Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА
– Я вернусь на стан ближе к вечеру. Тут надо одну топь посетить… Среди болота затаился небольшой кедровый островок. Давно я туда не заглядывал, а у меня на этом островке с прошлой весны примечено соболиное гнездо. Не хочется тебя напрасно через топь водить. Соболюшка-то, может быть, давно там не живет.
Он помог Тане надеть рюкзак с берестяной корзинкой, подмигнул подбадривающе, пожелал счастливой тропы и пошел в сторону виднеющегося сквозь редколесье болота.
Вокруг небольшого озера растет редкий приземистый кедрач и сосняк. Земля устлана беломшаником. Идет Таня, словно по ковру, мягко, приятно пружинит подстилка из моха под ногами.
Она остановилась, поправила рюкзачные ремни на плечах, прислушалась.
Погода стояла безветренная. Вдали тревожно кричала казара. Таня знала, что казара птица обидчивая – не зря она кричит, и потому подвинула патронташ так, чтобы удобно было достать при надобности пулевые патроны. Тут заметила девушка поблизости бугор, красиво заросший седым мхом, серебрящимся на солнце. Ей захотелось забраться на уютную вершинку и немного передохнуть. С собой у нее был хлеб с маслом и кусок отваренного мяса, можно пообедать.
Поднялась Таня на холм, стала снимать рюкзак, но тут под ногами осела земля,,и, вскрикнув от неожиданности, полетела вниз. Она больно ударилась и на миг потеряла сознание.
Девушка очнулась от сильной боли в ноге. «Не берлога ли это?..» – в страхе подумала она, но сразу вспомнила, что сейчас весна, что если эта яма и служила берлогой, то сейчас, конечно, заброшена.
Пересиливая боль, Таня скинула рюкзак, нащупала в кармане спички. При свете слабого вздрагивающего огонька она взглядом обшарила небольшое подземелье. Огонь обжег ей пальцы и погас. Но в памяти осталось навсегда только что увиденное: просторная подземная изба, кости на полу, истлевшая меховая одежда, утварь.
Сколько прошло времени, Таня не знала. Она еще раз ощупала коленку.
«Вывих, – решила девушка. Нужно попытаться вылезти отсюда…»
Таня вытащила из рюкзака помятую корзинку, нащупала мягкие недвижные тельца.
«Задавила…» – подумала девушка, разрывая корзинку на берестяные ленты. Она хотела поджечь их, потому что темнота и безмолвие действовали на нее угнетающе.
Жирный смолевой дым заполнил окружающее пространство. Берестяная лента, потрескивая, скручивалась, как живая, освещая это древнее жилье.
Таня видела толстые полусгнившие бревна стен и отметила про себя, что дверного проема нет. Только вверху над ней, средь накатного бревенчатого потолка, слабо светилось неясное отверстие.
С вывихнутой ногой ей отсюда не вылезти… Она решила дать несколько выстрелов: быть может, Костя услышит и придет ей на помощь.
Патронташ был на поясе, а ружье осталось там, наверху, возле пенька, на который она хотела присесть.
Девушка стала собирать в кучу разбросанные полуистлевшие луки, стрелы, топорища от костяных топоров. Когда набралось достаточное количество, Таня зажгла костер. Едкий дым расползся, стелясь понизу. Запершило в горле. Таня закашлялась. Дым нехотя тянулся к отверстию. Девушка рассчитывала, что Костя будет возвращаться тем же путем, что шла она, и заметит дым или услышит ее крики. Она почему-то верила, что Костя обязательно придет на помощь, и не очень волновалась.
При свете горящего маленького берестяного факела Таня собрала все, что могло пойти в костер. Однако вскоре ей пришлось отказаться от своей затеи. Дыма скопилось столько, что пришлось разбросать тлеющие головешки и затоптать их. Потребовалось значительное время, чтобы дым более-менее рассеялся. Но девушка все-таки не отказалась от своего замысла и снова разожгла маленький огонь. Тонкая струя дыма теперь поднималась прямо вверх, к еле видной дыре в потолке.
Боль в ноге, тишина и затхлый воздух подземелья действовали гнетуще. Девушке казалось, что давно уже наступил вечер, что Костя забыл про нее и никогда уже не придет…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Река капризная. Чего ей вздумалось кусать яр у самой избушки Юганы? Еще одна весна, и рухнет маленькая избушка под берег.
В доме Юганы – гости. Большой праздник устроила старая эвенкийка. Четыре года жила она безвыездно на Соболином острове, ладно жила там. Однако маленько без людей скучала. Приветливо встретили Югану односельчане. Всех угостить надо, всем гостеприимство оказать.
Весело и тесно у Юганы. Каждый пьет, что пожелает, сколько душа примет. Ест-закусывает, что глаза облюбуют, чего сердце просит. Большой пир получился. Уж Соне-то известно. Пришла Югана в магазин с Пашей Алтурмесовым. Сняла с пояса тугой замшевый мешок и вывалила на прилавок кучу соток. Вот тебе старуха!
– Ты, Алтурмес, бери винки, которую большие начальники пьют, – приказала она гордо. – Я пойду народ звать…
Соне того и надо. Сплавила она Паше Алтурмесову залежалый товар – коньяк да шампанское. Погрузил Паша ящики с дорогими напитками на телегу и увез. Своими глазами увидела Соня, какая дикая и несчитанная деньга у тунгуски с ее напарниками.
Ясное дело, душа Юганы гостеприимная. Односельчане славно повеселились. Не беда, что после день или два капустный рассол был в почете. И опять жизнь-река легла в свое русло.
Погостила Югана в родном Улангае и собиралась уже ехать в обласке на Мучпар к Андрею, когда к берегу причалил рыбозаводской катер с паузком. Сошла с паузка цыганка с лицом тоскливо-землистым. Вела ее под руку девочка лет шестнадцати, так же бедно одетая, как и больная женщина.
Югана давно дружит с парусными цыганами, что в Медвежьем Мысе живут, а эту женщину вроде не знает.
– Пойти, говорить надо. Домой пригласить. Пусть цыганкины карты скажут, как Югана дальше жить станет, – бормочет старуха. Пошла навстречу приезжим – не смогла сдержать удивления – Лара?!
Упала цыганка на колени, обняла ноги Юганы, заплакала. Вздрагивает спина ее, покрытая старенькой выцветшей шалью. Села и Югана рядом с Ларой на песок, прогретый струистым солнцем. Пусть плачет Лара.
Вспомнились Югане далекие годы, утонувшие в сумерках времени. В ее сердце был тогда большой огонь, и у того огня грелся мужчина, первый, сильный и юный. Тогда на Вас-Югане русских мало было… Вот в такое же весеннее время, время Большой Рыбы, вслед за купеческими груженными товаром ладьями шли парусные цыгане. Прозвали их так на Оби за то, что не к лошадям у них лежала душа, а к кочевым лодкам. Скупали цыгане перо и пух. Не отказывались и от пушнины. Как шел обмен товарами, Югана забыла. Но помнит походную кузню и молодого чернобородого цыгана, который ковал ей нож и чинил шомпольную винтовку. Хорошие были люди парусные цыгане. Из старых топоров ковали новые, мастерили острые красивые пальмы-рогатины, лудили, чинили котлы. Как с такими не дружить эвенкам?
