Ионел Теодоряну - Меделень
«Может быть, это я?»
Дэнуц взволнованно моргал глазами.
…Он сын папы… и мамы! Странно!.. Ты один, и в то же время ты сын двух людей!.. Один плюс один дает два… Это точно! Он учил это на уроках арифметики… Тогда почему же Дэнуц — сын и папы и мамы?..
И как появляются дети?..
«Неужели и у меня тоже будут дети?»
Дэнуц со страхом посмотрел на себя в зеркало.
«Я мальчик!» — успокоил он себя, как если бы разговаривал с кем-то другим, маленьким и несмышленым…
«У Ольгуцы будут дети», — наказал ее Дэнуц.
…Ольгуца!.. Ведь Ольгуца — его сестра!.. Почему?.. Потому что и она тоже — папина и мамина… Это невозможно!.. Ольгуца — мамина, а Дэнуц — папин… Мама — женщина… Как может женщина породить мальчика!.. Значит, папа породил Дэнуца?.. Да, но ведь у котов не бывает котят; только у кошек бывают!.. Это совсем другое!.. Разве мама не говорит, что Дэнуц — ее мальчик? Разве мама говорит неправду?.. Почему мама — женщина?.. У нее длинные волосы?.. А у папы усы!.. Мама носит платья!.. И папа мог бы надеть платье!
Вообразив себе его в платье, Дэнуц улыбнулся.
…Папа — адвокат… а мама — женщина… И Дэнуц тоже будет адвокатом?.. Что-то не верится!..
Как может папа говорить целый час без бумажки?.. Неужели он выучивает свою речь наизусть? Немыслимо!.. Только стихи можно выучить наизусть!.. Папа очень умный, поэтому он может говорить целый час!.. И Ольгуца очень умная… Дэнуц боится Ольгуцу… Он первый ученик в классе, но все равно Ольгуца очень умная… С ней нельзя сравниться… Разве Дэнуц глуп?.. Так думает Ольгуца, но это неправда!.. Разве может быть Дэнуц глупым, когда он видит, какова Ольгуца и каков он сам!.. Он не может разговаривать с Ольгуцей… Значит?.. Это другое дело! Дэнуц знает, что он не глупый, потому что у него есть котомка Ивана… Ольгуца не знает, что Дэнуц умен… даже очень умен!.. Если бы слышала Ольгуца то, что думает Дэнуц!.. Как жаль!.. С Ольгуцей он может только разговаривать.
Внезапно Дэнуц посмотрел на себя в зеркало… Это говорил он сам или тот, другой?.. Он потрогал свои руки, одну и другую… Пошевелил пальцами, рукой…
…Значит, он, Дэнуц, был сам себе хозяин. Он приказывал и слушался… как должен был слушаться маму и папу… Он мог сделать с собой все что угодно! Он говорил руке: «Протянись», и рука протягивалась… Если бы он ей сказал: «Оцарапай Дэнуца», она бы оцарапала его?.. Нет… Почему она его больше не слушалась?.. Потому что он не мог ее заставить это сделать… Нет, мог! Другой рукой… Тоже нет! Ни та, ни другая его рука не захотела бы его поцарапать… Почему?.. Потому что он не смог бы их наказать… Впрочем, нет! Он мог бы их укусить!.. Но и его зубы не хотели кусать Дэнуца!.. Вот оно, значит, как! Руки, которые не хотят его царапать, это его руки!.. Неужели его пальцы тоже думают?..
— Как же так, Дэнуц? Вместо того чтобы спать, ты смотришься в зеркало? Что же это, право?
Госпожа Деляну в кимоно тайно совершала ночной обход.
— Ты чистил зубы?
— Чистил.
— А руки у тебя чистые?.. Ну-ка, покажи… Дэнуц, Дэнуц! Зачем существуют щетки для ногтей?
«Для тебя, мамочка, ответила бы Ольгуца», — подумал Дэнуц, заливаясь краской.
— Приходи утром, я тебе подстригу ногти. Слышишь?
— Слышу.
— А теперь ложись… Дэнуц, это что такое? — окаменела госпожа Деляну, обнаружив Али… — Марш, Али!
Али открыл свои глаза смиренного монаха, которого настоятельница застала у монашек, и направился к двери.
— Что он здесь делает?
— Он сам пришел, мама!
— Еще бы! Только его и недоставало!.. А ты что здесь делаешь?
— У меня не было спичек, мама!..
В полуоткрытую дверь, выходившую в коридор, просунулась любопытная мордочка Ольгуцы.
— А почему ты ходишь босиком, Ольгуца?
— Я не нашла туфли! Вот я покажу Анике!
— Иди ложись!
— Что тебе нужно в моей комнате? — разозлился Дэнуц.
— Я разговариваю с мамой! Это мамин дом. Почему бы тебе не выгнать маму?
— Ольгуца, оставь его в покое!
— Мама, ты прогнала Али?
— Вот почему ты пришла!.. Иди спать! Скорее, Ольгуца!
— Мама, а у собак бывают клопы?
— Что? Ты нашла клопов? — встревожилась госпожа Деляну.
— Не-ет! Я просто так спрашиваю!
— Ольгуца, ты сведешь меня с ума!
— Почему, мамочка?
— Пожалуйста, не мешай Дэнуцу спать.
— Я не даю ему спать? Это он мне не дает!
— Ольгуца!
— Я ухожу… Мамочка, как тебе идет кимоно!
Госпожа Деляну отвернулась к окну, чтобы смех ее улетел туда, откуда прилетают бабочки.
— Спокойной ночи, Дэнуц!
Она поцеловала его в лоб, потушила свечу и вышла, оставив Дэнуца при свете луны… и в обществе чего-то, что еще не вошло в комнату…
Но сердце Дэнуца слышало, как молча входит тихий, немой, острый, как тень летучей мыши, страх.
…И он мысленно начал громко, оглушительно громко, словно попугай, повторять весь свой диалог с Ольгуцей и мамой: «Ты глуп! Ты глуп! Ты глуп! Иди побей Ольгуцу! Не стыдно тебе, ведь она над тобой смеется! Смеется над тобой…»
Другая мысль шипела змеей вместе с первой: «…На кладбище встает из могилы оборотень. Он желтый, черные глаза горят, зубы и когти растут, растут… и оборотень неслышно приходит в лунном свете… На кладбище, на кладбище… И не слышно, когда он приходит…»
Он открыл глаза: лунный страх заполнял комнату… Он резко поднял голову с подушки и обернулся: позади него никого не было, но, быть может, оборотень ушел и вернулся к себе…
«…Оборотни жаждут крови молодого человека…»
«…Молодой девушки!» — мысленно воскликнул Дэнуц.
Он перекрестился… Он лег, не помолившись перед сном. Он был бледен, как лунный свет.
Ольгуца опустила ложку в банку с вареньем, банку поставила в печку. Моника юркнула в постель. Ольгуца решительным шагом направилась к двери между их комнатой и комнатой Дэнуца, откуда доносился стук.
— Кто там?
— Я.
— Кто «я»?
— Я, твой брат.
— Не верю!
— Я говорю тебе, твой брат!
— И чего же ты хочешь?
— Хочу сказать тебе одну вещь.
— Говори.
— Открой дверь.
— Зачем?
— Чтобы я мог тебе сказать.
— А что ты мне дашь, если я открою?
— Скажи сама, чего ты хочешь?
Ольгуца нахмурилась. Она ничего не понимала.
— Ольгуца, не открывай! — тихонько попросила Моника.
— Почему?
— Открой, Ольгуца, — прозвучал громкий голос Дэнуца.
— Дай мне свое ружье.
— Хорошо.
— Поклянись.
— Клянусь честью.
— Скажи: клянусь.
— Открой, Ольгуца. Клянусь честью.
Ольгуца повернула ключ, нажала на ручку и, распахнув дверь, появилась на пороге.
— Где ружье?
— Вот оно, возьми.
Ольгуца взяла ружье, не дав Дэнуцу переступить порог.
— Плюшка! — поддела она брата, не выпуская ружья из рук.
— Можешь называть меня так! Я не рассержусь.
— Тогда я больше не буду тебя так называть.
— Как хочешь.
— А чего ты хочешь?
— Ольгуца… я хочу помириться.
— Хочешь помириться?
— Да.
— Правда?
— Правда.
— Тогда входи.
Дэнуц перевел дух.
— Моника, я и с тобой хочу помириться.
— Как я рада, Дэнуц! Давай поцелуемся.
И они расцеловались: Дэнуц поспешно — в воздух, Моника по ошибке — в нос.
— Что будем делать? — задумалась Ольгуца.
— Угости его, Ольгуца, — попыталась убедить ее Моника.
— Ты говоришь, угостить?
— Конечно, Ольгуца, почему же не угостить?
— Чем вы меня хотите угостить? — забеспокоился Дэнуц.
— Но, клянешься? — спросила Ольгуца.
— Разве я не поклялся?
— Ружьем!
— Хорошо, клянусь!
— Повторяй за мной: клянусь…
— Дети, вы не спите? — спросила во второй раз госпожа Деляну с противоположной стороны коридора.
— Моника, скажи, что мы спим; тебе она поверит.
— …Еще нет, tante Алис.
— Спокойной ночи, Моника. А я ведь слышу твой голос, Ольгуца!
— Клянусь… Ну, Ольгуца! — начал Дэнуц шепотом.
— Подожди, я сейчас придумаю!.. что у меня сделаются колики.
— …сделаются колики…
— Ольгуца, это не клятва, а проклятие! — испугалась Моника.
— Да? Отлично. Повторяй за мной… Что я сказала?
— Что у меня сделаются колики… — поморщился Дэнуц.
— …и что я пролежу в постели все каникулы…
— …и что я пролежу в постели все каникулы…
— …и доктор посадит меня на диету…
— …и доктор посадит меня на диету… — забеспокоился Дэнуц.
— …без сладкого…
— …без сладкого… — горько вздохнул он.
— …если я скажу кому-нибудь…
— …если я скажу кому-нибудь…
— …о том, что мне покажет…
— …о том, что мне покажет…
— …Ольгуца…
— …Ольгуца…
— Аминь!
