Тарьей Весос - Птицы
— Что поделывал сегодня?
Начало оказалось неудачным. Усталый парень мрачно поглядел на Маттиса.
— А сам ты что поделывал? — резко спросил он и хотел пройти мимо.
Маттис дрогнул было, но в такую минуту он не разрешил себе испугаться.
— У меня к тебе важное дело, — упрямо сказал он. — А спросил я так просто, для начала.
Парень знал Маттиса и потому заговорил по-другому.
— Косил я, с покосом еще не все управились, — ответил он. И уселся на каменную тумбу, стоящую на обочине. — Давай, Маттис, выкладывай, что там у тебя, а то я устал и хочу есть.
— Даже не знаю, как об этом сказать, — важно' начал Маттис. — Быстро тут не скажешь.
— Тогда поговорим в другой раз. Идет?
Вместо ответа Маттис кивнул на сухие осины, в одну из которых ударила молния.
Парень торопился.
Если ты не можешь сразу сказать, в чем дело, лучше…
— Я же киваю, — сказал Маттис, ошеломив парня своим ответом.
— Ну и что?
— Видишь, на что я киваю?
— На лес.
— Да, но не на весь лес, — ответил Маттис, глядя прямо на осины.
— Кажется, я понял, — сказал парень и вдруг смутился.
Маттис увидел, что имеет дело с проницательным человеком.
— Значит, ты умный, — сказал он парню. — Это уже легче.
Парень и не подозревал, как высоко ценит Маттис это качество.
Теперь Маттису было важно подобрать правильные слова.
— Вон одна, вон другая, видишь? — спросил он и остался доволен собой.
— Вижу.
— А видишь, что с одной сделала молния?
— Да, это тебе не шутки, — ответил проницательный парень.
Теперь — вперед!
— А кто это?
Наконец-то Маттис задал свой вопрос, но дальше дело не пошло, парень сразу переменился.
— Не понимаю я тебя, — коротко бросил он, желая прекратить разговор.
Маттис не поддался. Парень небось все понял. Потому-то и не хочет больше говорить об этом.
— Это та, что сидит сейчас дома? — спросил Маттис, ужасаясь собственному греху. Он понимал, что сделал черное дело.
— Это ты про кого? — Вид у парня был глупый.
Маттису стало жутко. Про кого? То-то и оно-то. Ему было страшно даже подумать об этом.
— Да нет, ничего, — испуганно пробормотал он. — Ты неправильно понял, я так не думал. Она сидит дома и варит кофе, понимаешь! Сидит дома и варит кофе, как все!
Парень встал с камня, у него явно не было охоты продолжать разговор.
— Ну, мне пора, — сказал он. — Завтра опять на покос, сам знаешь.
Но искушение оказалось сильнее Маттиса: ведь разгадка была совсем близко. Он попробовал зайти с другой стороны:
— Как зовут одно дерево и как зовут другое? — спросил он.
— Не знаю, — отрезал парень, пресекая дальнейшие вопросы.
И ушел.
Маттис остался на дороге один, так ничего и не выяснив, к тому же его мучил страх из-за того, что он наговорил. Больше он не осмеливался обращаться к людям с таким вопросом.
26
В глубине души Маттис не сомневался: предупреждение касается Хеге — это ее осину поразила молния. Ведь Хеге была старше, и вообще. Он не хотел признаваться себе, что думает об этом, это думал не он, а какой-то негодяй.
— Теперь мы с тобой живем в неизвестности, — сказал он Хеге.
— Как это понимать? — За свою жизнь Хеге привыкла задавать Маттису такие вопросы.
— Объяснить не могу, но это ужасно, — ответил он. — Когда я сказал про неизвестность, я сказал про что-то очень плохое.
— Не бойся, все обойдется, теперь, как и всегда, — успокоила его Хеге. — У меня больше заказов, чем я успеваю сделать.
Он понял: Хеге думает о том, будет ли у них что есть.
— Ты думаешь о еде?
— Я должна о ней думать.
Маттис был удручен. Ему казалось — он видит опасность, грозящую Хеге. Ее следовало предостеречь.
— Ты помнишь подстреленную птицу?
— Да.
— Но вообще-то дело не в ней.
Хеге молчала, она ждала.
— То, о чем я говорю, касается одного из нас, — многозначительно сказал он.
— Что бы там ни было, все будет в порядке, — наугад сказала Хеге. — И вообще, — вдруг прибавила она, — в последнее время ты стал так много думать, что тебя не узнать.
От этого замечания Маттис просиял. Хеге умела его обрадовать, если хотела. Он решил пройтись, чтобы в одиночестве насладиться своей радостью.
И там, в одиночестве, он вдруг испугался: об этом-то я и не подумал! Если Хеге и есть та птица, сказал он себе и продолжил свою мысль: то что же будет со мной?
Об этом я не подумал.
Как ни поверни, все плохо.
Он поскорей отогнал эти мысли, вернулся к Хеге и сказал;
— Давай больше не будем говорить об этом.
— Я тоже так думаю, — согласилась Хеге.
27
Лодку свою Маттис залатал, законопатил, и на ней снова можно было плавать. В то лето он много рыбачил, иногда вытаскивал несколько жалких рыбешек, но больше просто плавал по бескрайнему озеру, к берегам, которых раньше не видел. Грести у него получалось — мысли непосредственно передавались веслам, не создавая помех, как бывало, когда он работал на берегу.
Этим летом на озере что-то изменилось. Ингер и Анна больше не показывались на его безбрежном просторе. Встретиться с ними не было никакой надежды… и все-таки, кто знает. Почему бы им не выплыть вдруг из какого-нибудь заливчика? Или из-за какого-нибудь мыса? Большего и не требовалось.
Маттис заплывал далеко, чтобы его отовсюду было видно.
Они не показывались.
Дома он остановился перед Хеге.
— Ты тоже уже не такая, как раньше?
Она не ответила. Но слова его ей не понравились, это он видел.
— А по-твоему, я должна измениться? — наконец сказала она.
Он не спускал с нее глаз.
— Кто знает, — ответил он. — Похоже, что так. Можно я посмотрю тебе в глаза?
Этого Хеге не позволила. Чего она опасалась? Его охватил страх. Может, это касается его?
— Только не бросай меня! — выпалил он.
Теперь она подняла глаза.
— Нет, Маттис, я тебя не брошу. Ведь я уже давно могла бы это сделать.
Обычно этого бывало достаточно, чтобы он успокоился, но сегодня все было иначе. Он не находил себе места. И еще это вязание!
— Отложи хоть на минуту свое вязание! — Он схватил кофту и швырнул ее на стол. Потом схватил Хеге за руку.
В глазах у нее мелькнул испуг.
— Что с тобой?
— Только не бросай меня!
В голове у него пронеслись неясные мысли: молния ударила в дерево Хеге. Он сам так решил, чтобы спасти свою жизнь. И может, поэтому Хеге находится сейчас в смертельной опасности. Маттис схватил ее за руку и заставил встать. Она не противилась, словно понимала, что рано или поздно этот взрыв неминуемо должен был грянуть.
— Идем!
Она пошла с ним.
На дворе он сказал испуганно и нерешительно:
— Нет, здесь нам тоже нельзя оставаться. Нам надо далеко. Очень далеко.
Хеге невозмутимо сказала:
— Мы не можем просто так взять и уйти, сперва надо приготовить еды в дорогу и всякое такое.
— Как это?
Его поразил ее спокойный голос.
— Пойми, если мы пойдем далеко, к этому надо подготовиться.
Она говорила так, словно в том, что они пойдут куда-то вместе, нет ничего необычного. В своей тревоге он поверил ей. Потом он понял, что глупо было даже предлагать это.
— Давай пройдемся хоть недалеко, если нельзя иначе! — взмолился он. — Тут, рядом, если нельзя иначе!
Хеге опять не стала противиться и сразу согласилась:
— Пошли.
Маттиса терзали угрызения совести.
— Ты еще не знаешь, что я с тобой сделал, — сказал он. — Но это очень опасно, Ты должна быть осторожной, чтобы сохранить свою жизнь.
Хеге невольно вздрогнула.
— Замолчи, ради бога! Ты сегодня не в себе. Мы с тобой будем жить еще долго, и ты и я.
— Но ведь это уже сделано, — с трудом произнес Маттис. — Я только не могу рассказать этого.
Таким Хеге его еще не видела, он был так жалок. Теперь уже она схватила его за руку.
— Идем же, — сказала она. — Я пойду с тобой. Не стой так.
Не раздумывая, они направились к ельнику, лежащему между озером и дорогой, туда вела узкая тропинка.
Но Маттис должен был продолжать тот разговор, ему хотелось объяснить, что его мучит.
— Я сам виноват, но я не могу рассказать тебе об этом, все так и есть, поверь мне.
— Ну и пусть, — успокоила его Хеге. — Я не хочу ничего знать. Считай, что все в порядке. Ясно? И покончим на этом.
— Правда? — обрадовался он.
Они шли быстро, словно куда-то спешили. Маттиса подгоняло раскаяние, Хеге еле поспевала за ним. Они миновали болотце, где Маттис переписывался с вальдшнепом на птичьем языке. Маттис ни словом не обмолвился об этом. Хеге все испортила бы, если б усомнилась в их переписке.
Оставив за спиной болото, они углубились в лес, здесь трава уже не росла, лишь бурая хвоя да островки зеленого моха покрывали голую землю.
