Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
Со всех сторон ко мне потянулись грязные руки с давно нестриженными грязными ногтями:
— Атынь духан! (Дай закурить!)
Пахан так грозно посмотрел на просивших, что мне стало не по себе.
— Барра!!! (Пошли вон!!!) — крикнул он им, а повернувшись ко мне, добавил: — Не надо им давать, это тебе.
Я в знак согласия кивнул головой.
Начав искать глазами пепельницу, я вдруг заметил, что все стряхивают пепел прямо на пол и туда же посылают окурки. Чтоб не выглядеть белой вороной в лице новых «друзей», присоединил свой бычок к уже валявшимся их собратьям на полу.
В тюрьме разрешалось курить только сигареты двух сортов — «Марс» и «Кристалл». И тот, и другой — «чудо» местной табачной промышленности.
«Марс» упакован в красную с белым картонную пачку по 20 сигарет с желтым фильтром и имел две разновидности — легкие и простые. Стоили 1,5 динара (порядка 30 рублей по курсу 2008 года). При курении были похожи на «Приму» с фильтром. «Кристалл» был в мягкой бумажной пачке белого цвета с синими буквами на арабском и французском. Емкость пачки — 20 сигарет с белым фильтром. При курении с закрытыми глазами догадаться, что это табачное изделие, было невозможно. Сено, чай — все что угодно, но отнюдь не табак! Хотя стоила одна пачка динар (приблизительно 20 рублей по курсу 2008 года), что для тюремного бытия довольно дорого. Одним словом, такое г…о!
И «Кристалл», и «Марс» можно было купить только в местном тюремном магазине. И только на местные тюремные «деньги». В качестве последних использовались квадратные кусочки цветной бумаги с отпечатанным типографским способом номиналом и оттиснутой красными чернилами круглой гербовой печатью. Имели хождение квадратики в 10, 20, 50, 100, 500 миллимов и 1 динар, и все были разного цвета. Причем цвета менялись каждый квартал, и неизрасходованные «деньги» надлежало обменять на новые в течение двух дней по истечении срока. В противном случае к оплате не принимались.
Запас денежных средств пополнялся по-разному. У одних при водворении в тюрьму были с собой деньги, их изымали, а взамен давали «фантики». Ко вторым приходили родственники и пополняли их лицевой счет. Третьи работали в тюрьме и получали грошовую зарплату. Но больше 25 динаров в одни руки за один раз не давали в целях профилактики грабежей и воровства.
Для того чтоб получить «фантики», необходимо написать заявление на имя кассира и на следующий день выдавали запрашиваемую сумму. Кто не умел писать, обращались к Тамилу, за один динар он охотно «помогал».
Во время ареста у меня оставалось 3 динара, 560 миллимов. При водворении в тюрьму мне выдали расписку, что от меня получено 3560, но чего не указали. Миллимов? Динаров? Долларов? Непонятно.
«Друг» Тамил, помимо арабского и французского, прекрасно владел итальянским и польским, но вот русским неважно. Видно, что когда-то говорил по-русски, но, как он признавался, за семь лет тюрьмы многое подзабыл. Потому зачастую мешал русские слова с польскими и итальянскими.
Общение нам давалось тяжело, где на пальцах, где путем рисования на бумаге, но мало-мальски друг друга понимали. Привожу уже «обработанную» в ходе мытарств информацию.
В первую очередь стали выпытывать, за что я попал сюда. Во время нашего разговора десятки пар глаз с нескрываемым интересом изучали меня. Словарный запас капрана был весьма ограничен, поэтому из всего моего рассказа он сделал вывод, что упекли меня в тюрягу за убийство жены. О чем он и поведал остальным сокамерникам. Я хоть и пытался его разубедить в неправильном истолковании моих слов, но не хватило словарного запаса. Теперь все в камере считали, что я — убийца, многие стали смотреть на меня с уважением, а некоторые и с откровенным страхом. Убийц во всех тюрьмах мира уважают и побаиваются.
Тони-Тамил попросил показать расписки, выданные в камере хранения. Я не мог отказать «другу», тем более что и самому было интересно узнать, что там написано. Оказалось, что в опись имущества не вписали и 1/3 имевшихся в наличии вещей. Не были также вписаны и золотые изделия, оставшиеся от Наташи.
То золото, что в момент смерти было на ней, цифровой фотоаппарат и наличные деньги, находились якобы в полиции, в сейфе. Следователь заверил, что вернут, когда освободят, хотя никакой расписки не оставили и никакого акта изъятия не составляли.
Как потом оказалось, все те вещи, включая золото, не были внесены в протокол осмотра, а после и вовсе бесследно исчезли. Канули и те, что якобы хранились в полицейском участке. Я понимаю, что у Наташи было много дорогих, добротных вещей, но за каким они стырили ее кредитные карточки, пластиковую карточку банка «Санкт-Петербург», карточки для скидок магазинов «Дикси» и «Пятерочка»? Заводит в тупик и пропажа моего читательского билета в публичную библиотеку Санкт-Петербурга? Ну он-то им зачем? Там же моя фотография! Неужто собрались посетить Публичку на халяву?
Прочитав в описи о двух дорогих телефонах, капран уважительно посмотрел на меня. Но когда он прочитал, что мною сдано на хранение 3560 денежных средств, то вообще пришел в неописуемый восторг и заявил, что я его самый близкий друг на Земле.
Этот дурик решил, что я владею 3560 евро, и ему даже не пришла мысль в голову, что это может быть 3560 миллимов (порядка двух евро по курсу 2008 года). Все-таки давала о себе знать длительная тюремная изоляция.
Настроение новоиспеченного «друга» было превосходным, он излучал саму добродетель. Позже я узнал, что этот тип решил наложить свою гнусную лапу на мои деньги, а так как добровольно я их не отдам да к тому же еще являюсь подданным другой державы, он решил записаться ко мне в «хое», так в Тунисе называют друзей.
Новоиспеченный друг выключил телевизор, встал в полный рост и заявил во всеуслышание, что отныне я его друг, и кто вздумает меня обидеть, будет иметь дело с ним.
— А зачем ты телевизор выключил, — спросил я.
— А я тут бос, — выпятив могучую грудь, пробасил новоявленный «дружбан». — Захочу — вообще никто смотреть не будет!
Тут подошло время очередной серии арабского «мыла», который Тамил любил смотреть. Взглянув на часы, показывавшие полшестого, время начала сериала, пахан включил «ящик» и вперился в экран.
Часы в камере — не роскошь, а предмет первой необходимости. Среди заключенных были правоверные мусульмане, которым необходимо пять раз в день молиться. В газетах, которые распространялись по тюрьме, на каждый день давалось точное время начала молитвы. И чтоб намаз совершался без опозданий, требовалось знание точного времени.
А надо сказать, что в тюрьме были запрещены любые колющие и режущие предметы. Отсутствовали металлические ножи, ложки и вилки, имелись только полиэтиленовые одноразовые. Тарелки и кружки из пластика. Продуктовые передачи приносили в пластиковых коробках, как правило из-под мороженого, в пластиковых опять же корзинах. Запрещены зеркала, бритвы, ножницы, на окнах отсутствуют стекла, а вот часы разрешили. Года три назад был бунт, поднятый ваххабитами, требовавшими предоставить им часы. Просьбу выполнили. Хотя в часах тоже есть стекло, администрации пришлось закрыть на это глаза. Все равно, по статистике, чаще всего вскрывают вены с целью суицида и режут недругов именно бритвами и длинными отращенными ногтями.
