Андрей Шульгин - Слёзы Анюты
Тут только он заметил, что старуха, так ничего не понявшая и так ничего не увидевшая, вновь забылась похожим на драный сапог старческим сном. Он отвернулся от кровати, темнота материнской комнаты показалась ему вязкой и плохопахнущей. Не зажигая в доме света, он пробрался в свою комнату и, не раздеваясь, бросился на кровать, плотно сомкнув веки. Вскоре он заснул, он спал крепко и безрадостно, и не мог знать, что посреди ночи возле дверей его комнаты сначала послышались шаркающие шаги, а мгновением позже на пороге её зачернела в темноте ветхая материнская фигура. Мать вплотную приблизилась к спящему, два худых пальца её чуть коснулись его широкого лба, а высохшие губы едва разжались, чтобы обронить вымученное и одновременно с тем невероятно нежное слово:
— Сынок.
Невеста
Баба Надя, путаясь в своих старческих морщинах, тяжело и одышливо начала спускаться вниз по лестнице. Захарканные ступеньки брезгливо ёжились под её дрожащими ногами. Распахнутая дверь подъезда обдала бабу Надю тоскливым дыханием осени. Баба Надя не обратила на осень никакого внимания, так как давно уже не замечала месяцев, недель и часов, по-прежнему считаясь лишь с минутами. Почувствовав, что норовистые ступеньки остались позади, она чуть выпрямилась и смело заковыляла по направлению к трамвайной остановке.
Серый навес остановки скрыл бабу Надю от ехидной улицы. Под навесом было много мусора и несколько ожидающих. Ожидающие жадно сопели и скалились в её сторону спинами. Бабе Наде они не нравились. Мусор же был рассыпан по асфальту тонким слоем грязной бумаги, смятых стаканов и разбитых бутылок. В нём чувствовалось умиротворение. Он напоминал бабе Наде давно не навещавших внучатых племянников.
Ждать пришлось долго. Число ожидающих увеличивалось. Всё так же скалились они на бабу Надю бежевыми прямоугольниками своих прогорклых спин. Было противно. Ей даже захотелось спрятаться от всех них в безутешном плаче.
Похожий на труп её соседа Мишки, остов трамвая, дребезжа и лязгая, притормозил рядом с серым навесом. Ожидающие, толпясь и злобно перемигиваясь затылками, сгрудились около его дверей, пропадая один за одним в ненастном красно-жёлтом чреве. Баба Надя, стараясь не смотреть в чужие спины, пристроилась возле одной из толп. Смиренно дожидаясь своей очереди исчезнуть в трамвайном брюхе. В салоне агрегата оказалось не так уж дурно: смазливые старички лузгали семечки, с достоинством сплёвывая лушпайки на свои гениталии, дородные женщины с бидонами поглаживали зажатую в руках пузатую ношу, словно годовалых младенцев, молодёжь вела себя рассеяно-тихо, лишь изредка заглядывая в лужи, проплывающие по ходу трамвая. Баба Надя, язвительно протолкнувшись между двух трансцендентного вида инвалидов, жующих беззубыми ртами свою увечность, разместилась на трамвайном сиденье. От сиденья пахло тоской по любимым и похмельными фантазиями.
Баба Надя стала смотреть в окно. Город, в котором прошла вся её жизнь, лукаво подмигивал ей тысячами окон. Баба Надя не разделяла этого оптимизма. Город казался ей не многоглазым весельчаком, а бельмастым нищим, улыбающимся прохожим лишь для того, чтобы разжиться лишней копеечкой. Она перестала глядеть на окна и начала рассматривать идущих по тротуарам людей. Они как всегда куда-то спешили. На их лицах была запечатлена виноватая улыбка умерших сразу после родов младенцев. И только дети отчего-то смотрели на мир глазами озябших от прожитых лет стариков. За многие годы бабе Наде наскучили эти лица и эти взгляды, она помнила их ещё с детства. По асфальтовым мостовым задорно и непритязательно текла куда-то вода. Вода была старше её, и это обстоятельство понравилось бабе Наде.
Тем временем трамвай, миновав новые районы многоэтажек, словно нож в масло, погрузился в старую часть города. Неуклюжие каменные дома не пытались заигрывать с бабой Надей, напротив, смотрели на неё с нескрываемым укором, будто подозревая в чём-то. Сердце бабы Нади сжалось в комок, лишь изредка постукивая. Слава Богу, в этот момент угрюмые дома остались позади, и мимо трамвая потекла грязно-бурая зелень городского парка. Похожие на мечты девственника деревья успокоили бабу Надю. Они пели песню без слов, покачивая в такт стволами и протягивали к бабе Наде свои длинные корни.
К несчастью парк был очень мал, и вскоре из-за зелени показались облупившиеся стены первых домов. С нескрываемым страхом всматривалась баба Надя в надвигающиеся на неё каменные рожи зданий. Но на этот раз старые дома встретили её более снисходительно.
Облегчённо вздохнув, она перестала смотреть в окно. Скользнув взглядом по находящемуся напротив сиденью, баба Надя заметила, что, пустовавшее ранее, теперь оно было занято совсем маленьким мальчиком. Мальчик во все свои глаза разглядывал бабу Надю и улыбался. Он чем-то напоминал крошечный гриб, растущий не вверх из земли, а наоборот. Его небольшая голова показалась бабе Наде пчелиным ульем, в который так и не наносили мёд. Щеки ребёнка были истоптаны сапогами его пращуров, а редкие кривые зубы свидетельствовали об утраченных иллюзиях. Мальчик продолжал улыбаться, глядя на неё.
Баба Надя попыталась растянуть в улыбке свои замшелые губы. Однако получившееся выражение скорее было похоже на последний выкрик утопленника, нежели на улыбку. Но мальчика это не смутило, он смотрел на бабу Надю всё с тем же восторгом.
Вдруг мальчик неожиданно стал серьёзным.
— Ты баба Надя, — сказал он.
Баба Надя, давно уже не удивляющаяся ничему, почувствовала в районе берцовых костей некоторую озадаченность.
— А как тебя зовут? — задребезжала она истрепавшимся за долгие годы голосом.
— Жених.
— Чей жених? — не поняла баба Надя.
— Твой.
Баба Надя не знала, как быть. Хоровод прожитых ею лет закружил так быстро, что ей стало казаться, будто она сидит на берегу широкой реки и поёт какую-то заунывную песню. Зато мальчик вёл себя как ни в чём не бывало, он продолжал:
— Я жених, а ты моя невеста. Нам скоро выходить.
Пока баба Надя искала в своих старческих космах ответ странному мальчику, тот, больше не говоря ни слова, встал с места и начал двигаться по направлению к трамвайным дверям. Баба Надя последовала за ним.
Трамвай загрохотал по рельсам, унося куда-то вперёд скучнолицых пассажиров, баба Надя проводила его сморщенным взглядом. Её прохудившиеся старушечьи ноги с трудом поспевали за бодрой походкой мальчика.
Они свернули в арку, пустота которой напоминала молчание косоглазого старика. За аркой виднелся покосившийся двор очень старого дома. Баба Надя была здесь впервые, она поглядела на всё так же шествовавшего чуть впереди мальчика. Тот деловито пересёк двор и стал колотить маленькой ручонкой по облезлой двери, торчавшей из каменной кладки строения. За стеной послышались кашляющие шаги, дверь дёрнулась, скрипнула, отворяясь, и в её проёме образовалась фигура нестарого ещё мужчины. Мужчина показался бабе Наде отголоском чужой беды, а его чёрные широкие усы — затвердевшими слезами. Его тело было сухим, а душу переполняли воспоминания о будущем. Наверное, это был отец мальчика. Мужчина повернул к бабе Наде чёрные усы, покосившись на мальчика правым ухом, спросил его:
— А это что за блядь?
— Невеста, — ни мало не смущаясь, ответил тот.
— А-а — протянул мужчина, сделал неопределённый жест рукой и исчез в темноте квартиры.
Мальчик шагнул внутрь, тут он впервые обернулся к бабе Наде, нерешительно мнущейся у входа, и рукой пригласил следовать за ним.
Жилище мальчика и его отца было заполнено мутным непрозрачным светом, баба Надя даже какое-то время не могла ориентироваться в его лабиринтах, с оханьем натыкаясь на стены и углы. Наконец, мальчик припровадил её в маленькую запылённую кухню, тут был и его отец. Бабу Надю усадили за стол и поставили тарелку с какой-то едой, оглодавшая старуха начала есть, не разбирая вкуса, мальчик, севший рядом, тоже что-то жевал. Отец мальчика долго смотрел на бабу Надю занозистым тоскливым взглядом, а потом сказал:
— Свадьбу завтра справим.
Баба Надя закряхтела во весь рот, заёрзала на стуле, но сказать так ничего не смогла. После обеда и мальчик, и его отец словно забыли о бабе Наде, они были заняты каждый своим делом. Отец надел на голову не помытую кастрюлю, в которой готовилась еда, уселся нога за ногу на кухне и что-то тихо напевал, мальчик же закрылся в одной из комнат, теперь оттуда доносился протяжный детский визг. Баба Надя, ощутившая себя вмёрзшей в лёд травинкой, она прошлась несколько раз туда-сюда по коридору квартиры, остановилась возле входной двери и отпёрла её. Миновав двор, баба Надя, вошла в арку. Теперь пустота арки была уже не той, как тогда, когда баба Надя была здесь с мальчиком, от молчания косоглазого старика не осталось и следа, старик будто поддал чарку-другую самогона и теперь глумливо ухмылялся, стараясь заглянуть бабе Наде прямо в глаза. Бабе Наде это не понравилось, и она ускорила свой шаг, чтобы как можно быстрей пройти через арку.
