Катрин Панколь - Звезда в оранжевом комбинезоне
Его нигде не было видно.
Ужас пригвоздил ее к земле. Лицо запылало, она представила себе жестокую расплату. Взгляд ее помутился, она ничего не видела вокруг.
Взяв себя в руки, подошла к учительнице сына. Спросила ее, где Том.
– Он ждал вас, был только что здесь, в вестибюле. Вот буквально минуту назад здесь стоял, разговаривал с Себастьяном.
– Но я его здесь не вижу! – воскликнула Стелла, сама удивляясь, что говорит так громко.
Учительница с удивлением посмотрела на нее.
– Да вы не беспокойтесь, он где-то тут, недалеко.
– Но…
Она потеряла дар речи. Язык не слушался ее. Она сжала кулаки, нахмурила брови, чтобы сдержать слезы.
– Я пойду посмотрю, может быть, он внутри. Может, забыл что-то в классе и вернулся. Не волнуйтесь, пожалуйста.
Учительница положила руку на руку Стеллы, та тряхнула головой, стараясь избавиться от кошмара.
– Понимаете, дело в том…
Голос ее внезапно сел, стал хриплым, она попыталась откашляться. И замолчала. У нее никогда не получалось высказать свой страх.
– Побудьте здесь. Я сейчас вернусь.
Стелла вышла на улицу, прислонилась к стене школы. Каблуком ботинка стукнула по стене, старый кусок штукатурки отвалился и упал в пыль. Она почесала руки, сложила их на груди. Закрыла глаза. Поняла, что задыхается, в ушах почувствовала частые удары собственного сердца. Молилась небу и звездам. Маленькая звездочка, которую мать показывала ей в небе. «Вот эта – самая красивая звезда, Стелла. У нее восемь лучиков, чтобы исполнять все твои желания. У тебя есть право на восемь желаний в неделю, одно на каждый день, а в воскресенье – два. Это твоя счастливая звезда. Ты все можешь ей рассказать. Смотри на небо, красавица моя, смотри на небо, и оно ответит тебе».
Она верила маме.
А потом перестала верить.
Стелла сосредоточилась, прищурила глаза, чтобы отправить свое послание туда, наверх. «Боже мой, Боже, побереги Тома. Не дай его в обиду! Только не его». Она захотела подпрыгнуть, повиснуть на одном из восьми лучиков звезды, чтобы быть уверенной, что ее услышали, и, раз уж она настолько глупа, чтобы верить во всю эту ерунду, пусть ее хотя бы оставят в покое с тем горем, которое у нее уже есть. Его и так хватает.
«Кто-то украл шляпу у снеговика, которого слепили дети во время перемены», – выходя из школы, сказала дама, закутанная шарфом до самых глаз. «Сейчас все воруют, – ответила ей другая дама. – Как подумаешь, что это красная пластмассовая миска за евро двадцать пять! Да им все нипочем. Точно, плевать им…»
– Мадам Валенти!
– Да? – воскликнула Стелла, подскочив от неожиданности.
К ней шла учительница, придерживая Тома за плечо.
– Сидел на полу в классе и играл на гармонике.
Том удивленно посмотрел на мать и взял ее за руку.
– Я ждал тебя, – сказал он, обиженный, что его приняли за дезертира.
Стелла вздохнула с облегчением, положила руку на грудь, чтобы унять бешеное биение сердца. Прижала к себе Тома. Поблагодарила учительницу.
– Не надо было так нервничать… Ты же сказала – в школе, не выходить. Я и не выходил.
– Я знаю, милый, знаю. Пошли! Уже пора. Мне надо еще вернуться на стройку и разгрузить кузов. А то там в шесть все закроется.
Одним жестом, одним взглядом она вновь установила контроль над своим маленьким миром, подтолкнула мальчика к дверям, склонилась и вдохнула его знакомый запах. А потом залезла в машину и отправилась в путь.
* * *Жюли подняла голову от бумаг и посмотрела на часы. В шесть часов вечера люди заканчивают работу, покидают рабочие места, принимают душ в раздевалке, переодеваются, вешают рабочую форму в стенной шкаф и уходят по домам. Она слышит, как они переговариваются, обсуждают идею пойти пропустить стаканчик, шутят по поводу вечерней лотереи или футбольного матча. Остается только Жером, который принимает машины с грузом. Он заканчивает прием покупок и продаж за день, заполняет ведомость и относит ее Жюли. Он знает, что она ждет его. Она должна оценить результат. Так она делает несколько раз в день.
Она услышала шаги на лестнице, ведущей в ее кабинет. Тяжелые шаги мужчины на узкой лестнице. Крутая лестница, тяжело по ней идти. Приходится останавливаться, переводить дыхание. Даже тем, кто уже привык. Это, скорее всего, Жером. Он медлительный человек, молчун. Он подает ей накладные стопкой, пока она записывает, указывает время каждой покупки и продажи, а потом умолкает. Им и ни к чему разговаривать, они понимают друг друга с полуслова, они одна семья, семья металлистов, которых презирали, пока цены на металл не взлетели выше крыши. Сейчас же их не сравнивают со старьевщиками. Доходное стало дело. Жером это знает. Он благодарен Жюли, что она так здорово ведет дела. Горд, что работает на нее.
Раньше он работал крановщиком. Хорошим был крановщиком, умелым и точным. А потом выиграл в лотерею. Это было в 1998 году. Восемь миллионов франков. Он всех пригласил в ресторан «Мадлен», к месье Готье. Шикарный ресторан в Сансе, записанный в «Красный гид Мишлен», удостоившийся там одной звездочки. Они привели в порядок ногти, сходили к парикмахеру, надели пиджаки, галстуки и белые рубашки. В таком виде они едва узнали друг друга и переглядывались в изумлении. Боялись повысить голос, сказать что-то не то. Заказали аперитив, оливки, маслины, чипсы с креветками и маленькие коктейльные сосиски.
Он сообщил им, что уходит с работы, но не потому, что не любит их, все дело в Жанин, она хочет погреться на солнышке, ну и надо воспользоваться случаем. В глазах его промелькнуло что-то вроде сожаления, когда он это говорил. Тащился под пальмы, едва волоча ноги. Вернулся он три месяца спустя – холостяком, раздавленным жизнью человеком. И к тому же почти лысым. Горе сожрало его волосы. Жанин замутила с каким-то горе-матросом в Сан-Хосе, столице Коста-Рики, и сняла все деньги с их общего счета. Он ни за что не хотел подавать жалобу. Он словно даже облегчение какое-то испытал, когда все эти деньги у него исчезли. Ну и естественно, он вновь постучался в двери конторы Куртуа. Жюли не задала ему ни одного вопроса. Взяла его на работу. На прием товара. Куча ответственности. Серьезная должность.
Она встала, чтобы зажечь светильник. Надвигалась темнота. Она подошла к застекленной стене, услышала обрывки разговоров из раздевалки. Она знала их всех как облупленных. Знала их жен и детей. Их семейную ситуацию. Некоторые учились с ней в школе, других взял на работу ее отец. Все звали ее Хозяйка. Отец настоял, чтобы она в жизни пробивалась, как он: начиная с нуля. Она училась резать металл, водить фуру, управлять подъемным краном, сортировать металл в больших черных защитных перчатках, тяжелых, как медвежьи лапы. Она носила рабочий комбинезон, работала в холод и дождь, помогала при погрузке, научилась разоблачать хитрые жульничества клиентов, читать задуманное на их лицах, предотвращать все их замыслы одной улыбкой. Не коварной улыбкой женщины-вамп, но мирной улыбкой умной девочки, которая в теме, которая разбирается в курсе металлов и особенностях рынка. Самые изощренные пройдохи теряли почву под ногами, когда она так улыбалась. «Смешно даже, – подумала она, глядя из окна на фонари вдоль шоссе, дробящиеся в воздухе желтыми огоньками, – я всю свою нежность и женственность вкладываю в работу, а для личной жизни ничего не остается». Она печально усмехнулась: «Может, потому у меня и нет никакой личной жизни. Ума не приложу, как себя вести, когда рядом мужчина. Я умею копошиться в кучах железяк, находить вещи, имеющие подлинную ценность, но не могу так же оценить душу мужчины, прочесть в его сердце. Они для меня темный лес».
Да, она любит свою работу. Приходит утром самая первая, оглядывает площадку, оценивает кучи металла, которые надо рассортировать, контейнеры, которые нужно отправить за границу, вагонетки, содержимое которых нужно отправить в дробилку. Касается холодного металла так, как гладят кожу любовника, поднимает с земли большую блестящую гайку, полирует ее рукавом свитера, кладет в карман, ей нравится ощущение груза, который бьется об ее ляжку, правда, иногда к концу дня на этом месте оказывается синяк… В семь сорок пять она готовит кофе с венской выпечкой для рабочих.
Она – Хозяйка.
Эта любовь к металлу передалась ей от отца.
Она росла, наблюдая, как он работает. Он тоже ходил в рабочем комбинезоне. Мать хотела, чтобы Жюли пошла учиться: «Я хочу, чтобы моя дочь была чистой, не хватало еще и ей пойти в старьевщицы!» Но стоило матери зазеваться, и отец брал Жюли с собой на работу. Он сажал ее на колени, когда управлял большим синим подъемным краном, и учил поднимать и опускать рычаги. В четырнадцать лет она уже поднимала разбитые машины длинной механической рукой и с оглушительным шумом роняла в дробилку. Она, раскрасневшись от восторга, радостно хохотала и кричала: «Папа, я еще хочу, можно еще?» Отец умилялся и прижимал ее к себе.
