Владимир Некляев - Лабух
— Вы же сказали, что поняли… От меня жена ушла, Роман. Развелась. Как в таких случаях поступают?
От китайской философии к разводу с женой сиганул он без всякого перехода, словно и то, и другое было одним и тем же. Может быть, это и есть Дао.
— Пьют, — ответил я сразу, поскольку в разводах был специалистом не меньшим, чем Максим Аркадьевич в китайской философии.
Он коротко вздохнул, даже не вздохнул, присвистнул как–то…
— Это я знаю. Но я не пью. Вам Ли — Ли не говорила?..
А об этом сегодня он меня уже спрашивал.
— Тогда тем более пьют. — Я достал коньяк, который все же прихватил по дороге, разговор предполагая нервный. — Давайте под кофе…
Максим Аркадьевич вскинул руки вверх.
— Нет–нет! Вам рюмку принесу, а сам — нет, извините.
— Дао не позволяет?
— Мозги не советуют, — ответил доктор философии, выходя на кухню. — Жаль их пропивать, пропить их легче всего.
Это, пожалуй, истина… Мозги придумали водку, но водка мозги придумать не может.
Как только Максим Аркадьевич переметнулся от китайской философии к жене, я почувствовал себя полегче. Философией, мне казалось, он разговор о Ли — Ли оттягивает, а оттягивают обычно только самое худшее. Ничего хорошего я в любом случае не ожидал, но проблема жены лучше, чем проблема Ли — Ли… Только почему он с этим мне позвонил? Больше некому?..
Такое бывает. Вертится вокруг пропасть народу, вроде бы друзья, товарищи, а случись что–то серьезное, станешь искать, к кому бы кинуться — ан не к кому. Ты один. Тогда и бросаешься в панике к любому…
Отец Ли — Ли не похож на паникера, люди спокойнее редко встречаются. Проглядывается в нем, неожиданная в таком здоровущем мужике, беспомощность, но ее не столько, чтоб киселем расползтись из–за ушедшей жены. Что–то, значит, есть еще… Общее, как он сказал. Дао…
Дог Максим, глядя на меня все так же нерадостно, вошел и лег посреди комнаты. На всякий случай я подобрал ноги под стул, да что толку?.. Дог лежал, смотрел на меня и что–то обо мне думал. Хреновое–хреновое, судя по взгляду…
— Я не виноват, что собак боюсь, — просительно посмотрел я на Максима Аркадьевича, когда он принес рюмку с ножом и не нарезанный лимон на блюдечке. — Можно его в спальню?
— Можно, если выть не будет… Это сейчас спальня, а была комната Ли — Ли, он в ней воет.
— Может, не будет…
— Может, и не будет… Максим!
Максим Аркадьевич только кличку назвал, ничего Максиму не приказывая, а дог, косясь на меня, поднялся и двинул в другую комнату. Я уж не стал просить закрыть его там, Максим Аркадьевич сам догадался замкнуть дверь спальни. В доме этом некое таинственное, как музыка вне звуков, всех со всеми взаимопонимание.
— Сам он все равно бы оттуда не вышел, но пусть будет по–вашему… — начал доктор философии, вновь присаживаясь, и завершил, присев. — Жена моя взревновала ко мне Ли — Ли, Роман. С этого все началось, чтобы так вот закончиться.
К его манере беспереходной смены разговора трудновато было приноровиться, и мне подумалось, что или он, или я в разговоре что–то пропустили. Или пропустила Ли — Ли, которая хоть и не имела привычки исповедоваться в своей семейной жизни, но о том, что Максим Аркадьевич отец ей не родной, могла бы сказать, это все же кое–что значило… Я бы тогда, может быть, не Аркадьевичем, а просто Максимом его называл, как дога.
— Вы похожи… — сказал я, не зная, что сказать, и, не целясь ни во что, попал во все.
— Нет! Совсем нет! В том и причина, из того и возникло все, что нисколько не похожи! И это оказалось столь неожиданным, как открытие нового, теоретически возможного, но космически отдаленного и потому словно бы не существующего мира! Пока она была маленькой, мне и самому казалось, что мы похожи, тем более при таком внешнем сходстве. И только к окончанию школы, когда в ней проявился стиль, характер, обозначился способ мышления, тип поведения, — все оказалось не моим! Противоположным, мной не заиметом! Таким, что должно было во мне быть, но обошло, миновало, через меня перекинулось к ней… Чего я хотел для себя в себе, понимаете? И во мне возникло желание это заиметь, понимаете? Поначалу оно не было чувственным, любовью или сексуальным влечением, нет… Сразу я и не думал об этом, и, если бы подумал, пресек бы это в себе, заставил бы себя остановиться, но ведь я не думал! Я только увидел вдруг, что она не похожа на меня, как дочь на отца, и, казалось бы, что из того?.. Ничего, больше непохожих, чем похожих. Но все уже происходило само по себе, я стронул тот горный сугроб, с которого начинается лавина. И однажды заметил еще, что она не похожа, как моя дочь на мою дочь, и тут же понял, ощутил, неодолимо почувствовал, что дочь моя похожа на мою женщину. Только на мою женщину, больше ни на кого, только она похожа, больше никто. Думать было поздно, совладать с этим я уже не мог… Зоя, моя жена, терпела до последнего, с дочерью все же все связано, а сегодня ушла. Сказала, что я душевнобольной. Сумасшедший. Я, разумеется, не сумасшедший, поэтому принял единственно возможное решение: повеситься. Но Максим не дал… Веревку вырвал и перегрыз. А потом я увидел, что в доме этом и повеситься мне никак не словчиться, негде и не на чем, низко везде — и позвонил вам. Вы что–нибудь можете придумать?..
«Ну–ну… — думал я, пока он бред свой промолачивал, — ну–ну, ну–ну…» — и это все, что я мог придумать. Если существует что–то в мире, чего мне не представить и не постичь, так это не китайская философия, не чань и не Дао, а то, о чем он бредил. Не было во мне закутка, где бы могло такое поместиться. Невозможное есть невозможное, поэтому, как только начал он в нем исповедоваться, мне и взбрело в голову, что отец он Ли — Ли неродной. Я струхнул, я сразу же попытался зацепиться за возможное… Но мне это не удалось, как не удалось ему повеситься, — и заумный для лабуха философ предстал выродком, спящим с кровной дочерью. Выродок смотрел на меня, ожидая, что я скажу, что сделаю, а что мне говорить и делать?..
Вот вы бы — что сделали?..
Если в чем–то и подмывало помочь ему, так разве в том, на что он было намерился, да Максим помешал. Ножом, который принес он лимон нарезать, или бутылкой по черепу… Но почему я?
Не придумав, что сделать, я так и спросил:
— А почему я?..
— Вам досталась Ли — Ли… Но, пока есть я, она у вас не навсегда, поэтому вы должны хотеть меня уничтожить. Это естественно.
Естественно!.. Что здесь естественного?.. И все же я не смог не спросить о том, о чем можно было уже не спрашивать.
— Ли — Ли вам родная дочь?
Максим Аркадьевич взглянул на меня непонимающе, бессмысленно — как в пустоту посмотрел.
— А какая еще?..
Что же это: бессмысленное в пустоте?.. Мне показалось, что с чужой женщиной, с неродной дочерью, с моей Камилой все это было бы ему совершенно ни к чему, потому что он выродок, ну и пусть себе, пусть, — я хотел только конкретного, без китайских намеков, ответа на вопрос, который меня ужасал.
— Вы с ней… — начал я и все же запнулся, не смог доспросить. Ну, это было, как спросить у Камилы, не хочется ли ей переспать со мной.
Доктор философии помог мне.
— Вам хочется знать…
— Да! Хочется! — решился я, и в пораненном корне моего романчика повернулась вилка — всеми четырьмя зубцами. — Вы были с ней?
— В каком смысле?..
— В самом простом! Вы с ней спали?..
Я на вилке торчал, а он опять отвечал по–китайски.
— Ли — Ли — моя противоположность. Я ведь говорил вам…
— Ну и что?!. Они все — противоположность!
Максим Аркадьевич вскочил со стула — огромный, под потолок. Здесь ему и в самом деле никак не повеситься.
— Ли — Ли не все! Все — не противоположные, они желают того же, чего и вы! А Ли — Ли — нет! Она жаждет иного! Не познать, не постичь нечто, а стать тем, что постигает, без постижения! Сразу — как вода водой! Как ветер ветром! Не осознавая себя — это и есть Дао! Только она не понимает, что тогда как отец может родить дочь, так и дочь отца! Что они друг для друга и один в другом рождаются бесконечно, ибо нет такого, что в одну сторону — начало, а в другую — конец! Она не способна включить меня в неосознаваемое, я для нее реальность, отец, и она видит и видит меня в примитивном, физическом начале — и хочет не так и не того, как и чего хочу я! Потому что представить не может, что со мной это, как с водой, как с ветром, может произойти вне сознательного, просто открыться — и всё! А вы думаете, я монстр!..
Я думал, что он не монстр, а выродок, но это, вроде, одно и то же, так что он опять угадал.
Из всего, что он прокричал, я для себя услышал: это может произойти — и выходило, что не произошло… И только теперь я заметил, что сдавливаю в руке лимон, выжав сок из него до последней капли — полное блюдце.
— Максим Аркадьевич, скажите мне так… чтобы мы дальше могли разговаривать… чтоб я понял: вы спали с Ли — Ли? Были вы с ней, как с женщиной, или нет?
