели ты не видишь? — вырвалось у него наконец.
— А что? По-моему, все как обычно, — ответила она, прибирая в доме. — А ты что-нибудь видишь?
— Грозу.
— Глупости.
Маттис то и дело выбегал на крыльцо.
Он припомнил множество разных примет, которые собрал за все эти годы, когда ему приходилось прятаться от грозы. Самой верной была свинцовая тяжесть в воздухе и в нем самом.
— Не бойся, никакой грозы не будет, — попробовала успокоить его Хеге. — Скоро тучи разгонит, и вся твоя гроза пройдет мимо.
— Сегодня ты меня этим не обманешь, — ответил он. — Такого страшного предгрозья я еще не видел.
Только он произнес эти слова, как в отдалении тихонько заворчал гром. Он заворчал словно во сне, но достаточно грозно. Маттис вспыхнул:
— Слыхала?
— Ну и что? Может, больше ничего и не будет. Ты не бойся, — сказала Хеге. — Останься на этот раз в доме, вот увидишь, все обойдется.
— Будет гроза, это так же верно, как то, что ты сейчас моешь посуду. Слушай!
Громыхнуло во второй раз, уже сильнее, — так всегда и бывало.
— Ты все-таки еще подожди, — сказала Хеге.
— Лучше идем вместе со мной, — попросил Маттис, беспокоясь все больше и больше.
— Никуда я не пойду. И ты не ходи.
Но в таких случаях Маттис был глух ко всем уговорам и добрым советам. С посеревшим лицом он уже бежал к своему убежищу. Самым надежным местом была уборная. Маттис слыхал множество рассказов о том, куда ударяет молния, однако никогда не слыхал, чтобы молния ударила в уборную. Как ни удивительно, но ведь это так.
Прежде чем он успел добежать до уборной, раздался третий удар, уже совсем близко. Кругом было неестественно тихо. Птицы умолкли. Единственное, что он услышал, — жужжание большой синей мухи, пронесшейся мимо в наэлектризованном воздухе.
Маттис заперся в уборной.
Ждать пришлось недолго, вскоре гроза разразилась по-настоящему. За стеной тихо и злобно прошипела молния. Закрыв глаза, Маттис съежился и считал — один, два, три, — наконец загрохотало. Он заткнул уши, стараясь просунуть пальцы поглубже, и шевелил ими, чтобы хоть немного заглушить ужасный грохот. Но если гроза была сильная, это не помогало.
