Это могли быть мы - Макгоуэн Клер
Домой она шла дальней дорогой по окраинам города, почти вдвое дольше, чем по прямой. Моросил дождь, и Бишопсдин казался серым и провинциальным. Телестудия располагалась рядом с судом, и Кейт сбавила шаг, насколько могла, чтобы задержаться рядом. Намеренно тянула время. Потом она увидела Боба, оператора, вышедшего на перекур, и, осознав, насколько жалко выглядит, заставила себя пойти домой. Но не смогла устоять и бросила прощальный взгляд через плечо на здание, в котором оставались ее работа и ее любовь. И той, и другой она теперь лишилась.
На следующий день она снова крутилась как белка в колесе. Оливия теперь приходила не каждый день – она стала чаще бывать на станции, и между ней и Кейт, наверное, после приезда Делии, возникло невысказанное понимание того, что она и так делала слишком много. Кейт отвезла Адама в школу, сводила Кирсти на прогулку, прибралась в доме, сменила подгузники, забрала сына из школы и вместе с обоими детьми вернулась домой через супермаркет и парк. Подходя к дому, она поняла, что что-то случилось, потому что дома были Эндрю и Оливия. Муж вернулся слишком рано, и Кейт словно ударили ножом в живот. Неужели он узнал? Она уже принялась придумывать, что бы соврать, снимая пальто у дверей. Странным было и то, что Эндрю сразу подошел к ней. Обычно они строго соблюдали дистанцию не меньше полуметра. Она сначала разозлилась, потом испугалась.
– Что?
– Милая… – он уже давно так ее не называл. – Тебе… Прости, это будет тяжело.
– Я не… Что случилось?
И тут она поняла. Должно быть, в сердце человека есть клеточка, которая предчувствует момент, когда оно вот-вот разобьется. Или это какой-нибудь костный отросток, или нервный пучок в основании позвоночника.
– Их сегодня нашли, – сказал Эндрю. – Позвонили мне на работу: ты ушла с выключенным мобильником…
Она оставила телефон дома из-за дурацкого суеверия, что если она не будет постоянно его проверять, то Дэвид может попробовать связаться.
Этого она потом не смогла простить Эндрю – сколько времени ему потребовалось, чтобы произнести слова, которые соответствовали тому ужасу, который ее охватил. Оливия нерешительно маячила за его спиной.
– Эйми… – наконец произнес он. – Эйми…
– Нет… – выдохнула Кейт, словно могла упросить его замолчать.
– Мне очень жаль. Она дала ему все его таблетки, а потом сама приняла остальное. Их нашли рядом на диване.
«Она пошла по пути Сильвии Плат, – подумала Кейт, сжимая кулаки, пока муж пытался взять ее за локти и привлечь к себе, чтобы унять дрожь. – Это ведь я ей сказала. Она сделала то, о чем ей рассказала я».
– Они оба…
– Да. Мне жаль.
«Лучше ведь уже никогда не будет, да?» Последнее послание от Эйми, которое Кейт не услышала. Вместо поддержки она предложила решение, причем ужасное решение. Но она не хотела этого. Она не хотела этого! Чувство вины было почти ужасающим, и Кейт гнала его прочь.
Кейт смогла дать выход своему горю после первого удара, от которого она медленно осела на пол. Она нашла утешение в рыданиях, положив голову на выложенный плиткой пол. Так и положено выражать горе. Потом в ней проснулась англичанка, и она села на телефон: позвонила отцу Дилана, обзвонила похоронные конторы и связалась с Маргарет, которая ответила: «Боже! Как жаль, что она пошла на такое. Какой пример она показывает молодым родителям?» Потом она разрыдалась, и Кейт вдруг обнаружила, что плачет вместе с другой женщиной, скорбит вместе с ней. Оплакивает дьявольскую несправедливость всего произошедшего.
Она даже дала интервью для новостей: кто-то узнал, что она – Кейт Маккенна, бывший репортер, и, стоя на крыльце, она произнесла речь о подруге, жгучее обвинение в адрес общественных служб, которые довели Эйми до этого. Теперь она понимала, почему некоторые люди процветают во время кризиса. Когда худшее уже произошло, у человека появляется право сломаться. Разбиться вдребезги о каменное дно куда проще, чем годами держаться в дюйме над ним.
Эндрю оставался на заднем плане, укладывал детей спать и чистил им зубы, пытаясь объяснить Адаму происходящее, пока она расхаживала по гостиной, отвечая на звонки. В какой-то момент во время разговора по мобильному зазвонил домашний телефон, и Эндрю поднес трубку к ее уху. Знакомый голос произнес «Алло?», и она с отрешенностью поняла, что это был он, Дэвид.
– Надеюсь, ты не против, что я позвонил?
Кейт была и так шокирована, услышав его голос, словно с их расставания прошло уже несколько месяцев.
– Я немного занята.
– Хотел сказать, что мне очень жаль твою подругу. Похоже, что она… она была замечательной.
«Нет, – подумала Кейт. – Ты бы возненавидел ее за постоянные излишне откровенные разговоры, за недостаток воспитания, за вульгарные наряды, но у нее в одном мизинце было больше храбрости, чем у тебя будет за всю жизнь».
– А еще… Ты здорово смотрелась на экране. Как всегда. Знаешь, если ты решишь найти постоянную работу, мы будем рады снова видеть тебя.
Кейт огляделась. Эндрю притворился, что прибирается на кухне. Знал ли он? Сейчас это ее не заботило.
– Боюсь, не могу, – ответила она холодно и отчужденно. – Видишь ли, мой ребенок-инвалид еще жив. Так что я должна заботиться о дочери.
Дэвид не сказал ничего. Возможно, она и могла бы простить его за то, что он несколько дней не давал о себе знать. Возможно, дело было просто в чувстве стыда и нервах и на самом деле он действительно ее хотел. Но она не собиралась ждать, когда он все же решится.
– Спасибо, что позвонил.
Она положила трубку. Эндрю посмотрел на нее, словно наконец собираясь что-то сказать. Телефон зазвонил снова. Кейт взяла трубку. Она сделала выбор. Она сделала выбор.
Лежа в кровати в тот вечер, она смотрела на себя на экране телевизора. Вот она стоит перед домом, одетая в джинсы и жилет, волосы распущены. Выглядит злой и довольно красивой.
– Эйми любила Дилана, – сказала она телевизионщикам. – Некоторые могут спросить, как мать может поступить так со своим ребенком. Что ж, вы должны понимать, что значит постоянно видеть любимого ребенка, который живет с вечной болью, в непрерывном смятении, которого каждый день дразнят, на которого глазеют. Который никогда не сможет сказать, как он тебя любит, или назвать тебя мамой, или самостоятельно сходить в туалет. Дилану было почти девятнадцать, но он все еще носил подгузники. У него было достаточно сил, чтобы нокаутировать Эйми, но он не умел говорить и есть без посторонней помощи. Его тело прошло пубертатный период, но мозг остался как у младенца. Прежде чем судить, спросите себя: смогли бы вы жить с этим?
Она ненадолго умолкла. Ветер трепал ее волосы.
– Я не так долго была знакома с Эйми, но мы понимали друг друга, – продолжила она. – У меня самой – дочь, которой четыре года, и она никогда не вырастет. Камю когда-то писал, что человек способен привыкнуть к чему угодно. Я же считаю, что нам всем невыносима мысль, что ничего никогда не изменится. Что мы будем так жить всегда. Поэтому я прошу вас это понять и подумать, чем вы можете помочь нам, таким родителям, как Эйми.
Она замолчала. На экране, как и в былые времена, появился титр с ее именем: «Кейт Маккенна. Журналист и мать». Словно ее прежняя личность каким-то образом вернулась в теле другого человека.
– Все в порядке? – усталый и всклокоченный Эндрю тоже собрался лечь спать.
Кейт поставила запись на паузу.
– Со мной все в порядке. Это ведь не я умерла.
– Просто… даже до всего этого ты казалась расстроенной.
Он старался. Она понимала, чего стоило завести подобный разговор человеку, который боялся конфликтов больше всего на свете. Он давал ей шанс признаться в романе. Может быть, ужасная гибель Эйми и Дилана поможет ей получить поблажку, амнистию.
– Я боюсь, что ты тоже не справляешься. Хочу помочь, если это в моих силах. Понимаю, как трудно быть с ней целыми днями. Но мы же – муж и жена, Кейт. Мы должны преодолевать все это вместе. Иногда мне кажется, что ты не понимаешь, что значит быть замужем.
