Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты
Сердце сжало тревогой; метнувшись в её сторону, он отразил очередной удар нападавшего и оттеснил женщину, сказав: — Прости, милая!
Орудуя двумя мечами, Марк не оставил противнику ни малейших шансов на спасение, в чём тот и убедился моментально. Поняв силу соперника и больше не имея возможности надеяться на помощь товарища, он обратился в бегство, бросив свой меч; а сикарий не обременился преследованием, не желая без нужды проливать чужую кровь.
Судорожно обнимая и целуя его, София сбивчиво говорила о своей любви, о том, что стосковалась, извелась беспокойством, боясь пропустить, проглядеть момент нападения, потом подвела к убитому и сказала ровным голосом, без сожаления:
— Это мой бывший муж.
Отвечая на удивлённый взгляд Марка, она рассказала о причине своего неожиданного ухода из дома.
— У меня есть свой дом в Верхнем городе, а после того, как начала выздоравливать, уговорила служанку связаться с рабами, там находившимися, с тем чтобы иметь сведения о происходящем в городе, в стране и, наконец, о Веренике, что меня особенно беспокоило. Однако уйти из твоего дома у меня не было ни малейшего желания, наоборот, я даже несколько симулировала свою болезнь, понимая, что нравлюсь тебе, уверенная, что мы будем вместе. Уже потом, после того, как всё произошло, мне сообщили о вернувшемся домой муже и его спутнике, интересовавшимися сведениями обо мне. Поняв, что Вереника не оставила мысли о мести, я решила выяснить всё подробнее. После моего возвращения домой муж рассказал мне о задании Вереники убить тебя; хотя сведений от меня не было, но она откуда-то знала, что ты жив. Я сказала ему, что люблю тебя, что мы живём вместе, а он ударил меня по лицу, обозвал грязно, я ушла, сняла жильё неподалёку и начала следить за ними. Они всё разузнали, что им было надо, и мне несколько раз приходилось находиться рядом с тобой, но, как бы это ни было невыносимо, ни обнять, ни прижаться к тебе я не могла, боясь пропустить момент нападения и помочь тебе.
Рассказывая, она доверчиво прижималась к нему, как будто боясь новой разлуки, как будто не было перед ними трупа её бывшего мужа.
— Милая, нас могут неправильно понять, — смеясь, сказал Марк, — а за то, как нас поймут, полагается смерть по еврейским законам, а тебе ещё и за то, что ты в мужской одежде.
— Но я же не еврейка, — отвечала она, смеясь.
— Нам надо похоронить его, — Марк обернулся к убитому.
По лицу Софии пробежала тень, но было видно, что она не сильно расстроена его гибелью, а на вопрос Марка ответила спокойно и уверенно, как о давно обдуманном и решённом:
— Когда я поняла, что полюбила тебя, то сказала ему правду, потому что не могла лгать и тем более притворяться.
С тех пор он был для меня чужим, между тем мне всё-таки жаль его, но жаль и годы, прошедшие без того счастья, что познала с тобой. Я скажу своим домашним, они позаботятся о нём. Но почему ты не убил того, второго, его помощника?
— Зачем убивать человека без нужды?
— Боюсь, что он вернётся к Веренике.
— Давай забудем об этом.
Дни шли своим чередом; Марк с Софией жили вместе в её доме, купленном ею после продажи прежнего, поскольку и он, и она отказались жить вместе в одном из своих старых домов: мужчина объяснял это причастностью к смерти её бывшего мужа, а женщина — тем, что у Марка есть жена, живая и здоровая. Несмотря на просьбу Марка и Софии, Пётр отказался переехать в их новый дом, оставшись в прежнем, но как бы там ни было, влюблённые были счастливы.
В Иерусалиме царила полная неразбериха во взглядах на войну, на создание армии, на оборону города, а притихшие было после не столь давней резни римских солдат в столице приверженцы империи нет-нет да и проявляли себя всё настойчивее. Зилоты, бывшие в явном меньшинстве, не могли контролировать ситуацию целиком, поскольку народ, по большей части решительно настроенный на войну, был послушен фарисеям, духовенству и саддукеям, склонным повиноваться римлянам. Совет кананитов постоянно пытался найти пути к взаимопониманию, даже к формальному объединению военных действий, но результат был минимален, хотя действия совета были более успешными в среде движения. Прибывшие из своей страны зилоты держались более сплочённо, имея определённое подчинение командирам, контролируемым советом, хотя и этот контроль был достаточно слаб, так как в среду движения стали проникать случайные люди, далёкие от его идеалов, имеющие иногда корыстные цели. Лучше всего был организован отряд под командованием Элеазара сына Симона, состоявший в основном из убеждённых и испытанных в прошлом бойцов, лучшей, хотя и незначительной частью которых были сикарии, кроме тех, что находились в Мосаде.
За всеми этими склоками, неурядицами, разногласиями иудеи не заметили, как римский наместник Сирии, поддерживаемый царём Агриппой, появился с войском под Иерусалимом. Совету удалось кое-как наладить подобие контакта с большинством отрядов, имеющих сносную подчинённость командирам, и нападение на римлян было беспорядочным, но решительным; а основную роль в нём играли зилоты Элеазара, в чьём отряде находился Марк с Александром и Андреем. И хотя это нападение не принесло победы иудеям, однако после нескольких дней боевых действий, состоявших из атак, отступлений, предательств и опять нападений, войско Цестия всё же было разгромлено и остатки его бежали, бросив всё, что мешало отступлению; отряд же зилотов Элеазара — главная сила в разгроме этого войска — захватил казну во время боевых действий и другие ценности войска, что давало Марку надежду использовать их для создания армии наряду со средствами, накопленными советом.
Иудеи праздновали победу над Цестием. Впервые со времён Маккавеев они могли почувствовать себя свободными, хотя завоевание свободы и нельзя было считать окончательным, а сложившееся положение было достаточно двусмысленным, что понимали и противники войны; многие из них сразу же после победы бежали к своим покровителям, но патриоты всё же торжествовали: теперь они могли надеяться на возможность объединения. Постоянные поиски советом возможности этого объединения под общим руководством разрешились намерением провести собрание в Храме с целью выборов военных руководителей. Хотя зилоты и понимали всю сложность и невыгодность своего положения по сравнению с иудейской знатью и священнической кастой, они сознательно добивались выборов как единственно возможного способа объединения восставших. Результаты выборов, к большому сожалению, оказались более удручающими, чем мог себе представить Марк: зилоты не получили ни одного сколько-нибудь значимого поста в руководстве восстанием, а все руководящие должности достались саддукеям, первосвященникам, то есть знати, в большинстве своём примкнувшей к восставшим из-за сложившийся ситуации.
Начальниками над городом были поставлены люди, враждебные зилотам, но особенно ненавистен им был первосвященник Анна; с его родом он столкнулся впервые в самом начале своего участия в борьбе зилотов, и очевидно, теперь, думал он, эта вражда продлится до конца его дней. В близкой его сердцу Галилее начальствовать был назначен Иосиф сын Матфия, известный тем, что, находясь в составе депутации в Риме, был принят женой Нерона, и примкнувший к восставшим из соображений личной безопасности. Слабой надежде Марка поставить у руководства восстанием Элеазара не суждено было сбыться, но совершенно реальным стало опасение, что руководство законным образом перешло в руки друзей Рима. Никогда прежде ощущение поражения не было для него таким вероятным, как сейчас.
Для сикария наступило время неопределённостей: все его усилия, направленные на создание регулярной армии, конницы, хотя и находили отклики в совете кананитов, но блокировались на местах: в Иерусалиме, в Галилее, а также в Иудее и Перее — областях близких, к Мосаде, поскольку крепость была вне закона для нового начальства. Влияние Марка сохранялось в крепостях за Генисаретом, относившихся к владениям царя Агриппы, где местные зилоты были особенно сильны, но и то лишь в городах их проживания. Личная жизнь его была счастливой и спокойной; он не отлучался из города, занимаясь боевой подготовкой зилотов, и София была довольна этим, потому что постоянно беспокоилась из-за возможности его отъезда.
Прошло уже два месяца, как они были близки, и Марк стал замечать в её поведении какую-то тревогу, не придав вначале ей внимания; но, было видно, она не проходила, хотя и тогда он не посмел спросить любимую о причине этой тревоги, уверенный, что та сама всё расскажет ему. И вот однажды она подошла к нему растерянная и даже испуганная, как понял Марк, никогда не видевший её в таком состоянии.
— Я беременна, Марк! — сказала женщина упавшим голосом.
Он обнял её, целуя, взволнованный новостью, вновь полный радостным и тревожным чувством, какое испытал в молодости и какое уже не думал испытать вновь.
