Норман Льюис - День лисицы. От руки брата его
Из всего их отряда революционеров уцелел один Молина, усталый тридцатидвухлетний ветеран. По ночам его неотвязно мучил один и тот же кошмар — их последнее задание. Сначала все шло гладко — слишком гладко, но, когда они возвращались и, далеко оставив за собой Бесалу, находились уже у самого перевала, радостно возбужденные и уверенные, что им больше ничто не грозит, внезапно вспыхнули прожекторы и в долине стало светло как днем. До самой смерти не забыть ему криков сраженных пулями товарищей и страшного лая спущенных на них сторожевых собак. И конечно, теперь — как всегда, слишком поздно — все поняли, что о переходе через границу не может быть и речи и что отныне оружие, снаряжение и прокламации придется переправлять морем. И потому Молину, о душевном надломе которого никто не догадывался, послали разведать, как охраняется побережье, и постараться найти подходящее место для высадки небольшого отряда.
В дверь негромко постучали, и хозяйка осведомилась, не хочет ли он поесть. Молина нелюбезно попросил оставить его в покое. Но тут же спохватился и окликнул старуху:
— Хотел спросить у вас, сеньора, нет ли у кого-нибудь из ваших знакомых лодки? Мне бы хотелось завтра половить рыбу.
— Вам повезло, что вы поселились у нас, — ответила она. — Мой сын все для вас устроит. В любое время. Сегодня вечером он вернется, и вы сможете сами с ним обо всем договориться.
На следующий день Коста взял Молину с собой в море. Он извинился, что они не смогли выехать рано поутру.
— У меня было назначено свидание с одной рыбой, но она так и не явилась.
Коста рассказал Молине про большую меру и о том, как он сегодня еще до рассвета отправился на лодке бог знает в какую даль, но все оказалось напрасно.
— В нашем деле надо много терпения. Поймаю ее завтра, или послезавтра, или еще днем позже. Куда мне торопиться…
Молина кивал, думая о своем.
— В это время ничего стоящего не поймаешь, — говорил Коста. — Утром рыба ловится лучше.
— Ничего, в другой раз поедем утром.
— А какую рыбу вам бы хотелось поймать? — спросил Коста.
— Да не знаю. Все равно.
— Чтобы поймать что-нибудь стоящее, надо удить где поглубже. Знаю я один риф мили за две от берега, там бы можно попытать счастья на леща, да и то сейчас уже поздновато.
— Давайте держаться у берега, — сказал Молина. — Неужели в этих бухточках ничего нельзя выловить? — С кормы ему было видно миль десять сильно изрезанного побережья; ближайший мыс был сочного темно-красного цвета, другие по мере удаления казались все более блеклыми, а туманные очертания последнего совсем сливались с неровной линией горизонта.
— Среди камней на удочку ловится только серана, — сказал Коста, — мелочь с ваш мизинец. На уху их надо штук двадцать-тридцать.
— Мне бы хотелось поближе увидеть берег, — сказал Молина. — К рифу отправимся в другой раз.
— Ну что ж, лодку наняли вы. Серана тоже рыба неплохая, если наловить ее побольше. А уж за стоящей рыбой надо плыть в места, где поглубже.
— Хватит с нас и сераны, — отозвался Молина. — Давайте попробуем около тех вон пещер.
Коста шевельнул веслом, и лодка повернула к берегу. Метров сто они плыли молча. В слепящем свете полудня лицо Косты было багровым, сверкающие капельки пота, выступая у корней волос, сбегали по блестящей коже лба. Молина пристально всматривался в нагромождение скал за спиной Косты.
— Можно начать и тут, — сказал Коста. — Место не хуже других.
Он бросил весла, перешел на корму и стал доставать из-под скамейки снасти. Нашел намотанную на толстый кусок пробки лесу, с распоркой и тремя крючками. Из-под дощатого настила на дне лодки высунулось щупальце небольшого мертвого осьминога. Коста нагнулся и отрезал его складным ножом.
Молина продолжал изучать берег.
— Давайте научу вас, как насаживать наживку, — предложил Коста.
Молина заставил себя проявить интерес к этой процедуре.
— Многие рыбы, к примеру, даже не посмотрят на крючок, если его трогали руками. Но сераны — дело другое. Они страшно прожорливы. С лесой теперь поосторожнее, — продолжал Коста, — не то упустите наживку. Вот так… Вы только посмотрите, сколько там рыбы! Просто кишит! Вон как они тыкаются носами в крючки.
«Хоть есть с кем поговорить», — думал Коста. Совсем другое дело. Ему хотелось, чтобы Молина каждый день отправлялся на рыбную ловлю.
Молина вглядывался в глубину, но видел лишь кусок колыхавшейся лесы да слегка покачивающиеся под водной толщей скалы, желтоватые в рассеянных лучах солнца, заключенные в зеленую оправу моря. А потом эту призрачную картину другого мира заслонили наплывшие отражения утеса, облаков и неба.
— Что толку тратить деньги на всякие новомодные приспособления? Надобно знать, что у рыбы в голове. Как почувствуете — клюнуло, сразу подсекайте… Давайте-ка я вам покажу как…
Коста нагнулся и осторожно взял лесу двумя пальцами. С минуту Молина смотрел на рыбака — обожженное солнцем печальное лицо, руки, покрытые веснушками и светлыми, жесткими, как волокна кокосового ореха, волосами. Что бы такое сказать ему?
— Хватайте их! — сказал Коста. — Вот как мы это проделываем.
Леса взметнулась, роняя капли воды, и на крючках запрыгали, распуская и складывая прозрачные плавники, две крошечные блестящие рыбки.
Коста отрезал от щупальца осьминога еще три кусочка, наживил крючок и снова забросил леску. Молина рассеянно взял леску и уселся поудобнее, прислонившись к планширу. Лодку сносило течением, она медленно повернулась, и теперь солнце припекало Молине щеку и правую руку, обтянутую сухой бледной кожей. Сидя так, боком к солнцу, Молина мог разглядывать берег, но теперь это почему-то не казалось ему важным — покачивание лодки завораживало его.
Скалы были здесь цвета львиной шкуры, но выступы, где обычно сидели птицы, побелели от помета. Молина слышал, как тихонько покашливала вода, плескаясь в далеких гротах. Слегка кружилась голова, и он чувствовал удивление, подобное тому, какое испытывает лежащий на операционном столе пациент, когда его медленно и неотвратимо подчиняет своей власти наркоз. Молина, который был всегда настолько одержим своим делом, что почти не замечал ничего вокруг, ощутил на мгновение в душе своей умиротворение и покой. На какой-то миг внешний мир надвинулся на него, воплотившись в тысяче вновь оживших ощущений, а созданный им самим внутренний мир стал зыбким и утратил всякое значение. Сейчас ему хотелось только одного — поменяться местами с этим вот рыбаком. Жить не рассуждая, примитивной животной жизнью, чтобы маленькие удачи уравновешивали всегдашнее невезенье, чтобы самым главным было одно — удовлетворять насущные потребности плоти.
По воде к ним долетели взволнованные голоса и нарушили ход его мыслей. Молина устремил взгляд вдаль. Там, в открытом море, примерно в миле от них, спокойное море вдруг закипело вокруг одного из рифов, так что он исчез сразу из виду, а потом волны лениво вытолкнули его вперед, словно кончик черного языка. Риф окружали со всех сторон крошечные лодочки, в каждой было по два рыбака. Молина видел, как жестикулируют, стоя в лодке, черные человечки. Казалось, они ведут отчаянный бой с невидимым врагом.
— Косяк тунцов, — пояснил Коста. — Наконец-то они его догнали. Никогда не знаешь, где и когда он объявится в следующий раз. Если удается идти за косяком день-другой, можно хорошо заработать. На пол-лета хватит.
Молина уловил в словах рыбака нотки зависти.
— Так почему же вы сами их не ловите?
— Я рыбачу один, а тунца берут вдвоем. Один управляется с лодкой, а другой ловит. Наживка-то живая — приходится все время менять воду, а тут еще и лесу надо наматывать — дел хватает.
— Понятно, — отозвался Молина.
Суматоха на море все усиливалась — большие рыбы, попав на крючок, начинали описывать круги и тащили за собой лодки, лески перепутывались, рыбаки падали в воду. Нейлоновая леса впивалась в кровоточащие ладони, заставляла вскрикивать от боли.
— Кое-кому из этих парней не грех бы поучиться рыбачить, — заметил Коста, но общее волнение передалось и ему. — Знаете, это ведь не так просто. Леса раскручивается со скоростью сто километров в час. Удерживать ее нельзя. Даешь ей раскручиваться. Свистит, как хлыст. И уж тут не зевай. Одному парню так вот начисто и отхватило палец.
Отдаленные крики стихли.
— Прошел косяк, — сказал Коста. Он обрадовался, что другим счастье улыбалось недолго. — Тащите-ка свою леску, — сказал он, — что-то попалось.
Он снял с крючков еще две сераны и бросил их на дно лодки. Другие ловили тунцов, а он, как мальчишка, выуживал серану. Коста страдал от унижения.
— Попытаем счастья в другой бухте, — сказал Молина.
Чтобы добраться до нового места, им пришлось обогнуть невысокий, цвета ржавчины, мыс, похожий на морское чудовище с обиженным ртом. Редкие сосны впивались обнаженными корнями в расщелины мыса, а на самой вершине его сидела, с трудом удерживая равновесие, одинокая чайка с большим желтым клювом. Молина вдыхал запах прогретой солнцем, скопившейся в трещинах хвои, аромат цистуса и фриголы, долетавший из-за скалы, где лежал кусочек суши, красивый и бесплодный. Обогнув мыс, лодка взрезала плотную гладь лагуны; весла с трудом рассекали воду — фиолетовую в местах, где росли водоросли, светло-зеленую, где дно было песчаным. Каскад растительности, сбегавшей по откосу узкого ущелья, здесь обрывался и лежал, засыхая, на пляже — морская соль, пропитав песок, разъела цепкие корни. На песке белело несколько обточенных водой досок.
