Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
— Признавайся — ты?
Мишкина шея от туго схваченного воротника стала красной.
— Ну, я, отпусти… задыхаюсь…
— Хорошо, что признался, — отпустил его Сеня.
— А если бы не признался? — пришёл в себя Мишка и отряхивался, как мокрая курица. — Что бы было?
— А вот что? И Сеня занёс мощную длань над Мишкиной головой
— Ладно, ладно, — подставил руку Мишка. — Раскипятился. Уж и пошутить нельзя.
Мишка потрогал лицо, словно оно тоже было в переделке, открыл кран и попил воды. Сенька подошёл к нему:
— Да ты не злись, Миша. Я тоже так. Я не в обиде.
Работал Дудкин хорошо, прилежно. Даже тогда, когда другие перекуривали, спасаясь от несусветной жары, он частенько оставался за станком.
Однажды прибежал взъерошенный Колосов.
— Сынки, — с ходу возбуждённо начал он, ворвавшись в штамповку. — Кто дежурный?
— Я, — ответил Новоиерусалимский, вскидывая от станка чумазое лицо.
— Сынок, давай марафет наведём. Чтобы здесь было всё, как положено. Уберите ящики с бусами. Что они проход загромождают… Вообще, вообще порядок…
— Что случилось? — спросил Фунтиков, прерывая работу и смазывая иголку маслом.
— Позвонили из редакции, корреспондент едет, о вашей бригаде писать будет и сфотографирует передовика.
— Обо всей бригаде? — поинтересовался Мишка.
— Может, и обо всей. Потом договоримся. На всякий случай умойтесь. А то рожи испугаешься, если встретишь, где ненароком.
— Так уж и рожи, — пробормотал Мишка. — Рожи как рожи. Поштампуй в такой жарище…
Он вышел из-за станк, подошёл к зеркалу, скривил физиономию:
— Нормальная морда лица…
Фотокорреспондент приехал только на другой день. Он появился в штамповке с Колосовым и сразу заслонил глаза от яркого пламени, бившего из печурок печи.
— У вас всегда такая жара? — спросил он.
— Почему, — ответил Мишка, оттаскивая от тела рубашку и подставляя грудь под струю воздуха. — Сейчас субтропики. Жара бывает летом.
Подошёл начальник цеха Родичкин. Тоже прижмурился от яркого огня. Был он небольшого роста, и, видимо, белое пламя било ему прямо по глазам.
— На сегодняшний день это лучшая наша бригада, — сказал он, обводя рукой всех штамповщиков. — Бригадир Фунтиков, наша гордость, старый штамповщик, наставник молодых. Все ребята план выполняют на сто двадцать — сто сорок процентов…
— Всегда такая высокая производительность труда? — осведомился фотокор.
— Да нет. Работа у нас незавидная, — продолжал Родичкин, — не всякий пойдёт сюда. Раньше шла разная шваль, заваль — пьяницы, лодыри. А теперь бригада подобралась отличная. Нам бы ещё такую бригаду, и жили бы мы хорошо. Ребята в основе молодые: Сеня Дудкин ослужил в армии, Лыткарин и Казанкин ждут своей очереди. Опытные штамповщики: Ермил Прошин, великолепный мастер своего дела, Михаил Никоноров, Мячик — все хорошие. Сейчас борются за звание бригады коммунистического труда.
— Я за этим сюда и приехал, — сказал фотокор. — В районе трикотажная фабрика первая откликнулась на этот почин, потом сообщили, что и вы поддержали…
— Поддержали, поддержали, — откликнулся мастер, стоявший за Родичкиным. — Комсомольцы выступили застрельщиками. Можете посмотреть наши соцобязательства — они висят в красном уголке.
— Сначала сфотографирую бригаду, — сказал фотограф. — Надо встать вместе… Здесь тесновато, пойдёмте в коридор или красный уголок…
Он всех разместил в коридоре, в центр посадив мастера и бригадира. В первом ряду сидели Казанкин, Лыткарин и Коля Мячик, во втором стояли остальные. Мишка хотел сфотографироваться с жигалой, но Колосов не разрешил.
— Почему? — Мишка был недоволен. Его курносый нос сморщился. — Вон Стаханов завсегда на фотках с отбойным молотком. Это его орудие труда. А я что не могу со своим орудием труда сфотографироваться? А то прочитают в газете и не поймут — кто такой штамповщик бус.
— А с жигалой поймут? — усмехнулся Колосов.
— Я вас одного сфотографирую с орудием труда на память, — пообещал фотокор.
Это устроило Никонорова.
— Я понял, — сказал он. — Фотография в семейный альбом. Годится.
Потом фотограф ушёл с мастером к Родичкину. Через полчаса появился снова и стал расспрашивать Фунтикова. А тот через некоторое время отослал его к Казанкину с Лыткариным.
Фотокор был не старый ещё человек, среднего роста, подвижной и худой. Через плечо болтались два фотоаппарата.
— Так кому пришла мысль работать по-коммунистически? — спросил он парней. — Все говорят, что от вас двоих она изошла.
— Кто теперь помнит, кто первый сказал, — ответил Казанкин.
— И какое это имеет значение, — поддержал его Лыткарин. — Мы все как прочитали в газетах, так и подумали, а что если и нам бороться за это звание… Потом сказали мастеру. Он нас поддержал. Приняли обязательства и работаем.
— Работаете лучше, чем раньше? — уточнял фотограф.
— Стараемся работать лучше. Знаем, что боремся за высокое звание. Если сорвёмся, нам его не присвоят…
Фотограф спросил, сколько им лет, откуда они, где живут, какие у них интересы, и только задав десяток вопросов, отложил ручку в сторону.
Вернувшись к станку, Саша сказал Ермилу:
— Работать легче, чем интервью давать.
— Выходим в люди, — кричал весёлый Мишка. — Пётр Алексев? Где он?
— Ушёл к себе, — ответил Фунтиков. — Не горлопань.
— Хочу ему предложить нам премиюшку подкинуть, — не унимался Никоноров. — Видишь, о нас в газете будет пропечатано.
— Цыплят по осени будут считать, — ответил Фунтиков. — Тебе сейчас премию выпишут, а завтра ты возьмёшь да свихнёшься.
— Нет, теперь, сынки, баста! На работу я, как штык, и с работы, как положено. Мишка врать не будет. Мне приятно сидеть в газете, чем в другом, каком месте. И я настроен на хороший лад. Я с вами вожусь, как говорит моя дочка. Мне с вами по пути, ребята… Ты знаешь, дядя Ваня. Мне вот в последнее время стало казаться, что бригада такое дело… Она всё может. Вот раньше, мы все по одному работали, только вместе выпивали. Отработали смену и каждый, куда хочет. И здесь работали как волки одиночки. Сам знаю, а никому не помогу. А теперь как-то всё сообща. А это мне греет сердце… Раньше кто мне скажи, что я в самодеятельности буду участвовать — плюнул бы ему в глаза. А сейчас хожу вместе с нашими ребятишками, — он кивнул на Сашу и Васю, и знаешь, жду этого дня. Это я — не пацан, а женатик не один год. И не только мне попеть там охота, вращаюсь среди людей, мне весело, интересно, попою, поспорю. Как я раньше жил — работа да бутылка. А теперь у меня интерес давний к книгам пробудился, я в библиотеку записался. Читаю. Так что я за коммунистический труд…
