Это могли быть мы - Макгоуэн Клер

– Да. Вот оно, наше обстоятельство. И совсем не толстое, ха-ха!

Конор повернул свой ноутбук, и Эндрю увидел лицо жены, с которой не виделся пятнадцать лет.

Кейт, 2007 год

– Папа спрашивал насчет обеда, солнышко.

Кейт оторвалась от мытья посуды после завтрака, который приготовила, казалось, всего несколько минут назад. Ее мать стояла возле кухонного стола. Очки на украшенной цепочке со стразами, в руках рождественский номер журнала с загнутыми уголками страниц.

– В самом деле?

– Ты же знаешь, мы привыкли есть рано. Позднее, как ты, он не может.

Варианты ответа проносились в голове Кейт, словно метеоры. «Тогда, блин, готовь сама! Съешьте что-нибудь из тех десяти тысяч продуктов, которые лежат в холодильнике и шкафах! А еще лучше – поезжайте домой! Или вообще никогда не приезжайте!» Но на самом деле виновата была только она сама.

Ситуация разворачивалась с неумолимостью греческой трагедии. Ее родители, Джон и Энн Маккенна, невозмутимая пара из центральных графств. Ирландские корни, надежно вросшие в бирмингемскую почту. Одинаковые куртки, атлас дорог, Терри Воган по радио. Кейт пыталась сбежать от них с подросткового возраста. Когда она уезжала в университет, Элизабет забралась к ней в чемодан, жалуясь, что сестра бросает ее в провинциальной глуши. И какая блажь заставила ее пригласить родителей на Рождество? Необдуманное предложение в отчаянном желании избежать очередной поездки по заснеженным шоссе и попыток успокоить ревущих детей ранним утром на холодной кухне, безуспешно пытаясь отыскать кружки. Но, господи, она же это не всерьез! Она и не ожидала, что эти домоседы, для которых лучший отдых – поехать куда-нибудь в собственном доме на колесах, примут ее приглашение. И Элизабет, месяц назад расставшаяся со своим унылым парнем, Патриком, конечно же, тоже притащилась. Но места было мало, поэтому ей пришлось спать на диване, а новообретенная страсть к «здоровому питанию» означала абсолютную нетерпимость к выпивке, сыру и дыму трубочного табака, который курил отец Эндрю.

Ах да… Отец Эндрю. И мать. И брат! Потому что одних Маккенна было мало. Уотерсы тоже приехали. Обычно они ездили на праздники к Лоуренсу, брату Эндрю, или у Ингрид было много работы в приюте для собак, или Майкл, ученый, занимавшийся какой-то очень скучной темой в области финансов, ездил с лекциями по США. Но в этом году не было никакой благотворительной работы, никаких лекций, а идеальный брак Лоуренса рухнул, когда его поймали на сексуальной переписке со студенткой. Кейт не была уверена, что может его винить, чувствуя в нем родственную душу изменщика. Но студентка? Серьезно? Девчонке едва стукнуло девятнадцать, и теперь он, скорее всего, еще и останется без работы.

И вот Кейт, измотанной и подавленной под конец года, в котором она завела интрижку и потеряла подругу, пришлось развлекать и обслуживать восьмерых взрослых, двоих детей и Макса, бордер-терьера Ингрид. Негодование давило тяжким грузом, пока она составляла списки продуктов, постельных принадлежностей и подарков. Ее родители соглашались есть только сухую грудку индейки и настаивали, чтобы рождественский обед был накрыт к половине первого, чтобы брюссельская капуста и морковь были разложены в разноцветные пирамидки, чтобы были хлопушки и чтобы все непременно надели праздничные колпаки. Они попросили указать предельные затраты на подарки и твердо придерживались этих ограничений – «Я бы купила получше, но мы же решили, что не больше тридцати фунтов». Дети должны были соблюдать тишину, пока они смотрели по телевизору обращение королевы, попивая херес из маленьких рюмок. Уотерсы же либо обходились вообще без подарков, потому что направляли все деньги в пользу приюта для ослов, который содержала Ингрид, либо обменивались толстенными томами о Сталине, о котором потом спорили допоздна. Они ели дичь или гусятину, считая индейку пошлостью, и ужинать садились поздно, поэтому трапеза превращалась в ночные бдения с портвейном и пудингом, после которых семейству Маккенна требовались средства от изжоги. От одной мысли об объединении семейств у Кейт шла кругом голова, словно при попытке разом разглядеть оба изображения в графической иллюзии.

После ее романа и смерти Эйми все вокруг стало пугающе черно-белым. В голове постоянно крутился тот последний день, словно Кейт все еще казалось, что его можно как-то вернуть и спасти подругу. Сказать: «Я тебе помогу. Не сдавайся. Все еще переменится». Даже если сама в это не верила. Казалось слишком жестоким, что теперь уже всегда будет слишком поздно, что теперь она всегда будет винить себя за один-единственный момент эгоистичной рассеянности. Время тянулось невыносимо медленно, отмеряемое только наскучившими развлечениями: Рождество, воскресный обед с подругами, редкий поход в кино. Она толкала коляску и таскала сумки с покупками руками, отяжелевшими от сдерживаемых слез. Она понимала, что принято считать, будто нужно выговориться перед Эндрю – открыться, поплакать, покаяться – в доверительном тоне газетной колонки вопросов и ответов. Но поиск утешения в притворной честности тоже был обманом.

Он старался – снова робко предложил пойти к семейному психологу. Он снял номер в курортной гостинице, попросив Элизабет приглядеть за детьми, но она постоянно донимала их звонками из-за любой мелочи, а Кейт проспала с девяти вечера до самого выезда из гостиницы. Он был рядом и пытался помочь, и она могла бы как-то на это ответить. Еще она скучала по Дэвиду – тупая и унылая боль. В современном мире люди могут получить что угодно в любое время. Романы оставались единственной возможностью получить настоящий отказ. Близость, которая возбуждала ее своим отсутствием – она понятия не имела о его втором имени или о том, как выглядят его стопы, – начинала ее преследовать. Она стала печалиться из-за вещей, которые они никогда не сделают вместе, вроде похода в кино, или совместного ожидания плохих новостей в больнице, или даже того, чтобы устать друг от друга. Близость изменяет твою жизнь и появляясь, и уходя.

И всю ту осень с ее холодными днями и мокрыми листьями, и холодную гнетущую зиму, и безрадостное Рождество она была слишком удручена, чтобы заниматься хоть чем-то, просто пыталась выжить. Временами ей казалось, что она не выдержит. Она постоянно думала о том, каково было Эйми, когда она хватала ртом воздух в ожидании последнего момента, еще осознавая, что происходит, еще имея возможность все остановить. В голову лезли разные способы. Может быть, таблетки: врачи в Бишопсдине с радостью выписывали диазепам любому желающему. Никакой боли – в этом она была ужасной трусихой. Она не смогла бы разрезать себе кожу или сунуть голову в петлю. Но таблетки… просто уснуть и покинуть этот мир? Возможно. Она перестала принимать снотворное, даже не касалась пузырька. Маленький страшный секрет, мрачный восторг, о котором знала только она. Сумеет ли она? Едва ли. Она не была на это способна, направляя энергию отчаяния в ярость. Но таблетки все же хранила.

То Рождество было самым тяжелым на памяти Кейт. Именно тогда, среди серебристой оберточной бумаги, остатков индейки и гудящих игрушек, из мира вдруг исчезла вся надежда, и она поняла, что тепло окончательно покинуло ее сердце. Что она должна что-то предпринять, иначе умрет. Что она, скорее всего, заведет новый роман на стороне из чистого расчета, подстрекаемая инстинктом выживания. «Да, – часто думала она по ночам, лежа рядом с мужчиной, находившимся от нее в миллионе миль. – Это худший способ прожить свою жизнь».

Трудно сказать, что в конце концов послужило последней каплей. У нее перед глазами стояли игровые автоматы, которые она видела в детстве, пока мать не оттащила ее от сверкающих огней и музыки. Толчок, другой, третий, пока ты наконец не падаешь. На календаре было 27 декабря 2006 года, и после четырехдневного визита обоих семейств Кейт оказалась уже на грани. Невероятным усилием ей удалось отделаться от матери обещанием решить вопрос с обедом «как можно скорее». Потом заявилась сестра и поставила тарелку из-под только что съеденного завтрака: режим питания у всех был разный, и Кейт приходилось каким-то образом это учитывать. На тарелке остались крошки от тоста и жир от бекона – притом что каждую вторую трапезу Элизабет требовала вегетарианскую кухню.