Камило Села - Улей
И сеньор Хименес Фигерас, он же Сучок, корчит ответную гримасу сеньору Суаресу, он же Заднюшка.
— Слушай, золотце, мы сюда пришли для того, чтобы повеселиться или чтобы ты мне пел вечную свою песенку о дорогой твоей мамуле?
— Ах, Пепе, ты прав, не сердись на меня! Я, знаешь, так взволнован, что не помню, на каком я свете!
Дон Леонсио Маэстре сделал два капитальнейших вывода. Первый: совершенно ясно, что сеньорита Эльвира не какая-нибудь потаскушка, по лицу видно. Сеньорита Эльвира — девушка порядочная, из хорошей семьи, поссорилась, наверно, с родными, ушла из дому и хорошо сделала, черт возьми! Мы еще посмотрим, есть ли такое право — как полагают многие родители, — чтобы всю жизнь держать детей в кулаке! Сеньорита Эльвира, вероятно, ушла из дому, потому что ее семья уже много лет отравляла ей жизнь. Бедная девочка! Что говорить, жизнь каждого — это тайна, но все же лицо человека было и остается зеркалом души.
«Неужели кому-то могло бы прийти в голову, что Эльвира — гулящая девка? Боже упаси, вот глупости!»
Дону Леонсио Маэстре становится стыдно перед самим собой.
Второй вывод, к которому пришел дон Леонсио: надо после ужина зайти еще раз в кафе доньи Росы — может быть, сеньорита Эльвира опять будет там.
«А почему бы нет? Такие вот грустные бедные девушки, которым пришлось изведать всякие дрязги в семье, большие охотницы посидеть в кафе, где играет музыка».
Дон Леонсио Маэстре поужинал второпях, обмахнул щеткой костюм, снова надел пальто и шляпу и отправился в кафе доньи Росы. Нет, не совсем так, он просто решил прогуляться и по пути заглянуть в кафе доньи Росы.
Маурисио Сеговия пошел поужинать со своим братом Эрменехпильдо, который приехал в Мадрид, надеясь получить назначение на должность секретаря профсоюзного центра в своем городке.
— Ну, как идут дела?
— Идут помаленьку… Кажется, неплохо идут.
— Есть какие-нибудь новости?
— Да, есть. Сегодня я повидался с доном Хосе-Мария, который служит в личном секретариате дона Росендо; так он мне сказал, что будет настойчиво поддерживать мою кандидатуру. Посмотрим, что им удастся сделать. Как ты думаешь, я получу назначение?
— Ну конечно, получишь. А ты сомневаешься?
— Эх, сам не знаю. Иногда мне кажется, оно уже у меня в руках, а иногда начинает казаться, что в конце концов я, чего доброго, получу коленкой под зад. Самое худшее — сидеть вот так, не зная, что тебя ждет.
— Не падай духом, всех нас Господь слепил из одной глины. А кроме того, ты же знаешь — без труда не вытянешь и рыбки из пруда.
— Да, я с тобой согласен.
Дальше оба брата ужинают почти в полном молчании.
— Слушай, а у немцев-то дела серьезные.
— Да, мне тоже кажется, что запахло жареным.
Дон Ибрагим де Остоласа-и-Бофарулл, делая вид, будто не слышит вопроса соседа о том, как малышка покакала, снова поправляет шарф, снова кладет руку на спинку стула и продолжает:
— Да, господа академики, человек, который имеет честь говорить перед вами, полагает, что его аргументы не шиты белыми нитками. (Не прозвучит ли это «не шиты белыми нитками» вульгарно, слишком по-простецки?) Применив к интересующей нас юридической проблеме выводы из приведенного мною силлогизма («применив к интересующей нас юридической проблеме выводы из приведенного мною силлогизма» — не будет ли это длинно?), мы можем утверждать, что поскольку, чтобы чем-либо пользоваться, надо этим владеть, то, соответственно, чтобы пользоваться каким-либо, безразлично каким, правом, надо им также владеть. (Пауза.)
Сосед за стенкой осведомился о цвете. Жена ответила, что цвет нормальный.
— Но нельзя владеть каким-либо правом, многоуважаемое собрание, если оно предварительно не было приобретено. Полагаю, что доводы мои ясны, как вода кристально чистого ручья. (Голос: «Да, да».) Далее, если для того, чтобы пользоваться правом, надо его сперва приобрести, ибо невозможно пользоваться тем, чего не имеешь («Конечно, конечно!»), то как можно, рассуждая строго научно, предполагать, что возможен способ приобретения в силу давности пользования, как то утверждает профессор сеньор де Диего, известный многими блестящими идеями? Ведь это равносильно утверждению, что можно распоряжаться чем-то еще не приобретенным, каким-либо правом, которым еще не владеют! (Громкий гул одобрения.) Сосед за стенкой спросил:
— Тебе пришлось поставить ей клизмочку?
— Нет. Я уже все приготовила, но она сделала сама. Представляешь, я купила банку сардин — твоя мать сказала, что в таких случаях лучше всего помогает масло из этих консервов.
— Ладно, не беспокойся, съедим их на ужин, и дело с концом. Мамаша моя помешана на этом масле из-под сардин.
Муж и жена с нежностью улыбнулись друг другу, обнялись и поцеловались. Бывают же такие удачные дни! Запоры у малютки стали уже всерьез их беспокоить.
Дон Ибрагим подумал, что, когда раздастся продолжительный гул одобрения, ему придется сделать небольшую паузу — надо будет опустить голову и как бы в рассеянности устремить взгляд на скатерть и стакан с водой.
— Полагаю излишним разъяснять, господа академики, сколь важно постоянно помнить о том, что пользование вещью — не пользование или распоряжение правом на пользование этой вещью, ибо права такого еще у нас нет, — которое в силу давности ведет к владению таковой в качестве собственности того, кто ее захватил, — это есть состояние, существующее de facto [17], но ни в коем случае не de jure [18]. (Превосходно!)
Дон Ибрагим победоносно улыбнулся и несколько секунд постоял, ровно ни о чем не думая. В душе — и по внешнему виду судя — дон Ибрагим был человеком вполне счастливым. Его не признают? Эка важность. А для чего существует История?
— В конце концов, она всем воздаст по справедливости. И если в этом подлом мире гений не встречает признания, стоит ли беспокоиться — ведь через каких-нибудь сто лет от всех нас останутся одни скелеты!
Из этого сладостного забытья дона Ибрагима вывели отчаянные, пронзительные беспорядочные звонки.
— Какая дикость, можно ли так безобразничать! А еще считаются воспитанными людьми! И наверно, даже не стыдятся!
Супруга дона Ибрагима, которая, сидя у жаровни, штопала чулок, пока муж ее ораторствовал, поднялась и пошла открыть дверь.
Дон Ибрагим прислушался. Звонил сосед с пятого этажа.
— Ваш супруг дома?
— Да, сеньор, он готовится к докладу.
— Могу я его видеть?
— Разумеется, о чем тут спрашивать. Повысив голос, жена позвала:
— Ибрагим, это сосед сверху. Дон Ибрагим ответил:
— Пусть войдет, почему ты его там держишь? Дон Леонсио Маэстре был бледен.
— А, сосед! Что же привело вас к моему скромному очагу?
Дон Леонсио проговорил дрожащим голосом:
— Она умерла!
— Что?
— Умерла, говорю!
— Кто?
— Ну да, сеньор, умерла. Я потрогал ей лоб, он холодный как лед.
Глаза супруги дона Ибрагима округлились, как блюдца.
— Кто умер?
— Соседка рядом со мной.
— Соседка рядом с вами?
— Она самая.
— Донья Маргот?
— Да, она.
Дон Ибрагим вмешался:
— Мать этого потаскуна?
Дон Леонсио ответил утвердительно, а жена дона Ибрагима набросилась на мужа:
— Ради Бога, Ибрагим, как можно так говорить!
— И она на самом деле мертва?
— Да, дон Ибрагим, мертва окончательно. Ее удушили полотенцем.
— Полотенцем?
— Да, махровым полотенцем.
— Какой ужас!
Дон Ибрагим, шагая туда-сюда по комнате, принялся отдавать распоряжения и призывать к спокойствию.
— Хеновева, сними трубку и вызови полицию.
— Какой там номер?
— Почем я знаю, милая, посмотри в книге! А вы, друг мой Маэстре, станьте на лестнице и никого не пропускайте ни вниз, ни вверх. Возьмите на вешалке трость. Я пойду за врачом.
Когда дону Ибрагиму открыли дверь в квартире врача, он с величайшим хладнокровием спросил:
— Доктор дома?
— Да, сеньор, подождите минуточку.
Дону Ибрагиму было известно, что доктор дома. Когда тот вышел узнать, зачем его спрашивают, дон Ибрагим, как бы не зная, с чего начать, спросил, улыбаясь:
— Ну, как ваша малышка? Желудочек уже налаживается?
После ужина дон Марио де ла Вега предложил Элою Рубио Антофагасте, бакалавру по третьему циклу, выпить чашечку кофе. Было видно, что он расщедрился.
— Не хотите ли сигарку?
— О да, сеньор, весьма благодарен.
— Черт возьми, приятель, за что так благодарить! Элой Рубио Антофагаста робко улыбнулся.
— Ну да, конечно.
— И прибавил:
— Вы знаете, я очень счастлив, что нашел работу. Верите?
— И тому, что поужинали?
— Да, сеньор, и тому, что поужинал.
Сеньор Суарес покуривает сигару, которой его угостил Пепе Сучок.
— Ах, какая вкусная сигара! Она пахнет тобой. Сеньор Суарес смотрит в глаза своему другу.
— Пойдем выпьем по стаканчику? Ужинать мне не хочется, когда я с тобой, у меня пропадает аппетит.
