Ионел Теодоряну - Меделень
— Послушай, Ольгуца, поедешь вместе с папой в лес? Возьмем и Дэнуца; может быть, и мама согласится поехать с нами. Мы поедем в шарабане.
Ольгуца потерла лоб.
— В другой раз, папа. Сегодня я иду в гости к деду Георге вместе с Моникой… Знаешь, он нас пригласил, — потупилась она.
Господин Деляну пригладил усы… окинул взглядом Ольгуцу… и снова выдвинул ящик с трубками.
— Ольгуца, возьми еще одну трубку: пусть у тебя тоже будет.
Ольгуца с улыбкой взглянула на его лоб.
— Папа, ты умница! Merci. Мне не нужна трубка.
После ухода Ольгуцы господин Деляну обхватил руками лоб и долго, со стесненным сердцем, думал о своей дочери, мысленно следуя за нею во времени…
«Как подумаешь, что когда-нибудь Ольгуца станет взрослой… Бедная Ольгуца».
* * *Моника, одетая в черное свое платье, тихо вышла из гостиной и последовала за госпожой Деляну в ее спальню. Она едва сдерживала радость.
Из спальни она вышла первая, и на ней было синее платье. Та Моника, которая вошла в спальню, и та, которая оттуда вышла, были совершенно разными существами. Прежняя Моника, вместе со своим черным платьем, осталась в шкафу на вешалке. Моника сменила не платье, а время года. Даже глаза и волосы блестели у нее по-иному.
Когда небо синее, все прозрачные озера тоже непременно должны быть синими. Солнце мешает этому: солнце со своими косматыми лучами.
Волосы Моники, заплетенные в косы, лежали у нее на спине. Моника была одета в синее полотняное платье с открытой шеей — открытой ровно настолько, чтобы оставаться ребенком и в то же время быть привлекательной барышней.
Платье не доходило до колен, — госпожа Деляну не любила шить на вырост, она всегда стремилась к тому, чтобы одежда соответствовала возрасту, — ведь колени у детей столь же искренни, что и их лицо, и всегда бывают красивыми и живыми.
Точно так же был одет и Дэнуц… Он рос быстро. Поэтому госпоже Деляну всегда хватало работы, но зато у ее детей была одежда, соответствующая не только их возрасту, но и каждому времени года. Несмотря на это, в шкафах никогда не было ни тесных курточек, ни ставших короткими платьев. Курточки и платья, из которых вырастали ее дети, носили другие мальчики и девочки.
Моника не принадлежала к числу других детей. Моника пользовалась теми же правами, что и Ольгуца. Поэтому синее платье впервые появилось в той же роще, в которой в начале каникул промелькнула тень черного платья.
— Моника, посмотри на себя в зеркало, — сказала госпожа Деляну на вернисаже синего платья, поднимая штору в окне гостиной.
Полуденное солнце позолотило отражение весеннего утра в зеркале. Моника опустила глаза.
— Tante Алис, а это не грешно? — Внезапный страх омрачил ее радость.
— Не грешно, моя девочка! А если и было бы грешно, все взяла бы на себя tante Алис.
— Как вы добры, tante Алис!
Щелкнула дверная ручка.
— Я пришла!
— Не хлопай дверью…
— …не стучи, не шуми! Мамочка, как я тебя люблю!
— Ольгуца!
— Я сказала дерзость?
Госпожа Деляну весело рассмеялась.
— Вот видишь, мамочка!
— Угомонись! Лучше взгляни на Монику.
— Ну-ка, дай я на тебя посмотрю, — обратила Ольгуца свой взор на Монику… — Очень хорошо! Мне нравится! Ужасно нравится!.. Мамочка, как ты хорошо шьешь!
— Слава Богу! Наконец-то я слышу похвалу из твоих уст!
— Я сегодня в хорошем настроении, мамочка!
— Нет уж, уволь! Предоставь папе быть в хорошем настроении, когда ему этого хочется. А ты должна быть веселой всегда.
— Почему?
— Потому что ты еще дитя.
— Может быть… но сегодня я в очень хорошем настроении! А ты, мамочка?
— И я тоже, если ты мне его не испортишь.
— Я же тебе говорю, мама, что сегодня праздник.
— Ольгуца, я тебе уже сказала, что нет!
— Я верю… но как будто бы он есть!.. Моника, ты переоденешься или останешься в новом платье?
— Оставь Монику в покое! Почему ты хочешь, чтобы она переоделась?
— Я не хочу! Напротив, я бы удивилась, если бы… Мамочка, взгляни на меня!
— Что ты хочешь?
— Я? Ничего. Только чтобы ты посмотрела.
— Ну, я смотрю.
— Не в глаза! Посмотри на меня так, как ты смотришь, когда мы идем в театр… Огляди меня.
— Ну и что?
— Ты ничего не видишь?
— Я вижу, что ты запачкала платье! И когда ты успела?
— Вот!.. Когда успела?.. Ты знаешь, Моника?
— …
— И я тоже не знаю!.. Мамочка, разве хорошо, что у меня запачкано платье?
— Жаль платья!
— А меня не жаль?
— Почему ты его запачкала?
— Я?
— А кто же?
— Оно само. Вернее, суп.
— Ольгуца!
— Ты хочешь меня наказать, мамочка?
— Пожалуйста, объясни, чего ты хочешь?
— А ты мне дашь?
— Скажи что?
— Я ничего не прошу. Но зачем мне запачканное платье? Я не хочу ходить в грязном платье.
— Можешь не продолжать! Я все поняла… Ты увидела в шифоньере новое платье.
— Да, когда ты вынимала платье Моники, — привела Ольгуца диалог к победному концу.
— Ольгуца, зачем ты говоришь неправду?
— Я не говорю неправду.
— Постой… Ведь ты не знала, что я сшила тебе новое платье.
— Знала.
— Тогда зачем ты говоришь, что увидела его только теперь?
— Потому что только теперь я увидела, что оно готово.
— Ты хочешь его надеть?
— Я?.. Только примерить… как и Моника.
— Хорошо! Твоя правда. Только, пожалуйста, ответь мне прямо на мой вопрос.
— Хорошо.
— Ты хотела надеть новое платье, так ведь?
— Да, — осторожно подтвердила Ольгуца.
— Тогда почему же ты не сказала мне прямо: «Мама, пожалуйста, надень на меня новое платье»?
— Потому что ты бы не согласилась.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Ты бы ответила, что сегодня не праздник и что я его запачкаю.
— Ольгуца! Ольгуца! Скажи, откуда в тебе столько лукавства?
— …
— Не хочешь говорить?
— Я просто не знаю!
— Вот видишь, Ольгуца!
— Может быть, ты знаешь, мамочка?
— Давай, я одену тебя.
— Ага!
Дэнуц заглянул в гостиную и тихо затворил дверь. Моника этого не заметила.
— Хм!
Он следил через замочную скважину за Моникой, которая гляделась в зеркало.
— Хорошо!
В третий раз повторилось то же самое.
— Браво!
И в четвертый раз.
Так, значит, Моника смотрится в зеркало! Моника-умница, Моника-разумница, Моника… смотрится в зеркало. Дэнуц тоже смотрится в зеркало, но ведь он мальчик! Так, значит, Моника…
«А ты подглядываешь в замочную скважину!»
«Это другое дело!» — молча ответил Дэнуц на свою дерзкую мысль.
И, чтобы доказать это, стремительно вошел в гостиную. Моника глядела в окно.
— Хм!
— Тебе не жарко, Дэнуц? — встретила его Моника, всегда готовая служить ему.
— А тебе какое дело? Не приставай!
— Я тебе что-нибудь сделала, Дэнуц?
— Только попробуй!
— Я тебе ничего плохого не делаю, Дэнуц.
— Ты что, боишься?
— Я не боюсь, Дэнуц… «Мне очень жаль тебя, потому что Ольгуца тебя преследует», — мысленно произнесла Моника, краснея, словно маков цвет.
— И тебе не страшно? — с вызовом спросил он.
— Нет… А почему мне должно быть страшно?
— Тогда почему ты не лезешь в драку?
— Я никогда не дерусь, Дэнуц!
— Не хочешь, чтобы тебя побили?
Моника вздохнула… Жаль черного платья!.. И зачем она надела синее?.. Жаль! Да! Жаль!
— Молчишь?
— Ты не прав, Дэнуц! — покачала головой Моника.
— Зато ты права!
— Дэнуц, не говори так!
— Иди и нажалуйся на меня!
— Я не ябеда.
— А ты смотрелась в зеркало! — победоносно ответил Дэнуц, пальцем указывая на зеркало.
— Это правда. Tante Алис сказала мне, чтобы я посмотрела на себя в зеркало, и я посмотрела…
— Ээ! Я знаю, что я говорю!.. Скажи еще что-нибудь!
— …
— Скажи, зачем ты смотрелась в зеркало?
Моника потупилась, сердце у нее отчаянно забилось…
— Потому что никого не было, потому что ты прячешься ото всех, потому что ты притворяешься!
Как хотелось Дэнуцу, чтобы Ольгуца слышала, как много и хорошо он говорит… Какое бы это было великое счастье!.. А может быть, Ольгуца подслушивает за дверью?
— Ну, скажи что-нибудь еще. Не хочешь? Нечего смотреть в сторону! Говорить-то легче всего!
Моника плакала, с закрытыми глазами слушая, что он говорит.
Дэнуц направился к двери… Тут ему больше нечего было делать… Он остановился на пороге, ожидая провокации. Он расставался с Моникой, как расстаешься с успехом: ему было грустно.
«Дэнуц на меня сердится!.. Ну, если так…»
Слезы ожесточили ее. Она крепко сжимала в руках платок, а соленые капли падали на ее новое платье.
