Камило Села - Улей
— Ладно, пойдем.
— Можно я тебя угощу?
Заднюшка и Сучок, крепко взявшись под руку, пошли по улице Прадо вверх по левой стороне, где бильярдные залы. Встречные оборачивались им вслед.
— Зайдем на минутку поглядеть на игру?
— Нет, не хочу, мне там на днях чуть не съездили кием по физиономии.
— Вот скоты! И есть же такие некультурные люди, просто удивительно! Безобразие! Уж наверно, набрался ты страху, да, Сучочек?
Пепе Сучок нахмурился.
— Мамашу свою зови Сучочком, слышишь, ты! Сеньор Суарес истерически взвизгивает:
— Ой, мамуля моя! Ой, что же это с ней случилось? Ой, Господи!
— Ты замолчишь?
— Прости. Пепе, я больше не буду говорить о моей мамочке. Ой бедняжечка! Слушай, Пепе, купи мне цветок! Я хочу, чтобы ты мне купил красную камелию, — раз я иду с тобой, надо, чтоб на мне был какой-нибудь знак запретного…
Пепе Сучок горделиво ухмыльнулся и купил сеньору Суаресу красную камелию.
— Засунь ее в петлицу.
— Куда прикажешь.
Доктор, удостоверившись, что старуха мертва, мертва бесповоротно, поспешил оказать помощь дону Леонсио Маэстре — у бедняги начался нервный припадок, он был почти без сознания и только отчаянно лягал ногами.
— Ах, доктор, как бы еще этот у нас не скончался!
Донья Хеновева Куадрадо де Остоласа была весьма встревожена.
— Не волнуйтесь, сеньора, тут нет ничего опасного, просто сильнейший испуг.
Дон Леонсио сидел в кресле, глаза у него закатились, изо рта текла пена. Дон Ибрагим между тем наставлял соседей:.
— Спокойствие, прежде всего полное спокойствие. Пусть каждый глава семьи тщательно осмотрит свое жилище. Мы должны оказать помощь органам правосудия своей поддержкой и сотрудничеством, насколько это будет в наших силах.
— Отлично сказано, сеньор. В такие минуты правильней всего, чтобы один распоряжался, а мы все повиновались.
И жители дома, где произошло преступление, все как один испанцы, с большей или меньшей готовностью повторили эту знаменательную фразу.
— Приготовьте ему липового чаю.
— Сейчас, доктор.
Дон Марио и бакалавр Элой решили, что надо пораньше лечь спать.
— Ну что ж, друг мой, завтра за дело. Так?
— Да, сеньор. Вот увидите, вы будете довольны моей работой.
— Надеюсь. Завтра в девять утра у вас будет возможность показать свое усердие. Куда вы теперь направляетесь?
— Домой, куда же еще? Пойду спать. Вы тоже рано ложитесь?
— Да, постоянно. Я веду регулярный образ жизни.
Элой Рубио Антофагаста почувствовал позыв к подхалимажу — видимо, угодливость была для него естественным состоянием.
— Если не возражаете, сеньор Вега, я вас провожу.
— Как вам угодно, дружище Элой, весьма благодарен. Сразу видно, надеетесь, что авось вам перепадет еще сигарета?
— Вовсе не потому, сеньор Вега, поверьте мне.
— Ладно уж, не прикидывайтесь святошей, все мы сперва были поварами, а уж потом монахами.
Хотя ночь была прохладная, дон Марио и его новый корректор, подняв воротники пальто, пошли еще прогуляться. Когда дону Марио выпадал случай поговорить на любимые темы, ни холод, ни голод, ни жара не были ему помехой.
Пройдя порядочный кусок, дон Марио и Элой Рубио Антофагаста наткнулись на кучку людей, стоявших на углу, тут же находились двое полицейских и никого не пропускали.
— Что случилось? Какая-то женщина обернулась.
— Не знаю, говорят, преступление, зарезали двух пожилых женщин.
— Черт возьми!
В разговор вмешался мужчина.
— Не прибавляйте, сеньора, зарезали не двух, а только одну.
— Вам этого мало?
— О нет, сеньора, даже слишком много. Но все же я бы предпочел, чтобы их было две.
К группе присоединился юноша.
— Что происходит?
Ему ответила другая женщина:
— Говорят, совершено преступление, задушили махровым полотенцем девушку. Говорят, артисткой была.
Два брата, Маурисио и Эрменехильдо, надумали опрокинуть за галстук по стаканчику.
— Послушай-ка, что я тебе скажу. Сегодня самый подходящий вечер нам кутнуть. Если дело у тебя выгорит, отпразднуем заранее, а если нет — ну что ж, все-таки повеселимся, а то когда еще придется. Не пойдем сейчас выпить, будешь целую ночь думать да гадать. Ты сделал все, что должен был сделать, теперь остается ждать, что смогут сделать другие. Эрменехильдо озабоченно сказал:
— Да, пожалуй, ты прав. Хожу весь день, все об одном думаю и только расстраиваюсь. Пойдем куда хочешь, ты ведь лучше моего знаешь Мадрид.
— Значит, не возражаешь, если пойдем выпить?
— Ладно, пойдем. Но как же так, без компании?
— Да уж кого-нибудь найдем. В такое время девок сколько хочешь.
Маурисио Сеговия и его брат Эрменехильдо отправились в обход по барам па улице Эчегарая. Маурисио вел, а Эрменехильдо послушно следовал за ним и платил.
— Будем считать, что нынче мы празднуем мое назначение. Я плачу.
— Хорошо. А если тебе не хватит на обратную дорогу, скажешь, я подкину.
В одной из пивнушек на улице Фернандес-и-Гон-салеса Эрменехильдо подтолкнул Маурисио локтем.
— Посмотри на этих двоих, вот безобразники. Маурисио обернулся.
— М-да, здорово. У этой Маргариты Готье и впрямь чахоточный вид, а в петлице-то, видишь, красная камелия, все как положено. Эх, брат, здесь у нас кто без стыда, тот и герой.
С другого конца зала раздался громовой голос:
— Ты не очень-то похабничай, Заднюшка, прибереги что-нибудь на потом!
Пепе Сучок поднялся с места.
— А ну, кто тут такой храбрый? Пусть выйдет со мной на улицу!
Дон Ибрагим говорил сеньору судье:
— Видите ли, сеньор судья, нам не удалось ничего выяснить. Каждый из жильцов обыскал свою квартиру, но ничего подозрительного мы не нашли.
Жилец со второго этажа дон Фернандо Касуэла, судебный прокурор, потупил глаза — он-то кое-что нашел.
Судья обратился к дону Ибрагиму:
— Начнем по порядку. У погибшей есть родные?
— Да, сеньор, есть сын.
— Где он?
— Ах, да кто его знает, сеньор судья! Это тип, известный своим дурным поведением.
— Бабник?
— Да нет, сеньор судья, он не бабник.
— Может быть, игрок?
— Нет, насколько мне известно.
Судья посмотрел в упор на дона Ибрагима.
— Пьяница?
— Нет, и не пьяница.
На губах судьи появилась язвительная усмешечка.
— Но послушайте, что же вы называете дурным поведением? Коллекционирование марок?
Дон Ибрагим обиделся.
— Нет, сеньор судья, дурным поведением я называю многое, например, быть «подружкой» педика.
— Ах, вот как! Сын погибшей — «подружка»?
— Да, сеньор судья, это всем известно!
— Ну что ж. Очень благодарен вам всем, сеньоры. Возвращайтесь домой, пожалуйста, в случае надобности я вас вызову.
Жильцы послушно стали расходиться. Дон Фернандо Касуэла, войдя в свою квартиру в правом крыле второго этажа, застал жену плачущей в три ручья.
— Ах, Фернандо! Если хочешь, убей меня! Но только пусть наш мальчик ни о чем не знает.
— Ну милая, как же я тебя убью, когда у нас в доме судья! Иди ложись спать. Недостает только, чтобы твой возлюбленный оказался убийцей доньи Маргот!
Чтобы развлечь толпу на улице, где собралось уже несколько сот человек, шестилетний цыганенок пел фламенко, прихлопывая себе в такт ладошками. Симпатичный мальчишечка, шустрый, где его только не встретишь…
Как-то раз один портняжка
из сукна штаны кроил,
увидал то цыганенок,
что креветки разносил.
Когда вынесли тело доньи Маргот, чтобы отвезти его в морг, малыш почтительно умолк.
Глава третья
После обеда дон Пабло направляется в тихое кафе на улице Сан-Бернардо сыграть, как обычно, партию в шахматы с доном Франсиско Роблес-и-Лопес Патоном, а попозже, часов в пять, полшестого идет за доньей Пурой, чтобы вместе совершить прогулку и затем стать на якорь в кафе доньи Росы — там они пьют по чашечке шоколада, который дону Пабло всегда кажется водянистым.
За одним из соседних столиков, у окна, играют в домино четверо: дон Роке, дон Эмилио Родригес Ронда, дон Тесифонте Овехеро и сеньор Рамон.
У дона Франсиско Роблес-и-Лопес Патона, врача-венеролога, есть дочь Ампаро, она замужем за доном Эмилио Родригесом Рондой, тоже врачом. Дон Роке — это муж доньи Виси, сестры доньи Росы; по мнению свояченицы, дон Роке Моисее Васкес — негодяй, каких мало. Дон Тесифонте Овехеро-и-Солана, ветеринар в чине капитана, добродушный провинциал, немного застенчивый, носит кольцо с изумрудом. Наконец, сеньор Рамон — булочник, хозяин довольно большой пекарни неподалеку от кафе.
Все шестеро друзей собираются здесь каждый вечер, это люди спокойные, серьезные, есть, конечно, у каждого какая-нибудь слабость, но ведут они себя чинно, никогда не спорят, только переговариваются, сидя за своими столиками, чаще всего насчет игры, а порой и о других делах.
Дон Франсиско потерял слона.
— Плохи мои дела!
