Джонатан Франзен - Безгрешность
Мысль, что Том может его убить, была, впрочем, сродни ожиданию дождя в пустыне. Не то чтобы облегчение, но причина для того, чтобы продолжать двигаться вперед. Смерть, как бы она ни наступила, положит конец страху перед ней, не дающему дышать; конкретный способ не так уж важен. Но близость между убийцей и жертвой – разве бывает человеческая близость теснее? В определенном смысле Хорст Кляйнхольц был ему ближе, чем кто бы то ни было с тех пор, как он покинул материнскую утробу. И умереть, зная, что Том тоже способен на убийство, – уйти из мира с ощущением, что все-таки не был в нем так одинок, – это тоже казалось неким проявлением близости.
Пища для размышления. Он пошел чуть быстрее; поднял голову, расправил плечи. Каждый шаг перемещал его и во времени немного вперед. Знание, что оставшиеся шаги сочтены, делало боль этой ходьбы не такой нестерпимой. Когда из-за поворота показался “ленд-крузер”, он улыбнулся старому другу.
– Том, – с теплотой в голосе промолвил он, протягивая руку сквозь пассажирское окно.
При виде руки Том нахмурился – казалось, скорее удивленно, чем сердито. На нем была рубашка защитного цвета – типичный журналист-гринго. Андреас видел его недавние фотографии, но сейчас, при личной встрече, то, как он изменился, пополнел, полысел, говорило о количестве прошедших лет.
– Да ладно тебе. Пожми.
Том пожал, не глядя на него.
– Может быть, выйдешь, пройдемся? А Педро поедет вперед с твоими вещами.
Том вышел из машины и надел солнечные очки.
– Очень рад тебя видеть, – сказал Андреас. – Спасибо, что приехал.
– Я приехал не для того, чтобы сделать тебе приятное.
– Я знаю. Но пройдемся все-таки.
Они пошли, и он решил не тянуть. Облегчение душевной боли было таким освобождающим, что возникло ощущение добавочного времени в футболе: все вперед, в атаку, спасать игру, пан или пропал.
– Мои запоздалые поздравления, – сказал он, – с тем, что у тебя есть дочь.
Том по-прежнему не смотрел на него.
– Я узнал про нее больше года назад, – продолжил Андреас. – Благороднее, конечно, было бы известить тебя сразу.
– “А Брут ведь благородный человек”, – процитировал Том Шекспира[104].
– Виноват, виноват. Она впечатляющая во многих отношениях.
– Как ты ее нашел?
– Поиск по фотографиям. Программа примитивная, странно, что она сработала. Но мне, как ты знаешь, задуманное почему-то удается.
– Тебе даже убийство сошло с рук.
– Именно! – Он не чувствовал собственного тела: диковинная легкость. Рядом с ним шел единственный человек на свете, от которого у него не было тайн. – Но ты и сам кое-чего добился. Грандиозная история с пропавшей боеголовкой. Уже опубликовал?
– Неделю назад.
– Это я тебе ее подарил. Нам давно надо было наладить сотрудничество.
В каком-то пьяном порыве он хлопнул Тома по плечу. И продолжал болтать, гордо расхваливая Лос-Вольканес; между тем они прошли через пастбище, обогнули главное здание и поднялись на веранду. Его отец, муж Кати, подаривший ему свободу, не дожил до того, чтобы увидеть, как он распорядился этим подарком, что создал, но если бы он был жив и приехал в Лос-Вольканес, Андреаса, может быть, так же опьянило бы его присутствие, он так же принялся бы разыгрывать спектакль, перечислять свои достижения, зная при этом, что моральный приговор отца не смягчить ничем.
На веранде Тереса принесла им пиво. Летало несколько безжальных пчел. Том некоторое время хранил отеческое молчание.
– Итак, что же тебя привело в Боливию? – спросил Андреас.
– Ты спрашиваешь, что привело? Помимо того, что твои хакеры взломали мои компьютеры? – Голос Тома звучал глухо, ему явно стоило усилий сдерживать себя. – Помимо того, что ты манипулировал сознанием молодой женщины, которая оказалась моей дочерью?
– Мрачная картина, не спорю, – признал Андреас. – Но позволено ли мне будет указать, что вреда ни то ни другое не принесло и что ты начал, а не я?
Том, не веря своим ушам, уставился на него.
– Я начал?
– Мы договорились вместе поужинать. Помнишь? В Берлине. И ты не пришел.
– И ты поэтому теперь все это проделал?
– Мне казалось, мы друзья.
– Сообщив мне то, что ты сообщил, вправе ли ты винить меня в нежелании дружить?
– Как бы то ни было, счет теперь равный. Я хочу начать с чистого листа. Разумеется, у нас есть кое-какие новые утечки, которые могли бы тебя заинтересовать.
– Я не за этим сюда приехал.
– Догадываюсь.
– Я приехал сюда, – проговорил Том, не глядя на него, – с угрозой. Я опубликую о тебе материал. Сам его напишу. И приведу полицию на место захоронения.
Его жесткий тон был объясним, и все же Андреас, услышав, испытал боль. Будь Том наделен более тонким воображением, на него, может быть, подействовали бы его неявные признания – в том, что он симпатизирует Тому больше, чем Том ему, и в том, что его душевное здоровье оставляет желать лучшего.
– Так, хорошо, – сказал он. – Ты приехал с угрозой. Но угроза предполагает альтернативу.
– Тут все просто, – отозвался Том. – Две простые вещи. Первое: ты никогда больше, ни при каких обстоятельствах не контактируешь с моей дочерью. Второе: ты стираешь напрочь всю электронную информацию, какую извлек из моих компьютеров. Не оставляешь у себя никаких копий и никогда никому не говоришь ни о чем, что там увидел. Если все это будет выполнено, обещаю молчать.
Андреас кивнул. Том, которого он помнил по Берлину, был мягче, в нем было больше прощающего, материнского. Его теперешняя суровость заставила Андреаса почувствовать себя дрянным мальчишкой.
– Я исполню то, что ты сказал, – пообещал он.
– Хорошо. Тогда, собственно, все.
– Если тебе больше ничего не надо, ты мог бы просто позвонить.
– Ради такого дела стоило встретиться лицом к лицу.
Он задался вопросом, что это может быть за информация, которую Том так настойчиво требует стереть. На многое из того, что он выкрал, он даже не взглянул. Убедившись, что Лейла Элу не ведет против него войну, он потерял интерес к шпионской программе, а последнее время он был слишком парализован страхом и болью, чтобы думать о грязи, какая могла найтись в домашнем компьютере Тома.
– Мне безразлично, что ты знаешь обо мне и чего не знаешь, – сказал Том, словно прочитав его мысли. – Но мне небезразлично, что знает Пип. Если ты ей сообщишь хоть что-нибудь, я тебя уничтожу.
– Ты, стало быть, не говорил ей, что она твоя дочь.
– Я не хочу, чтобы она знала. И не хочу, чтобы она знала про деньги.
– Не хочешь, чтобы твоя родная дочь знала, что в перспективе ей светит миллиард долларов?
– Тебе не понять.
– Она разумное существо. Не думаю, что деньги ее погубят.
