Валерий Былинский - Адаптация
– Вы не знаете, как тут деньги менять, лучше здесь или в городе?
– Я здесь поменяла, – как-то безразлично буднично, совсем по-московски ответила она. – Сотку сразу, чтобы потом не париться. И вам советую.
Бытовая деловитость ее слов в сочетании с легким городским сленгом отрезвили меня. Пахнуло отсутствием уникальности, каким-то улыбчивым муравьиным распорядком, столь любимым теми, кто называет себя в России средним классом. Я вспомнил, что в самолете она почти не разговаривала со мной, – только перечисляла названия тарифов, услуг, рекламных красот, но своего ничего не вносила. А сейчас она как бы впервые заговорила от самой себя. Я кивнул и некоторое время стоял с ней рядом. Вскоре девушку с ребенком поглотила высасывающая сила движения людской массы – ее выплюнули, куда-то распределили, она села на автобус и уехала.
Встречи, события в жизни – это как наша одежда, которая может быть к лицу или нет, безвкусной, гармоничной, короткой, длинной, не по размеру или идеальной по фигуре. Моя мимолетная самолетная встреча была никакой – словно я оказался возле прилавка с одеждой и ничего не купил. И меня не купили.
Кто знает, вдруг это все же была моя судьба? Или крохотная частичка судьбы? А я в глупом надменном сговоре с собственным героем сделал идиотское заключение из всего-то пары вылетевших изо рта слов? Но вряд ли. Ведь меня самого очень трудно представить хоть частью, даже крошечной песчинкой ее женской судьбы – а проникновение при встрече друг в друга имеет право быть хоть немного взаимным.
И еще, человек – существо многоликое. В отличие от красивого гастрономического блюда, которое почти всегда оказывается вкусным, внешне привлекательные люди нередко безвкусны. Представитель среднего класса напоминает безвредно теплое, не горячее и не холодное блюдо. Вовремя разогретое, в меру сытное, плюсоминусовое, толерантное по вкусу, как либеральная идеология – вот такое оно, это блюдо. Пицца из фабрики пицц, которая вкусна только свежей и разогретой. Меня оттолкнула унылая среднеклассовость, которую я в ней почувствовал.
А сам ты кто? – спросят меня. Да, сам – кто?! Не пробивающийся ли в средний класс росток, получающий в пересчете с рублей от тысячи до двух тысяч долларов в месяц? Но что-то насмешливо говорит мне, да и вам сейчас, – что дело вовсе не в деньгах и не в месте работы. Дело в том, разделяешь ли ты душой эту идеологию или нет. Считаешь ли ты, что существует отдельно – бодрые трудолюбивые будни, в которых нет места философскому самоуглублению, и отдельно – расслабленный, экстремальный отдых, в котором не модно и отвратительно тосковать, а позволяется лишь изредка стильно скучать? Считаешь ли ты, что абсолютно каждый в этой жизни при вынужденных обстоятельствах может и должен бросить не приносящую денег работу (шахтер – шахту, учитель – учительство, беспризорник – беспризорничать, алкоголик – пить и т. д.) и стать менеджером, продавцом-консультантом, секретарем-референтом, клаббером, миллионером, или нет? Считаете ли вы, что люди равны, как стопки газет, или они пожизненно разные по силе воли, таланту, уму, доброте, глупости, пошлости, слабости, злу? Будете ли вы презирать тех, кто опустил руки, не смог уйти с шахты, учительской должности, из пьющей деревни, из беспризорников в офисы, ресепшены, бутики, бизнес-планы, чил-ауты, четырехзвездочные отели и систему «все включено», или нет? Самое странное – часто думал я (да и мой герой тоже), рассуждая о среднеклассовом обществе нашего большого остывающего до среднетеплой температуры мира, самое странное и смешное – что наш современный русский средний класс, вроде бы презирая и отрицая советский коммунизм, сам является светочем массового коллективизма, эдакой большой комсомольско-партийной ячейкой, где принято толерантно выражаться, модно тусоваться, хорошо зарабатывать (неважно каким способом), считать, что все люди одинаковы и имеют равные возможности, но при малейшей угрозе своему благополучию называть всех остальных быдлом и сетовать на то, что не каждому дано подняться до их уровня. Можно получать миллион в месяц, сто долларов в месяц – но все равно разделять эту идеологию. Мечтать о ней, готовиться к ней, упиваться ею, скучать с нею, даже жаловаться на нее – но всегда быть рядом с нею и возвращаться в нее.
Я заплатил 25 долларов за египетскую визу и разменял 100 долларов на местные фунты.
Сели в автобус. Туристов стали развозить по гостиницам. Гид, русскоговорящий усталый араб, торжественно выкрикивал название отелей. И каждый раз возле объявленного отеля выходили из автобуса пятеро, трое, двое человек. Вскоре я остался в автобусе один. «Отель Синдбад Мирамар…» – вспоминал гид, листая листы в папке в руке… Водитель тоже не мог понять, где в Хургаде находится отель с таким названием. Я порадовался за попутчицу с ребенком, которая, оказывается, не все знала или что-то перепутала. «Отель Мирамар…» – бормотал гид. «Синдбад Мирамар», – напомнил я, делая ударение на первом слове. «А, ну да, о’кей, йес…»
Мы долго блуждали по пыльным улицам, наконец подъехали к трехэтажному зданию. «Синдбад Мирамаар»! – выкрикнул гид, словно объявляя выход на арену цирка знаменитого артиста.
Эни, Муххамед, Кирибати
Население Египта не сплошь мусульманское. Здесь есть христиане, копты – как они сами себя называют, показывая запястье или внешнюю поверхность кисти, где вытатуирован маленький черный крест. «Я христианин», – многозначительно кивают египетские потомки коптов и называют свои неарабские имена: Роман, Александр, Энтони…
В отеле «Синдбад Мирамар» среди обслуживающего персонала были как мусульмане, так и христиане. Одного из них, бармена с мечтательной улыбкой и прищуренными глазами, звали Муххамед. Другого, усатого, редко улыбающегося уборщика этажей и номеров, – Эни. Мусульманин и христианин. Разницы между ними я не заметил никакой. Они сливались в одну общую массу, главным желанием которой было как угодно вытащить из клиента чаевые, выпить где-нибудь алкоголь и переспать с какой-нибудь женщиной.
В моем номере, который оказался классом явно ниже, чем заявленные в туристическом контракте четыре звезды, не работал кондиционер, отсутствовал холодильник, в душевой не было ни мыла, ни туалетной бумаги, а на полу под унитазом натекала большая лужа воды. «Все о’кей?» – бодро спросил меня Эни, прежде чем уйти из номера и получить пять фунтов чаевых. «О’кей», – сказал я ему и попросил принести в номер мыло и сделать так, чтобы вода не натекала. Мне было лень, да и противно ругаться из-за номера; наверное, если бы я был с женой или с девушкой, я бы это сделал, а так – нет. Хотелось побыстрее пойти на пляж, искупаться.
«О’кей, все будет, и мыло и вода», – пообещал на плохом английском с широкой улыбкой Эни и быстро ушел. Я разделся, надел шорты и стал его ждать, чтобы принять душ. Мыться без мыла было как-то странно. Но в течение часа он не вернулся. Я спустился на первый этаж. Эни стоял и разговаривал с портье, молодым чернявым парнем с бархатными черными глазами. Увидев меня, христианин-копт радостно-кисло заулыбался и громко спросил: «Все о’кей?» Слева облокотился локтями о стойку бармен мусульманин Муххамед, мечтательно улыбаясь, он смотрел в мою сторону, думая о чем-то своем.
– О’кей, – кивнул я Эни.
– Смотри, ваши русские девушки здесь живут. Красивые, секси! – вдруг панибратски наклонившись ко мне, заговорил Эни, показывая на двух идущих мимо девушек – одна была в шортах, другая в короткой юбке. Проходя мимо, девушки не повернули в нашу сторону голов. На вид им было лет по девятнадцать, двадцать. У одной был очень надменный вид – нацепив на глаза темные очки, она так задрала голову, что глядит, казалось, в потолок. Фигура у нее была вызывающе сексуальной, особенно зад, едва прикрытый белой теннисной юбкой.
Я решил вернуться в номер и принять душ как есть. Поднимаясь по лестнице, я видел, как Эни, кивая портье на выходящих на улицу девчонок, с восторженной улыбкой дергал бедрами, показывая, как бы он отымел эту пару подруг. Портье быстро кивал бархатными ресницами.
Через полчаса, спустившись в холл, я узнал, что своего пляжа у отеля нет, но постояльцы могут ходить загорать на территорию другого отеля под названием «Саунд Бич Хотел». Это была еще одна новость, о которой меня не предупредили в Москве. В любом четырехзвездочном отеле положен холодильник в номере, – говорил Максим Максимович, – и кондиционер, и пляж рядом. Все как у свободного человека, который заплатил за временное обладание кусочком цивилизации.
Но, похоже, все дело в размере заплаченных сумм. Если бы я взял тур подороже, как мне предлагали, с системой «все включено», там непорядок наверняка бы тоже имелся – только менее заметный. Например, личинки ленточных червей во льду для коктейля, что иногда подают в барах на средиземноморских курортах, если официант из-за презрения, спешки или безразличия заморозит вам лед из водопроводной воды, а не из очищенной. А чем больше платишь, тем сильнее недостатки мира услуг вытесняется из материальной области в духовную. Состоятельные граждане – по крайней мере, в России – нередко несчастливы в личной жизни, они страдают от неврозов, заключений в тюрьму, убийств, самоубийств. У бедных же людей основные беды сосредоточены в нищете. Все их услуги, купленные на малые суммы, оборачиваются физическими или материальными страданиями. Например, отравление некачественной пищей, дурное медицинское обслуживание, трескающиеся дешевые ботинки, бесправие в суде, милиции, ломающиеся на дороге старые автомобили. Средний класс, который находится между, призван вычертить в жизни человека золотую середину. Для этого он опрощает свои эмоции и чувства, гасит тревожное ощущение прекрасного, заменяя его улыбчивым чувством красивого, средне преуспевает, создает средние предприятия, средние семьи и становится среднесчастливым.
