Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА
– Начнем?
– Давай, – рассмеялся Костя, заранее представляя себе, что сейчас произойдет.
– Эй вы! крикнул Чарымов. – Чья там первая очередь?
Кинулась Андрониха к неводнику, а ребятишки моментом обогнали ее.
– Чарымушка, родной… Вот я, Андрониха, – а голос от волнения свихнулся: пронзительный, писклявый. – Я-я! Самая первая!
Взял народ деда Чарымова в тугую подкову. Держит старик в руках карандаш и тетрадь со списком отработавших на ударной артельной стройке.
– Андрониха отработала три дня. Полагается получить ей триста рублей.
– Верно, Чарымушка-золотце! Поварила я! Ты, помнишь, хвалил моих жареных карасей…
– Все правильно. Выдай, Илюша, ей деньги, – сказал Чарымов, еле сдерживая смех.
Притих народ, ждет. Полез Илья под брезент, достал берестяную корзинку. Не с деньгами ли?..
– Вот, бабушка, получи, – и протягивает Илья бабке Андронихе берестяную корзинку.
Откинула та крышку на корзинке, а оттуда кошачья голова высунулась. Ну и хохот раздался. Дружный, громкий. А старуха хлоп-хлоп глазами, и ничего сказать не может от обиды. Потом очухалась, да как понужнет Чарымова матом. Сколько жила, не случалось еще такого с ней. Пробилась она сквозь народ, отошла в сторону, села на бревнышко, а корзинку из рук не выпускает.
– Бабка Андрониха, отдай кошку мне, – сквозь смех предложил рыбак Кеша Тукмаев.
– Лучше мне, – звонко крикнул Толя, председателев сынишка.
Андрониха машинально передала корзинку шустрому мальчишке. Хмельной Антоша Кудрявцев, охотник, пригляделся внимательно к кошке с котятами, да и завопил:
– Черти! Это же не котята, а соболи! Им цены нет, таким котятам!..
Вот тут и началось. Раздает дед Чарымов кошек со щенятами соболиными и приговаривает:
– Расписался, получи. Запомни: осенью сдашь соболей живыми на звероферму – получишь за каждого сто рублей.
– Тут же пять щенков!
– Значит, пятьсот получишь! Награда за хорошую работу.
Александр Гулов наблюдал издали за шумливой толпой у неводника и довольно улыбался. Хитрый председатель – удалась его затея. Конечно, мог он собрать в конторе артельщиков и уговаривать их всей деревней заняться соболеводством. Но ведь отказались бы, черти, как пить дать, отказались бы. Два года назад попытался председатель раздать щенят лисиц на выкорм членам артели – слышать не хотели. А сейчас каждый торопится, боится, что ему щенят не достанется. Покачал головой председатель: трудно понять людскую натуру. Чем соболята от лис отличаются? Одинаковые хлопоты, если взялся выращивать.
Страдает бабка Андрониха. Не протиснуться ей к неводнику. Ведь раздаст Чарым, вахлак, всех кошек с соболяточками. Заплакала, закричала бабка, брякнулась на землю, не шелохнется.
– Разрыв сердца! – крикнул кто-то из женщин.
Плеснули на старуху водой, может, отойдет? Открыла Андрониха глаза, села.
– Умираю… Позовите Чарымова.
Подошел старик.
– Прости меня, Чарымушка, матюгнулась я сгоряча. Одинока я, больно мне. Дай, ради бога, кошечку с соболятками…
Получила бабка кошку с соболятами, домой заторопилась, думает радостно: «Одомашнятся соболи, мышей будут ловить в подполе… вместо кошек! Так ведь это живые деньги!..»
Вот что случилось в Улангае, когда приплыли Илья с Таней с Соболиного острова. А потом снова побежали спокойные дни, пока не случились другие события, отодвинувшие на второй план историю с живыми деньгами, выданными председателем улангаевцам, строившим звероферму.
3
Больше недели жили в Мучпаре одной семьей эвенкийка, русский и цыганочка. В Медвежьем Мысе купил Андрей у старого лодочного мастера высокобортную емкую лодку с обрезной кормой для подвесного мотора, и когда на ней примчался в Улангай, на берег высыпали не только ребятишки. И старики вышли полюбоваться быстроногим речным оленем. Юганцы больше любят стационарные моторы простой безотказной конструкции.
– Это на потеху! Девок катать за кислицей… – разглядывая десятисильный мотор, заключают старики.
– Бешеных щук гонять, – иронически говорят они.
Но вскоре Андрей доказал, что по Югану в весеннюю падеру лучше всего ходить на обской лодке и именно с подвесным мотором.
4
В Томске черемуха кипит белой пеной, а тысячу километров севернее, на Югане, только начинает цвести. Улангаевцы тогда говорят: «Если сивер задует на черемуховый цвет, жди мороз или падеру». В одну из весенних ночей разгулялся юганский шторм. Задурила волна на бескрайних разливах. Именно тогда – не раньше и не позже – случилась беда в семье Тукмаева, соседа деда Чарымова…
Лампа с убавленным фитилем бросала на потолок бледный расплывчатый круг, оставляя комнату в полумраке. Металась и стонала женщина на деревянной кровати. А за окном, совсем рядом ревел юганский прибой. Кипела вода, летели брызги, ветер подхватывал их и крупным дождем швырял в окна. На стеклах сплющивались водянистые картечины, рикошетили. Звенели в одинарных рамах стекла под натиском порывистого сивера. Не находила себе места больная женщина. Болела душа рыбака, ее мужа. Лишь четверо детишек беззаботно спали на полатях за глинобитной печью.
– Тошно, – шепчет жена рыбака, – пить…
Тукмаев, бывший фронтовик, потерявший ногу от шального осколка мины, тяжело припадая на грубый самодельный протез, идет в сени к бочке с водой. Подавая ковш жене и придерживая больной голову, слышит он, как стучат зубы о прохладное железо.
– Настенька… Лучше бы рожала… – заполошно шепчет рыбак.
– Куда… Ох, лихо мне… Рожать… Митюшка еще не одыбался… Зачем нам пятого? Ох, не выживу… Сходи за бабкой Андронихой…
– К черту! Зачем пила ее бурдомагу?
– Кеша, ребятишки осиротеют… сходи…
Плачет жена от невыносимой боли и жалости к детям. За стеной парусят сети на вешалах, стучат грузилами о бревна. Чудится рыбаку – не грузила колотятся, а страшная беда бродит вокруг избы, ищет настойчиво дверь.
Протяжно заныли воротца. Тукмаев, сутулясь под хлестким ветром, спотыкаясь в темноте, бежит на окраину деревни, насколько позволяет самодельная нога.
Старуху разбудил грохот в дверь. Всклоченная, испуганная, сползла она с лежанки. Зябко ежась, проковыляла к дверям.
– Кого господь несет в этакую дурь? Погодь, не грохай…
– Бабка, это я, Тукмай! Скорей, жинка помирает.
– Охоньки-ии, – застонала Андрониха. – Сама на ладан дышу, не могу я.
– Открывай! Скорее!..
Убирая березовый засов, старуха приговаривает:
– Все на земле в гостях. Рано ли, поздно ли господь приберет.
Тукмаев, пролезая на ощупь в избу, прохрипел:
– Зажги лампу.
