Тинатин Мжаванадзе - Лето, бабушка и я
— Я половину не понимаю по-русски, — сердилась бабушка и гремела кастрюлями.
Папу вообще старались такими вещами не грузить — для него я была венцом мироздания.
Кто бы ни пошел, результат был всегда один: дома делали вывод, что в моем лице в семье появилась новая генетическая линия — двоечников.
— Да ладно учеба, — отчитывала меня Нина Алексеевна в очередной раз, — ты посмотри, на кого похожа: юбка перекручена, кляксы даже на лице, волосы дыбом! Бедная твоя бабушка, такая славная женщина, приводит утром прилежного ребенка, а забирает — чучело!
Бабушка старалась выбить из меня дурь, как могла:
— Твоя мама знаешь, как училась? Про нее и в газетах писали, и по радио рассказывали! Она везде успевала и даже играла на струнных инструментах…
— А вы меня на пианино отдали, — мрачно вставляла я.
— …на банджо, мандолине и семиструнной гитаре! А ты палочки ровно не можешь написать, совести у тебя нет!
Гнев нарастал.
В один прекрасный день Нина Алексеевна вышла из себя и поставила меня перед всем классом. Выразительно читая мой позорный диктант, она тыкала в меня обиднейшими словами: ах, какие родители, такие дяди-тети, и кузены — вон гремят на весь город, все славились тем, какие они отличники на всех фронтах, и на тебе — в моем лице среди них случился генетический мусор.
Это был настоящий суд Линча. Стоя перед классом с растрепанной головой и кляксой на щеке, я чувствовала себя последней земной тварью, забытой Господом, неизвестно для чего предназначенной.
Дети смеялись.
Только прилежный Тенгулик с челочкой козырьком вертел в руках голубой ластик и смотрел сочувственно. Мое сердце преисполнилось недоумения — вот эти обезьяны лучше меня?!
Через некоторое время я стала получать от своей злости ощутимые результаты: буквы стали ровнее, диктанты человечнее, а Нина Алексеевна каждый раз меня вызывала и хвалила за каждую удачу, как будто ей за это платили.
В конце концов меня посадили с Тенгуликом, он подарил мне голубой ластик, и сердце мое само сдалось ему в руки целиком и безоговорочно.
После школы нас забирали вдвоем: мама Тенгулика — тетя Люся — и бабушка шли за нами следом с портфелями и не могли налюбоваться на влюбленную парочку.
— Ты кем хочешь быть? — спрашивал Тенгулик, крепко держа меня за руку.
— Пока не знаю, но, может, как мама, лектором.
— А что это, — удивлялся Тенгулик, и сердце мое плясало в облаках от радости, что я смогла его заинтересовать.
— Это значит, что мама читает лекции студентам!
— А-а-а, — понимал Тенгулик, он вообще был на редкость умненький мальчик, — а я буду хирургом!
Бабушка с тетей Люсей сзади хихикали, а я в упоении представляла: выйду за него замуж, а он будет хирургом, в белом халате! И я подарю ему очки в золотой оправе!
Иногда мы принимались носиться взад-вперед, и Тенгулик меня смешил — делал вид, что врезался в столб и скашивал глаза. Я хохотала так, что бабушка меня дергала за плечо.
— Правда, какой он хороший? — захлебывалась я восторгом дома.
— Хороший-то он хороший, но чего ты так выделываешься? — сурово отчитывала меня бабушка. — Держи себя в руках, а то — прямо вся растеклась уже от радости.
— Он мой друг, — надувалась я. — Я должна строить из себя цацу?
— Не цацу, а — слушай, что я тебе говорю! — сердилась бабушка. — Вот девица выросла — семь лет, а туда же, влюбилась!
— Как тебе не стыдно! — В отчаянии я краснела до бровей и уходила, швыряя подушки.
Перед сном бабушка миролюбиво меня наставляла:
— Ничего плохого нет, что он тебе нравится, хороший, воспитанный мальчик. Но не надо так близко к себе подпускать, понимаешь? Послушай меня, что я тебе говорю, я знаю.
Эх, бабушка-бабушка, если бы у меня были мозги это понимать!
Зато от моей ранней горячей влюбленности был самый что ни на есть практический толк: в подмогу злости на себя пришло желание быть лучшей — для возлюбленного души моей Тенгулика.
Когда по окончании третьего класса я приволокла маме грамоту за отличную учебу и благодарность за примерное поведение — она чуть не потеряла сознание.
В общем, школа мне стала нравиться.
Тетя Галя и маньяк
— В буфете продают одну только отраву, — убежденно сказала мама, — никаких денег я тебе не дам. Эти котлеты! Эти ужасные сосиски! А кошмарные сухие «язычки» — готовый гастрит! Бери в школу хлеб с сыром и яблоко и хватит, аппетит нагуляешь и дома отлично пообедаешь.
Я представила запахи школьного буфета и сглотнула. Все, все дети лопают там и котлеты, и сосиски, и ничего с ними не происходит!
— Никаких гастритов ни у кого нет, — отозвалась я, — а если тебе денег жалко, так и скажи!
— Тебе совсем не стыдно? — спокойно ответила мама. — Правильное питание в этом возрасте — залог всего будущего здоровья! Я бы дала денег на творожные булочки, они еще ничего, но ты потом аппетит перебьешь и суп есть не станешь.
Трудно жить, когда вокруг все такие умные, что тебя и за человека не считают.
— Откройте учебник на странице, где нарисованы копеечки, — сказала Нина Алексеевна. — Будем учиться обращаться с деньгами!
Класс возбужденно загудел.
— Возьмите ножницы, аккуратненько вырежем эти копеечки, старательно, смотрите, сколько у вас будет денег сразу!
Вырезая двадцать, десять, пять копеек и неудобные «однушки» — их было больше всего, — я призадумалась.
— На эти деньги можно что-то купить? — спросила я у соседа по парте Тенгулика.
— Конечно, можно, — ответил он, — вчера Руслан в буфете на них столько всего купил — объелся весь!
Ха-ха, озарило меня, жди теперь гастрита, мамочка!
После уроков я должна была дожидаться бабушку во дворе, но она запаздывала, и я побежала в вожделенное место.
В буфете пахло так восхитительно, что у меня закружилась голова.
— Пропустите первоклашку, не видишь, задавили ее! — крикнула пухлая буфетчица тетя Лена. — Чего тебе, говори быстро!
Я гордо протянула свои бумажные денежки и попросила котлету и компот.
— Это что такое?! — выпучилась буфетчица. — Что ты мне суешь? Неси железные деньги, а на эти ничего не купишь!
Старшеклассники посмотрели на меня сверху и загоготали.
— Не обижайте первый класс! — рявкнула тетя Лена. — На тебе булочку, завтра долг принесешь — пять копеек, только чтоб настоящие!
Красная, как мамин борщ, я взяла деревянными руками булочку и пошла вон.
Во дворе было пусто и тихо. Я пристроилась на скамеечке со своим ранцем и горестно стала поедать булочку. А если мне мама завтра эти пять копеек не даст?
— Девочка, ты чего тут одна сидишь? — из задумчивости меня вывел вкрадчивый голос. Рядом на скамейке сидел косоглазый парень, которого я раньше видела на почте — он разносил телеграммы.
— Бабушку жду, — нерешительно ответила я. Мне в очередной раз запретили с незнакомыми разговаривать не далее как сегодня утром.
— Хочешь, я тебе что-то интересное покажу? — взял он меня за руку и потянул. — Пойдем со мной в соседний двор.
От страха у меня помутилось в глазах и ослабели ноги. Его дикие глаза смотрели каждый в разную сторону и пугали до смерти, и никого нет рядом, совсем никого!
— Ма-а-а-ама-а-а-а! — заорала я изо всех сил. — Пусти!
Недоеденная булочка выпала из руки и шлепнулась на потресканный асфальт.
Парень тянул меня и шикал, чтобы я замолчала.
— А ну, тварь такая, отпусти ребенка, сейчас прибью к чертовой матери! — Из школьных дверей неслась со шваброй наперевес техничка тетя Галя. Крошечной, как воробей, тети Гали боялись все, потому что у нее был голос как милицейский свисток и суровый нрав — грязнуль и забияк она прикладывала своей боевой шваброй без лишних морализаторских бесед.
Парень в последний раз дернул меня за руку, прокричал напоследок, что — вот безобразие, не дают своего ребенка домой забрать, — и сбежал.
В этот же момент из школы вышла бабушка.
— Где тебя носит, я уже все классы обошла, — начала она в тревоге, но, увидев бледную и встрепанную меня и рассерженную тетю Галю, поняла — что-то стряслось.
— Гадина такая, как их только земля держит! — полыхала гневом тетя Галя, поправляя сбившийся платок.
Бабушка схватила меня, и тут напряжение прорвалось слезами.
— Дай вам Бог долгих лет и счастья, моя хорошая, — гладила бабушка тетю Галю, — какая вы чудесная женщина, вы моего ребенка спасли!
— Хорошо, что она закричала, — сверкала глазами тетя Галя, — а то бы так утащил, что и не видел бы никто!
— Пошли домой, не бойся ничего, все позади, — гладила и меня бабушка. Она отобрала ранец, прижала меня к себе и всю дорогу говорила про героическую тетю Галю.
Дома меня утешали всей семьей.
— Молодец, — сказала мама. — Не растерялась и голос подала. А я на почту пойду и жалобу подам. Хотя — вообще куда ты ходила, интересно мне знать?
