Владимир - Лёд
– А как ты узнал? – шмыгал носом Дато. – Ты же с моими никогда не терся. Как ты узнал? У меня что, стукло сидит?
– У тебя нормальные пацаны, Дато.
– Ну, кто, ёптеть?!
– Погоди. – Гасан отделял еще две линии. – Давай добьем. И я скажу, как делать надо.
– Делать… делать… На! – Дато пнул картонный ящик. Из дыры посыпалась гречневая крупа.
Гасан втянул свою линию. Дато махнул рукой:
– Не хочу.
Гасан втянул вторую линию. Убрал табакерку с трубкой. Вытер нос платком.
– Значит, давай так сделаем. Это закроем. И ты понесешь к себе.
– На хера мне песок?
– А пусть твои думают, что все нормально.
– А бабки?
– Ты мне дашь кейс. А бабки вынешь.
– Ну?
– Ящик отвезешь к себе. А потом начнем охоту на крысу.
– Так ты знаешь или нет – кто?
Гасан приблизился. Шепнул ему на ухо.
– А лед у него?
– Нет.
– А где лед? У блондинов уже?
– Нет. Нет, Дато. Лед у тебя дома.
Дато в упор смотрел на него:
– Чего? Где?
– В морозилке.
– У меня?
– У тебя, у тебя, Дато.
– И кто это сделал?
– Твоя Наташа.
Bosch
21.00.
Квартира Дато. Малая Бронная, д. 7.
Просторная кухня. Белая мебель. Дорогая утварь. Позолоченная кастрюля с водой на огне.
На мраморном полу лежал связанный Апельсин: 29 лет, рыжеволосый, с массивным телом бывшего спортсмена.
В углу сидела Наташа: 26 лет, красивая, длинноногая, в разорванном розовом платье. Ее рука была прикована наручниками к батарее.
За столом сидели Дато и Гасан Слепой. Рядом стояли Лом и Пека: широкоплечие, мускулистые, с небольшими бритыми головами и толстыми шеями.
Перед Дато стояла ополовиненная бутылка водки «Юрий Долгорукий». Гасан растирал на тарелке порцию кокаина.
Дато налил себе водки. Выпил. Неторопливо закурил. Посмотрел на Наташу:
– Я, бля, одного не пойму. Хоть убей ты меня, хоть зарежь. Что тебе не хватало?
Наташа молчала. Смотрела на ножку стула.
– Из говна тебя поднял, брату твоему помог, матери помог. На Карибы возил, одел как, блядь, принцессу Диану. Ебал каждый день. Чего не хватало?
Наташа молчала.
– Да. Бабы – загадка, – выпустил дым Дато. – А, Гасан? Третий раз на крысу нарываюсь. Что такое?! Судьба, блядь?
– Не знаю, брат. – Гасан втянул носом порцию. – Может, и судьба.
– Потом, я, бля, ни хера в понятие не возьму: ну, запарила бы ты лед в объезд, ну, срубила бы полсотни. Но а потом что? Что потом? Куда б ты делась? В землю, что ли, зарылась? Или что, полсотни – это такие большие бабки для тебя?
Наташа молчала.
– Дато, оставь ее, – вытер нос Гасан. – Баба всегда на вторых ролях.
– Век живи – век учись… – Дато стряхнул пепел. Посмотрел на кастрюлю: – Ну, чего, закипела?
Пека заглянул в кастрюлю:
– Закипает.
Апельсин заворочался на полу. Лом прижал его ногой:
– Лежать.
– Дато, гадом буду, это не моя идея. Гадом буду, – забормотал Апельсин.
– Гадом ты не будешь. – Дато покосился на его рыжую вспотевшую голову. – Гадом ты уже стал.
– Мне Шакро пушку к башке дважды приставлял. Тогда, в Дагомысе, и после свадьбы. Он про блондинов от Аверы слышал.
– От Аверы? – усмехнулся Гасан. – Авера в земле.
– Он на Шакро наезжал, тот был ему должен еще по «Тибету», – приподнял голову Апельсин. – И тогда прогнал ему про блондинов и про лед. Говорит: вот маза кусошная, бери. Нарубишь – отдашь.
– И что, Шакро велел тебе у Гасана зацепить? – спросил Гасан.
– Шакро хочет мазу взять на лед.
– Чего? – усмехнулся Дато. – Ты что, падло, гонишь? Аверу же завалили, какой, бля, долг, какой «Тибет»?
– Он и без Аверы хочет. Бля буду, Дато. Мне пацаны его терли, он голый щас, они с Рыбой в плохих, а на тебя навалятся.
– И мазу возьмут? – улыбался Дато.
– Хотят взять.
– По-грубому? Без терки?
– Он мне сказал: давай, дерни порцию, я посмотрю. Не дернешь – завалим.
– И чего ему смотреть?
– Ну, как ты напаришься.
Дато потушил окурок. Встал. Подошел к Апельсину. Сунул руки в карманы. Качнулся на носках.
– М-да… Ты, пес, совсем взбесился. Совсем понятие потерял.
Он кивнул Пеке. Тот снял с огня кастрюлю. Лом прижал ботинком голову Апельсина к голубоватому мраморному полу.
– Бля буду, Дато… Гасан… клянусь… – бормотал Апельсин.
Пека сел ему на ноги. И стал лить кипяток на спину.
Апельсин заревел и задергался.
Лом и Пека навалились на него.
– Правду, пес, правду, – качался на носках Дато.
– Клянусь! Клянусь! – рычал Апельсин.
Пека плеснул ему на спину. Апельсин забился.
– Правду, правду.
– Дато! Не надо! – закричала Наташа.
– Правду, пес!
– Клянусь! Клянусь!
– На рожу плесни ему, – посоветовал Гасан.
Пека плеснул Апельсину на голову. Он завыл.
– Не надо, Дато! Оставьте его! – кричала Наташа.
– До тебя, крыса, дойдет дело! – Дато пнул ее ногой.
– Говори, а то сварим, как рака. – Гасан спокойно смотрел на дергающееся тело Апельсина.
– Шакро мазу хочет взять на лед! – прорычал Апельсин.
– Не пизди, басота! Не пизди, басота! Не пизди! Не пизди! – Дато стал бить его ногой по лицу.
– Крысятник… – сплюнул Гасан. – Лей ему на яйца!
Пека и Лом стали стягивать с Апельсина штаны.
– Дато! Дато! Дато! – кричала Наташа.
– Молчи, крыса!
– Дато, не надо, не надо! Я все скажу! – кричала Наташа.
– Молчи, крыса!
– Пусть скажет, Дато. – Гасан подошел к Наташе. – Скажи правду.
– Все скажу, не надо!
Дато сделал знак Пеке. Тот перестал плескать кипяток на Апельсина.
– Говори, сука.
Наташа вытерла свободной рукой нос. Всхлипнула:
– Врет он все. Это не Шакро. Это я.
Дато смотрел на нее:
– На хера?
– Ты меня все равно бросишь. Как Женьку. Я знаю про твою эту… балерину. А я… а у меня… вообще ничего нет. Мать при смерти.
– И чего?
– Ну… хотела бабок срубить… просто…
– И его подбила?
Она кивнула.
– За сколько?
– Пополам.
Дато перевел взгляд на Гасана. Тот молчал. Наташа всхлипывала. Апельсин стонал на полу.
Дато глянул на Апельсина:
– Переверните его.
Пека и Лом положили его на спину. Дато присел. Заглянул в серые глаза Апельсина:
– Правда.
Выпрямился. Гасан протянул руку. Дато хлопнул по ней ладонью. Облегченно выдохнул:
– Пошли перетрем.
Они вышли в соседнюю комнату. Здесь был полумрак. И стояло много дорогой мебели.
– Я так и думал, что это не Шакро. – Гасан зябко потянулся. Сцепил худые пальцы. Треснул ими.
– Мазу, блядь! – Дато нервно усмехнулся. Открыл бар. Достал бутылку коньяка. Налил себе. Выпил.
– Каждая басота, блядь, только и ждет, чтоб меня с Шакро стравить. Шакалы, блядь!
– Он слышал просто… может, от Аверы, от пацанов его… может, от Дырявого…
– Слушай, Гасан, а почему все в курсе? Почему каждый клоп, блядь, знает про лед?
– Ты у меня спрашиваешь?
– А у кого мне спросить? У Аверы? У Жорика? Они, бля, червей кормят. А ты живой.
– Ты тоже живой, брат, – серьезно посмотрел Гасан. – Мы оба живые. Пока.
– Пока что?
– Пока понимаем, что в гробу карманов нет.
Дато отвернулся. Отошел к окну. Покачался на носках. Гасан подошел к нему. Положил руку на плечо:
– Ты меня знаешь, брат. Мне чужого не надо. Мне своего на порошок хватает.
Дато смотрел в окно на вечернюю Москву:
– Говно!
– С ними что-то делать надо, брат.
– Что-то… – качнулся на носках Дато. – Что-то, блядь…
Он резко повернулся. Пошел на кухню. Гасан неторопливо двинулся за ним.
В углу кухни возвышался массивный белый холодильник «Bosch». Дато открыл морозильную камеру. Она была завалена продуктами. Он стал выкидывать их на пол. С сухим стуком они падали на мрамор. Под продуктами лежал большой куб льда. Дато злобно посмотрел на него:
– Потому что я никогда не жру ничего мороженого… да, сука?
Он приблизился к Наташе.
Она всхлипывала. Отвернулась.
– Надежное место, да? – мрачно смотрел Гасан.
– Ну почему бабье такое, блядь, умное пошло? – Дато шлепнул себя по ляжкам. – Не понимаю, что творится!
– Эмансипация, – неожиданно произнес Пека.
– Чего? – повернулся к нему Дато.
– Ну… это когда у баб с мужиками равные права, – пробормотал Пека.
Дато внимательно посмотрел на него. Повернулся к Гасану:
– Давай ящик.
Гасан достал мобильный. Позвонил:
– Подъезжай.
Через несколько минут в квартиру вошли двое с кофром. Надели резиновые перчатки. Переложили куб льда из морозилки в кофр. И осторожно унесли кофр.
Дато налил себе водки. Выпил залпом.
– Так. Апельсина – на помойку.
Апельсин дернулся изо всех сил. Закричал что-то нечленораздельное. Пека и Лом навалились на него. Лом накинул удавку на толстую веснушчатую шею Апельсина.
Наташу вырвало. Голова ее бессильно повисла.
Апельсин долго хрипел и ворочался. Выпускал газы.
Наконец затих.
