Джон Бойн - Мальчик на вершине горы
— Смотри на дорогу, Эрнст, — тихо произнесла тетя Беатрис, но в ее голосе угадывалась улыбка. — А ты, Пьеро, сядь нормально, потому что так опасно. Вот наедем на кочку…
— Вы собираетесь жениться на Герте? — не слушая, продолжил допрос Пьеро.
— На Герте? Какой Герте?
— Служанке.
— Герте Тайссен? — Эрнст аж привзвизгнул от ужаса. — Святое небо, нет конечно. С чего ты взял?
— Она сказала, что вы красивый, веселый и заботливый.
Беатрис прыснула и прикрыла рот ладонью.
— А может, это правда, Эрнст? — поддразнивая, спросила она. — Наша нежная Герта в вас влюблена?
Эрнст пожал плечами:
— А в меня все женщины влюбляются. Таков мой крест. Только взглянут на меня — и готово дело, пропали навеки. — Он щелкнул пальцами. — Нелегко, знаете ли, быть таким красавцем.
— Да, и таким скромником, — добавила Беатрис.
— Может, ей нравится ваша форма, — предположил Пьеро.
— Всякой девушке нравится мужчина в форме, — согласился Эрнст.
— Всякой девушке, вероятно, — заметила Беатрис. — Но не всякая форма.
— А ты знаешь, зачем люди носят форму, а, Пьеро? — продолжал шофер.
Мальчик помотал головой.
— Затем, что человеку в форме кажется, будто ему все дозволено.
— Эрнст, — тихо сказала Беатрис.
— И что он волен поступать с людьми так, как никогда не посмел бы в обычной одежде. Лычки, шинели, высокие сапоги — все это дает право проявлять жестокость без всякого зазрения совести.
— Эрнст, хватит, — потребовала Беатрис.
— По-твоему, я не прав?
— Тебе прекрасно известно мое мнение. Но сейчас не время для подобных бесед.
Эрнст промолчал и дальше ехал не раскрывая рта, а Пьеро обдумывал его слова и пытался найти в них смысл. Он вообще-то был не согласен. Форма — это красиво, он и сам бы против формы совершенно не возражал.
— А тут есть дети, с кем можно играть? — спросил он чуть погодя.
— К сожалению, нет, — ответила Беатрис. — В городе — да, там детей много. И ты, конечно же, скоро пойдешь в школу и обязательно заведешь друзей.
— А они смогут приезжать ко мне на гору?
— Нет, вряд ли хозяин будет доволен.
— Нам, Пьеро, надо теперь стоять друг за друга, — снова подал голос Эрнст. — Мне в доме давно не хватало еще одного мужика. А то, знаешь, эти женщины помыкают мной как хотят.
— Но вы ведь старый, — ответил Пьеро.
— Ну, не так чтобы очень.
— Двадцать семь — это древность.
— Если это древность, что же ты скажешь обо мне? — поинтересовалась Беатрис.
Пьеро на пару секунд задумался.
— А вы доисторическая. — Он захихикал, и Беатрис тоже засмеялась.
— О боже, юный Пьеро, — вздохнул Эрнст, — ничего-то ты не смыслишь в дамах.
— А в Париже у тебя было много друзей? — спросила Беатрис.
Пьеро кивнул:
— Порядочно. И еще один смертельный враг, который называл меня Козявкой за то, что я маленький.
— Ты вырастешь, — пообещала Беатрис, а Эрнст сказал:
— Гадов везде хватает.
— А мой самый лучший друг — Аншель. Он жил в квартире под нами. По нему я больше всего скучаю. У него сейчас моя собака, Д’Артаньян, потому что в приют с собаками не пускают. Когда мама умерла, я жил у Аншеля, но его мама не захотела, чтобы я там оставался.
— Почему? — спросил Эрнст.
Пьеро хотел было пересказать подслушанный им кухонный разговор мадам Бронштейн и ее подруги, но передумал. Он не мог забыть, как разозлилась мама Аншеля, увидев на нем ермолку сына, и как она не хотела брать его в храм.
— Мы с Аншелем почти всегда были вместе, — сказал он, словно бы не услышав вопрос Эрнста. — Ну, то есть, если только он не писал свои рассказы.
— Рассказы? — удивился Эрнст.
— Он хочет стать писателем, когда вырастет.
Беатрис еле заметно улыбнулась.
— И ты тоже? — спросила она.
— Нет, — ответил Пьеро. — Я несколько раз пробовал, но у меня получалась белиберда. Но зато я много выдумывал и рассказывал всякое смешное про школу, а Аншель потом уходил на часок и возвращался уже с рассказом. И он всегда говорил: хоть это я написал, но это все равно твоя история.
Беатрис задумчиво побарабанила пальцами по кожаному сиденью.
— Аншель… — проговорила она. — Конечно! Это же его мама написала мне и сообщила, где тебя искать. Напомни, Пьеро, как фамилия твоего друга?
— Бронштейн.
— Аншель Бронштейн. Ясно.
И снова Пьеро заметил, как взгляды Эрнста и тети мимолетно пересеклись в зеркале, но на этот раз шофер, посерьезнев, коротко мотнул головой.
— Мне здесь будет скучно, — с убитым видом констатировал Пьеро.
— Здесь и кроме школы всегда есть чем заняться, — успокоила Беатрис. — Уверена, что и тебе найдется работа.
— Работа? — удивился Пьеро.
— Да, именно. Все в доме на горе должны работать. Даже ты. Работа делает человека свободным — так говорит наш хозяин.
— Я вроде и так свободен, — сказал Пьеро.
— Мне тоже так казалось, — отозвался Эрнст. — Но, выходит, мы с тобой оба ошибались.
— Перестань, Эрнст, — оборвала Беатрис.
— А какую работу? — спросил Пьеро.
— Пока не знаю, — ответила она. — У хозяина наверняка есть планы на этот счет. А если нет, мы с Гертой что-нибудь придумаем. Или будешь помогать Эмме на кухне. Ой, да не переживай ты, Пьеро! В наши дни все немцы, и старые, и молодые, обязаны что-то делать на благо Родины.
— Но я не немец, — возразил Пьеро. — Я француз.
Беатрис быстро повернулась к нему, и улыбка сошла с ее лица.
— Ты родился во Франции, это правда, — сказала она. — И твоя мама была француженка. Но твой отец, мой старший брат, был немец. А значит, и ты немец, понимаешь? И отныне лучше никому не рассказывай, откуда ты родом.
— Но почему?
— Так безопаснее. И есть еще кое-что, о чем я хотела с тобой поговорить. Твое имя.
— Имя? — Пьеро посмотрел на нее и нахмурился.
— Да. — Она замялась, будто бы собираясь с духом, чтобы сказать что-то неприятное. — Мне кажется, его надо сменить. Не стоит тебе зваться Пьеро.
От изумления у него даже рот приоткрылся, Пьеро не мог поверить, что не ослышался.
— Но меня всегда звали Пьеро! — воскликнул он. — Это… это… ну, это мое имя!
— Но оно такое французское. Я вот думаю, давай мы лучше будем звать тебя Петер. То же самое имя, только по-немецки. Разница не слишком большая.
— Никакой я не Петер, — настаивал Пьеро. — Я Пьеро.
— Прошу тебя, Петер…
— Пьеро!
— Можешь меня послушать? Для себя ты, конечно же, так и останешься Пьеро. Однако в доме на горе, при других — и особенно при хозяине с хозяйкой, — ты будешь Петер.
