Валерий Былинский - Адаптация
Шевельни – и это исчезнет.
Нет! Где же правда, где? Кто говорит? Найти бы, найти бы, за что зацепиться… Роюсь, копаюсь в себе… Держаться… Держаться… где же, за что?!
Клетка с языками нависает все ниже, уже закрывает, как тяжелая туча, горизонт, уже капают мне на голову капли… что это, кровь? Да, идет дождь из крови, ливень из крови. Сжимаюсь, сворачиваюсь, стискиваю себя сам, как склизкое сердце в руках…
Где же спасение? Где?!
Здесь. Шевельни пальцем – и все! Вот оно. Я говорю, еще не поздно, еще секунда осталась – шевельни. Я тебя не призываю встать и сражаться. Даже напрягаться не надо – только лишь шевельни вот этим мизинцем – и все, уплывешь по реке…
Нееееет!
Полсекунды осталось. Ну?!
…не… Нет выхода, нет… Я ныряю…
Ну!
Должен же где-то быть выход, должен…
Он только один. Шевельни.
Нет!
Дрожащие внутри меня ужасы замерли, сжались, взмолились – потому что их стала накрывать черная тень… Дыхание вечности смерти лизнуло меня. Ад, как змея, растянул свою глотку – и начал меня заглатывать…
Все.
И… вдруг что-то во мне всхлипнуло и наконец завопило что было сил моим голосом:
– ГОСПОДИ, СПАСИ МЕНЯ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Впервые в жизни, глядя в себя через закрытые глаза, я видел глаза в глаза свою собственную душу. Не помню, как она выглядела, совсем не помню, потому что она кричала…
Мой крик еще не закончился, как все изменилось. Будто по окружающему меня воздуху прошла конвульсия – он вздрогнул, исказился, пошел цветовыми пятнами, сложился надвое, скомкался, а потом раскрылся… И я увидел бутон распускающегося с огромной скоростью цветка. Боже мой, как красиво! Я не думал никогда, что наш мир – это один гигантский цветок! То, что нависало справа, мгновенно уменьшилось до размеров какого-то черного точечного животного и пропало. Повсюду вспыхивал яркий белый свет – словно на вычищенный от старой краски холст выливали новую белую краску. И этот свет совсем не слепил мне глаза – я мог на него смотреть.
Снизу, из-под земли, через траву, за которую я держался, в меня потекли с бешеной скоростью токи какой-то невероятно сильной энергии. Как новая, чистая кровь, эта энергия заполнила меня и… заставила открыть глаза. Может быть, я их еще и не открывал? Но теперь…
Теперь я увидел перед собой сияющее новое солнце. Похожее на диск и на сердце одновременно, с лучами, напоминающими огненные руки, оно пульсировало в белом небе и дрожало, беспрерывно взрываясь изнутри вспышками золотого света.
Кто-то коснулся моего плеча:
Ну вот видишь, ты продержался. Ты молодец.
Так там… у реки… был не…
Да. Но Я был с тобой.
Смотря перед собой прямо в золотое сердце, не ощущая ни проблеска боли ни в теле, ни в душе, я почувствовал, что плачу. Но не слезы вытекали из моих глаз, а что-то другое, чистое, как руки солнечных лучей…
Господи, как же хорошо… Меня будто вынесли из-под вечной бомбежки и принесли наконец туда, где я должен был быть… Всегда должен был быть. Почему же я раньше тут никогда не был? Почему? Где я был? Почему так долго не возвращался? Это ведь мой дом? Да?
Теперь ты понимаешь, что такое вера?
Да, понимаю, – плакал я, закрыв глаза.
Все понимаешь?
Господи… Господи, неужели с Тобой… все встречаются?
При жизни, как ты, не все. А после смерти – все, конечно.
При жизни? Ты сказал – при жизни?
Конечно, ты еще жив. Но твоя жизнь скоро кончится.
Когда?..
Не только твоя. Сейчас.
Задрав душу, я смотрел на огромное ультрамариновое небо над головой и видел, как снизу, с Земли, в него медленно взлетают белые светлячки, оставляющие за собой легкий огненный свет.
Это души.
Умершие?
Живые, конечно. Души умерших людей.
А эти? Эти? – смотрел я на огоньки, что ракетой отрывались от Земли и с огромной скоростью догоняли и опережали другие.
Это души верующих людей.
А с теми что? С теми, кто не верил, что?
Там не все неверующие. Есть маловеры, заблудшие. Многие из них поблуждают по вечному миру и когда-нибудь, может быть, снова родятся и снова ощутят радость жизни.
А Земля? – спрашивал я, видя, как с поверхности планеты начинается массовый взлет светлячков – так, что все небо покрывалось летящими кометами. – Она погибает?
Это не навсегда.
Но почему?
Люди так захотели.
Сами?
Конечно. Каждый из вас с детства знал, что такое добро, а что зло.
И… я?
И ты. Ни один из людей не придумал и не написал сказки или книги, где зло признавалось бы хорошим, а добро плохим. Все знали, что зло – это плохо, а добро – хорошо. Но ни одному человеку, выросшему из ребенка во взрослого, не удавалось прожить свою жизнь без намеренно сделанного зла.
Но ведь… иначе же не бывает…
Почему же не бывает? Совершенство существует, уж поверь мне.
Так что же… то, что случается сейчас с Землей – это наказание за несовершенство?
Нет. Просто пришел свой срок.
Какой срок? Кто его назначает? Ты?
Да. Если бы ты писал книгу и у тебя бы получалось очень плохо – что бы ты сделал?
Сжег бы ее… Или… Нет, постарался бы переписать или написать заново.
Ну вот и Я. Сначала переписывал. Потом писал заново. Потом опять переписывал. Иногда поправлял. А теперь собираюсь писать заново.
Так значит…
Я еще не решил. Может быть.
Скажи… а что нужно, чтобы когда-нибудь… чтобы вернуться?
Конечно. Все как и у вас, писателей. Вы же судите по своей совести, кому из персонажей остаться в живых, кому умереть, кому стать счастливым, кому нет. Так и у Меня.
Суд?
Да.
Страшный?
Серьезный. Все ведь очень серьезно. Помнишь, Я тебе говорил?
Да…
Ну, тогда счастливо…
Скажи… А где будет моя душа, пока я… если я когда-нибудь вернусь?
Здесь. Где же еще?
Я почувствовал, что мои ноги заливает теплая вода. Я увидел, что стою по колени в прозрачном море. Ко мне подплывали рыбы и тыкались своими мордочками в ноги. Сделав шаг к берегу, я услышал рядом с собой фыркающий смех. Обернулся и встретился глазами с Лизой. Она тоже стояла по колени в воде и смеялась, плескалась водой:
– Боже мой, как здесь хорошо! Как хорошо, боже мой!
Подойдя, я обнял ее:
– Хорошо, родная… Ты здесь, здесь…
– Не только я, Сашка!
– Кто еще?
– Как кто? Ты забыл? – она приложила мою руку к своему животу. – Наш ребеночек, наше сердечко. Оно стучит. Слышишь? Слышишь? Оно стучит!
Мы вышли из воды и пошли по берегу, погружая ноги в мягкий белый песок.
Навстречу нам шел, тоже обнаженный, как и мы, парень, в котором я сразу же узнал Сида.
– Богдан, и ты жив?
Мы обнимались, смеялись.
По берегу моря к нам подходили люди. Заметив среди них Тищика, я подбежал к нему, обнял, поцеловал.
– Генка, ты Инну не видел? – спросил я его. – А Анну… – помнишь ее?
– Помню, – улыбался он, – наверное, они еще не пришли.
Лиза вдруг побежала вперед и повисла на шее у высокого седого мужчины, потом стала обниматься с женщиной. Я понял, что это ее родители.
Кто-то погладил меня по голове, как в детстве. Я обернулся:
– Мама?!
– Сыночек… – мама, улыбаясь, стояла передо мной. Она была в том же возрасте, в котором умерла. Без одежды, как и все. Но, Боже, до чего же она была красива! Она прямо светилась от бушующей, переливающейся красоты, которая разливалась по ее телу. И Лиза, вновь подскочившая ко мне, тоже была так красива… И все вокруг… Господи, неужели же это мы? Неужели Ты создавал людей такими прекрасными? Почему же раньше мы не замечали этого?
– А где отец? Брат? – спросил я у матери.
– Они еще не пришли, – ответила она.
НАЧАЛО
Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе.
Августин Блаженный, «Исповедь».
