Патрисия Мело - Матадор
Выбирай, что хочешь, Эрика, у меня есть деньги.
Я не хочу есть, я хочу выпить, закажи виски, закажи вот это, самое дорогое, хороший алкоголь должен быть дорогим.
Я только что рассказал Эрике, что произошло и почему я не смог убить парня. Послушай, Майкел, я расскажу тебе то, что я вычитала в альманахе, в том, который ты мне подарил. Я вообще-то люблю учиться, люблю узнавать новое, я учу английский, Му name is Erica, I speak English, тебе нужно выучить английский. Тебе нужно поездить и повидать то, что видела я со своим отцом. Хватит продавать зернышки для канареек, потому что, работая там, ты ничего не добьешься. Если бы ты видел болотных кайманов, если бы ты видел двенадцатикилометровый пустынный пляж с золотым песком, а он действительно золотой на побережье в Баие, недалеко от Кабралии, ты бы понял, что все, что тебя окружает здесь, – дерьмо. Теперь они хотят, чтобы ты убил двенадцатилетнего мальчика? Блин, давай смоемся, ведь у тебя есть деньги. Давай убежим, прихватив денежки этого типа. Деньги когда-нибудь кончатся. Ну и что, Суэл всегда говорил, что деньги – дело наживное. Потратим – еще заработаем. Ты убил Суэла, убил Эзекиела, блин, все это хреново кончится, ты только пойми, что скоро, очень скоро тебя могут арестовать. Тебя осудят и посадят. Ты проведешь в тюрьме тридцать лет.
Расскажи, о чем ты прочитала в альманахе.
Я расскажу, расскажу, потому что это про тебя.
Эрика была очень неглупая девчонка, и мне все больше и больше нравилось проводить с ней время. Живые смышленые глаза, мускулистое тело, она совсем не была похожа на Кледир. Эрика обожала выпивку и танцы. Она любила смеяться. А Кледир ждала меня дома к ужину, вынашивая в животе моего ребенка, готовила еду, это было что-то чистое, искреннее и надежное. Эрика была сучкой, и она обязательно изменяла бы мне. Она бы изменяла мне, я чувствовал это в каждом произнесенном ею слове. То, как она смотрела на официанта, то, как она смотрела на парня за соседним столиком, то, как она запрокидывала назад голову, когда мы занимались любовью на диване, – все это знаки будущих измен. Кледир никогда бы мне не изменила. Но вся проблема в том, что в любви на интуицию бессмысленно полагаться. В любви есть только ступеньки, ступеньки, по которым ты идешь все время выше и выше, и я шел по этим ступенькам.
Ты знаешь, кто такие камикадзе?
Это был ее фирменный способ показать мне свое превосходство, альманахи, которые она читала, газеты, телевизионные передачи, путешествия, словари, заочные курсы английского языка, все, что она знала, слышала, помнила, всегда заставляло меня чувствовать себя рядом с ней полным невеждой, меня это обескураживало, сковывало, я чувствовал себя штепселем в ее розетке. «Ками» значит «божественный», «кадзе» – «ветер». Божественный ветер, тот альманах, что ты мне подарил, очень классный. Ураганы, благодаря которым утонули оба монгольских флота, намеревавшихся захватить Японию, назывались этим словом – камикадзе. Кублай-хан, повелитель монголов, проглотил бы Японию, если бы не эти ураганы. Во Вторую мировую, японцы, которые не знали, что им делать с американской армией, которая перла на них всей своей мощью, вспомнили о камикадзе. Только камикадзе могли хоть что-то противопоставить этим янки. Японцы придумали пилотов-самоубийц, чистое безумие, эти ребята садились в самолеты и неслись на врага, взрывались вместе с ним и вместе с ним погибали, это именно то, что происходит с тобой. Они хотят, чтобы ты уничтожил врага, но тебе самому придется погибнуть вместе с ним, вот где корень этого уравнения.
Я никогда не забуду того, что Эрика мне рассказала в тот день, я громко смеялся, как будто она несла какую-нибудь чушь, я смеялся, потому что ничего не понял, смеялся над своей собственной глупостью. Сегодня я знаю, кто такие камикадзе. Эти люди меня самого превратили в камикадзе, в камикадзе-невежду, который даже не понимал, что его самолет должен взорваться. Сегодня я отлично знаю, кто эти сукины дети, придумавшие пилотов-самоубийц, мне достаточно только взглянуть на их ботинки. Сукин сын любит носить мокасины с кожаными или золочеными металлическими вставками, ботинки у него цвета красного вина, если тебе попадется тип в ботинках такого цвета, беги без оглядки, потому что при первом удобном случае он изуродует тебе жизнь. Но в тот день я еще ни о чем не знал. Доктор Карвалью вылечил мои гнилые зубы, думал я. Доктор Карвалью пригласил меня к себе на ужин. Доктор Карвалью познакомил меня со своим другом-промышленником. Вот о чем я тогда думал. Они налили мне виски, они приготовили абакиши по-тропически, они сделали так, что я чувствовал себя как побитая собака, они сделали так, что мне было стыдно за мои изношенные ботинки, и тогда я подумал, блин, ведь эти парни правы, я пустое место, а они в шоколаде, не надо задирать нос, они круче, у них есть дом, которого у меня нет, семья, которой у меня нет, машина, которой у меня тоже нет, они очень крутые ребята. Они меня унижали, а я повторял: круто. Они делали так, что мне было стыдно за то, кто я есть, откуда я пришел, за то, чем я владею, а я говорил им: круто. Они меня презирали. Они меня унижали, а я считал, что это нормально, считал, что это правильно. Вот как было дело.
I love my dog, процитировала Эрика, вчера я видела такую наклейку на машине у какой-то женщины, I love my dog. Знаешь, что я сделала? Я подняла с тротуара кусок собачьего дерьма и швырнула ей в стекло. Я имела в виду именно таких людей, сказала она. Меня от них тошнит. Они любят своих собак, своих пуделей, своих далматинов, своих овчарок за пятьсот долларов, они натаскивают их, приучают их гадить на тротуаре, чтобы люди поскользнулись на собачьем дерьме и, вспоминая этих вонючих псов, боялись агрессивных собак, они их всему учат. И собаки быстро учатся. Если начать злиться, то всему быстро научишься, Майкел. Ты научишься, научишься лаять, нападать, кусать, различать запах кокаина, получать объедки. Ты научишься, научиться ненавидеть можно быстро. Научиться ненавидеть намного проще, чем научиться готовить или работать на компьютере. Они говорят: это – дерьмо, и ты им веришь, да, это – дерьмо. Оно воняет, да, очень воняет, я чувствую запах. Это – гнилье, да, гнилье, легко научиться. Человек всему может научиться, поэтому он движется вперед, прогрессирует. Наука движется вперед. Соединенные Штаты движутся вперед. Промышленность. Технология. Но человеческая душа, я слышала по телевизору, один очень серьезный человек рассказывал, человеческая душа не движется вперед. А это значит, что прогресс на фиг никому не нужен, это лишь вакцина для спасения жизни дикому скоту, вот что такое прогресс. Но я не об этом. Важно, чтобы ты с опаской относился к этим типам, потому что в противном случае ты сам не заметишь, как научишься тому, чему они хотят тебя научить. И ты будешь трахать самого себя.
Я сидел в ресторане, пил с Эрикой виски на деньги доктора Карвалью и ничего не знал об этом, я не сделал ни малейшего усилия, чтобы понять. Все эти разговоры мне надоели. Я не хотел об этом больше слышать. Хорошо, я дурак, рассмеялся я и поменял тему. Пойдем отсюда, сказал я Эрике.
Мы пошли в бар Гонзаги, встретили друзей и делали то, что и обычно: курили, ширялись и слушали музыку. Робинсон был весел, он провел выходные в Рио-де-Жанейро, видимо, удачно провернул какое-то дельце. Сходи на Корковаду. Погуляй в лесу Тижука. Сходи на пляж в Копа-кабане. Если познакомишься с девушкой, снимите на ночь номер в «Тифани». Попроси комнату с видом на море и покажи ей корабли. Покажи ей любовников, которые приходят в «Тифани». Покажи ей столетние деревья на Парижской площади. Покажи ей голубей. Эрика говорила так увлеченно, что мое тело напряглось, меня охватило желание заняться с ней любовью, проглотить ее, поднять свой флаг над этой территорией, пошли, сказал я ей на ухо. Мы пошли к ней домой, когда-то это был мой дом, едва мы вошли на кухню, как она прыгнула на стол, хищница, ее ноги обхватили меня, ненасытная утроба, укуси меня в губы, сказала она, я укусил, вошел, прошел насквозь, вдоль и поперек и почувствовал, что сердце поплыло у меня в груди, внутри ее тела со мной всегда такое происходило, я был настоящим мужиком, без комплексов.
Я вернулся домой, обдумывая, что совру Кледир, и понимая, что должен бросить Эрику. Каждый день я думал об этом и каждый день возвращался к Эрике. Я возвращался к Эрике и к Кледир. Я спал с Эрикой и спал с Кледир. С Эрикой мне было хорошо, и с Кледир мне было хорошо. Я врал Эрике, говорил, что не сплю с Кледир. Кледир я, естественно, тоже врал. Врать, оказывается, очень легко, нужно только смотреть человеку в глаза и говорить то, что он хочет услышать. У тебя с Эрикой что-нибудь было? Да Бог с тобой. Ты трахаешь эту тыкву? Ясное дело, нет. Я потратил все деньги доктора Карвалью и должен был изобрести какую-нибудь ложь и для него. Я врал направо и налево. Я скажу ему, что Нену, тот самый гаденыш, сбежал в Мату Гроссу. Это была хорошая мысль. Только сначала надо было предупредить Нену, парень, делай ноги, тебя хотят убить. Я займусь этим завтра. Но сначала мне надо поспать.
