Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА
А еще вспомнились Югане песни непонятные. И пляшущих цыганок она, как сейчас, видит. У костров чернобородые мужчины и нарядные красивые женщины пели грустные песни, и глаза цыганок были печальными, как песни. Песни эти роднили два кочевых народа. От песен оттаивали сердца. Эвенки дарили певцам беличьи шкурки, тугие мешочки с утиным пухом…
Плакала рядом Лара, а Югана все еще жила в том далеком времени, среди парусных цыган, слушала их голоса, разглядывала необыкновенной красоты бусы, кольца и серьги. Вспоминала, как откочевал табор, увел с собой песни и сиротливо стало на таежном берегу. А к эвенкам утром на стоянку пришла худенькая девочка со слезами и просьбой не отдавать ее в табор. Югана приютила бездомную, ни о чем не спросила. Но в одну из тихих летних ночей молодая цыганочка Лара открыла душу: «Отчим был пьяный… Позвал меня в лес за сушняком для костра… Я не могла вырваться и убежать, и он…» Все это вспомнила Югана, пока курила трубку. Перестали вздрагивать плечи больной цыганки, выплакалась.
– Идем, Лара, ко мне в избу. Отдохнешь с дороги…
Лара припала щекой к жилистой руке Юганы и зашептала просительно:
– Ты была мне матерью… Умирать я к тебе пришла… Я прожила хорошую жизнь, Югана… Прошу тебя, не отдавай мою Тамилу в детдом…
– Тамила будет дочерью Юганы, – твердо ответила эвенкийка.
3
Где он проткнул левый бродень насквозь, Костя вспомнить не мог. Возможно, напоролся на острый сук, когда брел через топкое болото…
В бродне булькала вода. Костя остановился, сел на замшелую колодину, разулся, выжал портянки. Ржавая болотная вода мутной струйкой стекала на мшистый зеленый ковер под ногами. Положив в бродни новые стельки из волокнистой осоки, Костя снова обулся, загнул длинные голенища и двинулся в сторону озера по знакомой завёшенной тропе.
На тайгу опускались тихие сумерки. Озеро дышало теплой вечерней дымкой.
Костя оглядел палатку, растерянно окинул взглядом берега озера.
«Где же Танюша?..»
Он вскинул ружье, дал три выстрела. Прислушался. Тихо, Только негулкое эхо вернулось к нему.
Он сложил ладони рупором и крикнул;
– Та-ня!!!
«А-ня-ня…» – отозвалось в беломшаной тайге далеким отголоском.
«Неужели заплуталась?..»
Возле болота попался ему на глаза свежий медвежий след. Он только сейчас подумал о том, что Таня могла наткнуться на зверя неожиданно, и тогда… Вот теперь-то он пожалел, что не взял с собой лайку, хоть и советовал ему Илья прихватить Барса, молодого могучего кобеля-медвежатника.
Костя еще раз трижды выстрелил. Прислушался к притаившейся тайге. Ни звука в ответ…
И Костя заторопился, засобирался лихорадочно. Быстро вытащил из палатки запасной патронташ, перебросил его через плечо, застегнул пряжку, сунул топор за пояс, вытащил из ножен охотничий нож, зачем-то попробовал на палец лезвие.
Пора. Он пошел в тайгу по старому следу, стремясь найти отвилок от тропы и опасаясь, что сумерки помешают ему это сделать, а ночью навряд ли он разыщет девушку. «Если она ушла очень далеко – выстрелов не слышит. А если…»
Он гнал от себя скверные мысли, потому что знал: Таня хорошо стреляет, знал, что она с детства привычна к тайге. Однако освободиться от тревоги полностью не мог, и это заставляло его спешить.
«А если зверь напал неожиданно…»
Черноватым дымом ложились потемки на тайгу. Тянул неторопливый ветерок в сторону озера.
Костя дал подряд шесть выстрелов. Прислушался.
«Пожалуй, это бесполезно. Один патронташ опустел, а ответных выстрелов нет».
Он прослушивал ночную, тишину до звона в ушах, но теплый южный ветер не помогал ему.
Вдруг раздался дальний рыдающий крик… Костя замер. Сердце тревожно застучало… Нет, это филин…
Он опять закинул ружье на плечо и почти ощупью зашагал по ночной тайге. Мох под ногами казался сероватым снегом.
Неожиданно нанес к нему ветер еле уловимый запах дыма… Костя определил направление и, продираясь по мелколесью, двинулся в ту сторону, откуда тянул ночной южак. Таежник втягивал в себя воздух, как разгоряченный олень, улавливал запах мшелой земли, смолистый навой кедрача и горьковатость осиновой коры. Слабый запах дыма теперь был лучшим ориентиром для него. На сердце у парня полегчало. «Жива! Сидит, наверное, у огня…»
Оставалось только сосредоточить внимание до предела и не утерять этот еле уловимый запах, который был единственной тоненькой ниточкой, могущей привести его к девушке. Он не сомневался, что с Таней случилась беда. Но что?..
«Вон тебя, оказывается, куда занесло-то…»
Они сидели у костра. Жарко лизал огонь сухие ветки, подбрасываемые Костиной рукой. Охотник с ухмылкой посматривал на Таню. Приключение для нее кончилось благополучно. А девушка, смущенно опустив глаза, растирала опухшую коленку. Сейчас Тане легче, нога не так болит.
– Тебе вот смешно… – тихо сказала Таня, – а я уже помирать собралась. Выстрелы слышу, кричу, а крик остается в яме, как в запечатанной бочке… А когда выстрелы совсем близко слышны стали, огонек мой потухать начал…
– Таня, а я ведь запаха дыма не чуял… Сердце вместо компаса вело.
– Смейся… Смейся… – девушка не знала, принимать ли Костины слова всерьез или в шутку.
Костя набил трубку табаком, но прикуривать не торопился. Он задумчиво смотрел на огонь. Таня не спускала с него глаз. В эти минуты Костя казался необыкновенно близким. Ей хотелось положить голову ему на колени и смотреть в ночное звездное небо, смотреть в его глаза, гладить чубатую голову и говорить, говорить самые заветные и нежные слова… Хотелось ей сказать Косте, что он очень сильный, широкоплечий, что такому не страшны никакие переходы, никакие таежные опасности…
Спокойно горит нодья. Дремлет Таня на моховой перине и видит во сне Костю. Парень сидит рядом, на лоб свесился чуб… Он улыбается как-то загадочно.
Но только во сне приходил Костя к Тане, приходил и целовал ее. Непонятное, неприступное сердце у парня.
4
Последние дни у Сони в магазине бывало людно: кому нужно что купить и кому ничего не надо, все равно идут в магазин. Да и как не идти, откуда новости узнаешь? А улангаевцев интересует сейчас очень – обманул председатель или нет.
– Эх, вы, бабеночки-бабенушки! Ну чего ко мне пристаете? Что я вам, бюро последних известий… Где взять председателю такие деньги!..
Бабка Андрониха днями не выходила из магазина. Как же не тревожиться ей. Три дня работала – разносолы готовила на артельной кухне, поварихой была. С великого волнения приложилась сегодня старуха к рюмке. Сидит на магазинном подоконнике, поглядывает на улицу и костерит председателя на чем свет стоит.
