Тинатин Мжаванадзе - Лето, бабушка и я
— Молодец, — сказала мама. — Не растерялась и голос подала. А я на почту пойду и жалобу подам. Хотя — вообще куда ты ходила, интересно мне знать?
— В буфет, — лежа под уютным пледом, призналась я. — Ну мне так есть хотелось!
— Ну вот, — возмутилась мама. — И на какие деньги, позволь спросить?
Я вытащила из кармашка фартука смятые бумажки.
Мама засмеялась.
Она смеялась долго, по нарастающей, и в конце концов заплакала.
— Боже мой, какая мелочь может изменить все навсегда, — сказала она непонятное. — Дам я тебе денег, дам. Только не сиди больше одна во дворе.
Малышка
— Опять родится девочка, — предсказала бабушка.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовалась я, хотя от бабушки можно ждать каких угодно ясновидений.
— Когда мальчик, беременная хорошеет, и живот острый, — туманно объяснила она.
Беременные были для нее особой категорией живых существ — как для меня собаки. Она их всегда замечала, подходила, гладила по голове, благословляла на легкие роды и счастливое материнство.
— Беременная одной ногой в могиле стоит, — сокрушалась бабушка, и, если у нее с собой было хоть что-то съестное, немедленно выворачивала карманы и предлагала так настойчиво, что приходилось ее оттаскивать.
Вот-вот должен был родиться второй ребенок у моей сестры, и в доме шли бурные обсуждения по поводу имени.
— Не надо заранее имя выбирать, — мучилась бабушка, не смея влезать в дела молодых.
— Почему это? — удивилась я.
— Нехорошо, — весомо ответила бабушка. Я подождала более внятных объяснений, но вместо них продолжили открываться тайные знания. — И ничего нельзя заранее покупать, — волновалась бабушка. — Оставили бы младенца в покое, все должно идти своим чередом. Нельзя заглядывать в книгу Господа!
Тем не менее вся семья перебирала имена.
До того как родилась первая племянница, на троне младшего члена семьи восседала я, и ранняя потеря власти меня травмировала. Но с тех пор прошло три года, и у меня было время адаптироваться: они все равно будут рождаться, так что лучше наладить дипломатические отношения. Начала я с участия в выборах имени, предложила вариант «Натия», который мне лично нравился для гипотетической собственной дочери, получила отвод и успокоилась.
Очень кстати чемпионкой мира по шахматам стала Майя Чибурданидзе, и вопрос решился мгновенно — новорожденная будет Майей.
— Вообще-то Майей надо было назвать Тейку, — влезла я. — Потому что она родилась в мае. А эту надо назвать Мартой — потому что родится в марте!
Семья помолчала, потрясенно глядя на меня, и я поняла: эти люди не доросли до моих логических выкладок.
Девочка родилась как пушечное ядро — просыпаюсь я в одно утро, а бабушка меня поздравляет:
— Дважды тетушкой стала!
Так обидно: все самое интересное происходило, как всегда, без меня.
Ночью ребенок решил, что хватит, насиделся, и начал вылезать уже на лестнице — его держали из последних сил, — упорно стремился на волю в такси и все-таки вылетел в приемной роддома.
Мастерски поймав летучего младенца, акушерка возвестила:
— Девчонка, готовьте приданое!
— Наши девочки пятерых мальчиков стоят, — радовалась бабушка, помешивая в огромной кастрюле специальную кашу в честь новорожденной: мука и вода варятся в густую гладкую смесь, потом окунаешь ложку в холодную воду, кладешь на тарелку большой снежный ком каши, делаешь кратер, а внутрь наливаешь растопленного сливочного масла, чуть пережаренного, с коричневым осадком — чтобы пахло орехом. Сверху посыпаешь сахаром, потом берешь ложку, зачерпываешь с края кратера, окунаешь в масло и отправляешь в рот нежнейшее бабушкино лакомство.
— Такую кашу, хавици варят на мальчиков вообще-то, но это предрассудки, — важно рассуждала бабушка, упаковывая кастрюлю для отправки в роддом. — Чем больше народу накормишь, тем больше добра будет ребенку и матери!
Майя оказалась круглая и белая, напрочь лишенная какого-либо волосяного покрова.
— Фантомас, — высказал впечатление ее папа, человек со своеобразным чувством юмора.
— Да-а-а-а, — задумалась мама, пеленая внучку. — Две «Волги» надо в приданое, чтобы ее замуж выдать!
— Фу, некрасивая, на кого похожа, — нежнейшим голосом ворковала бабушка, поднося плотно упакованный сверток к окну.
— Вы все с ума сошли, — не выдержала я, — ослепли, что ли?! Да я красивее ребенка в жизни не видела!
— Помолчи, — отрезала бабушка. — Про девочку нельзя говорить, что она красивая, потому что — глаз.
— Чей глаз, наш?!
— А ты думала, только чужие могут сглазить? Да родная мать больше всех глазливая как раз и бывает!
— Да-да, — подтвердила моя мама, человек с высшим образованием и преподаватель естественных наук. Нет, с этими людьми положительно сдвинешься.
Дальше — больше.
Всех прибывающих в дом на смотрины бабушка гнала в ванную мыть руки с мылом. Потом брала спички и обносила гостей огнем. Те покорно стояли, понимая, что возражать — это не тут.
Младенца показывала издали.
— Целовать не надо и дышать на нее тоже не надо. — Куда девались смирение и кротость?!
Гости терялись и целовали сверток там, где были плотно запеленуты ножки.
Купание младенца происходило раз в день и представляло собой отлаженный церемониал, в котором все этапы расписаны посекундно, и все участники знают свои места и роли назубок.
Тазик воздвигался на столе в кухне.
— Вода, — командовала бабушка. Воду поспешно наливали. Бабушка локтем пробовала температуру, ассистент на всякий пожарный кидал градусник — ровно 37! Бабушка наливала приготовленный заранее прозрачный коричневатый травяной отвар — череда и ромашка, размешивала, потом в изголовье укладывала руку со сложенной из пеленки подушечкой.
— Ребенка. — И бессмысленную круглую Майю, голую, как яйцо, приносили к месту процедуры. Голова ее удобно помещалась на бабушкиной ладони, вода поднималась до щечек и измазанного зеленкой страшного пупка.
— Посмотри, как ей нравится, — умилялись все участники церемонии.
— Пусть волей Господа тебе это купание пойдет во благо, — плескала бабушка горстью мелкую волну на животик. Майя таращилась вбок и, на мой взгляд, была готова заорать. Но бабушкино шептание отвлекало, и она вслушивалась, силясь вспомнить что-то очень важное.
— Мыло, — коротко требовала бабушка, и я, как обычно, протягивала ей кусок специального детского мыла.
— В руки нельзя, — который раз поправляла бабушка, и я, спохватившись, бросала его прямо в воду.
Под конец Майку переворачивали, клали животом на руку, голова ее свисала, как у сильно пьющего человека, и поливали прохладной водой из чайника, сверху донизу и обратно.
— Толстей-толстей, расти-прибавляй, медведь худой, а ты здоровая, — приговаривала бабушка, поводя розовым младенцем под струей воды.
— Заканчиваем на голове, — напоминала бабушка, и это тоже что-то значило, а спросить сейчас было некстати.
Разомлевшая Майя вспоминала, что мы давно не слышали ее воплей и вообще рассобачились от хорошей жизни, и начинала кряхтеть.
— Сейчас, сейчас, — ловко присыпая младенца, ворковала бабушка, — сейчас будет тебе еда. Не бойся, голодной тебя не оставим, уже знаем, что бывает, если ребенка неопытной мамаше доверишь!
Когда Майя подросла, у нее появились светлые прямые волосы, и она стала похожа на финского ребенка.
— Вот, а вы говорили — Фантомас, — радовалась я, потому что к этому моменту во мне проснулся дремавший до сих пор материнский инстинкт. С Тейкой я уже подружилась, а Майя стала моей первой живой куклой.
На лето весь курятник выехал в деревню.
— В жизни не видела, чтобы дети одних отца и матери были такие разные! — ужаснулась бабушка, глядя во двор на перемазанную с головы до ног Майю. — Теа как с утра оденется, так до вечера и ходит чистенькая, а это что за цыганенок?!
— Делать тебе нечего, все равно вымажется, — предложила я, не видя смысла в переодевании: бабушка отмывала чумазого поросенка, стаскивала с нее перепачканную одежду, надевала все свежее и выпускала во двор. Через пятнадцать минут сцена повторялась.
— Как можно! — испугалась бабушка. — А если ее родители приедут, увидят своего ребенка неухоженного, скажут — старуха из ума выжила! Ни за что, лучше я лишний раз постираю!
Переодетая Майя басом потребовала перекусить.
— Знаю я, что ты хочешь, — хитро сказала бабушка, вынимая из холодильника пачку масла. Щекастая Майя ждала, как министр взятки.
Бабушка отрезала брусочек и засунула ребенку за щеку. Майя с раздутым на одну сторону лицом деловито пошла во двор.
— Она и так толстая, — рискнула заметить я.
— От масла дети растут, — возразила бабушка. — Пошла я стирать!
