Кевин Милн - Шаги навстречу
— Идеальное место, — заявляет мама, после того как мы быстро осматриваем дом, знакомясь с интерьером.
Идеальное? Скорее похоже на фильм ужаса о Русалочке.
— Пахнет солью, — говорю я.
— А мне нравится, — встревает Кейд. — Заглушает твои духи.
— Мне тоже нравится, — замечает Энн прежде, чем я успеваю накинуться на Кейда. — Такое впечатление, что мы с каждым вдохом поглощаем океан. Мама права, это идеальное место для того, чтобы провести лето. — Она замолкает и смотрит прямо на меня. — Если бы только ни с кем не делить комнату.
— Поверь мне, — вздыхаю я, — это взаимно.
Папа стоит на кухне и внимательно изучает пол. Теперь, когда этот дом официально принадлежит нам, он осматривает его более критично, чем во время прошлых приездов.
— Меня немного… мутит. Кого-нибудь еще подташнивает?
— Меня, — тут же признаюсь я, поднимая руку. — По-моему, все дело в ковре.
Мы все наблюдаем, как папа достает из кармана ручку и кладет ее на плитку у ног.
— Интересно, — негромко бормочет он. Когда он отпускает ручку, она начинает медленно, но уверенно катиться в противоположный конец кухни. — Ух ты, непорядок.
— Ты шутишь, — говорит мама.
— Сила притяжения не врет, но мне кажется, что раньше я этого не замечал. Скорее всего, виной песчаный фундамент — со временем он осел. Поэтому мудрые люди строят дома на скалах. — Он задумывается. — Это может повлиять на стоимость. Прежде чем продавать, следует все внимательно осмотреть.
— А я ничего не замечаю, — ничуть не смутившись, заявляет мама. — Все равно он прекрасен. Идеальное место для того, чтобы этим летом создать идеальные отношения с нашими идеальными детьми.
— И с Кейдом, — многозначительно добавляю я.
Мама усмехается и обнимает Кейда за плечо.
— Да, Бризи, — смеется она, — и с Кейдом.
Разобрав чемоданы, мама отправляется на местный рынок, а мы с папой идем на короткую прогулку по пляжу. Солнце как раз заходит, окутывая всю линию горизонта в оранжево-пурпурное зарево.
От меня не укрывается то, что Энн продолжает делать длинные, глубокие вдохи, когда мы бредем по песку. После особенно продолжительного вдоха она оборачивается, вздымает руки высоко в небо и восклицает:
— Я могла бы сегодня умереть — и была бы просто счастлива.
— Не умирай, — прошу я, — потому что я не хочу жить одна, сама знаешь с кем. — Я киваю на Кейда.
— Я пошутила. Успокойся.
— А я нет, — бормочу я.
Энн делает очередной глубокий вдох, медленно выдыхает, смакуя.
— Неужели вы не чувствуете? Ропот волн, шум, мелкие брызги — я чувствую себя такой живой.
— Этого мы все хотим, — говорит отец, наклоняется и рисует пальцем сердце на песке. — Жить на пляже, чтобы чувствовать себя живым. — Пару секунд папа с Энн обмениваются спокойным взглядом как отец с дочерью. — Ради того чтобы ты, Энн, жила. И получила новое сердце. — Он встает и стряхивает песок с пальца.
— А еще речь идет о смерти, — добавляет Кейд. — Потому что, если ты получаешь новое сердце, значит, у кого-то выдалось не очень удачное лето.
Энн тут же мрачнеет.
— Спасибо большое, что напомнил мне об этом, — говорит она, ее глаза тут же краснеют и наполняются слезами. — Умеешь ты все испортить.
Она поворачивает и направляется назад к дому.
— Молодец, Тупица, — «хвалю» я.
Папа качает головой:
— Кейд, тебе следует научиться некоторые мысли держать при себе.
— Пап, но это же правда. Я не хочу, чтобы Энн умирала, но и не хочу, чтобы умер кто-то другой.
Он нерешительно улыбается и ерошит Кейду волосы.
— Я знаю. Но хочешь, я что-то тебе скажу? Поскольку я отец, я — эгоист. Хочу, чтобы Энн жила долго-долго. Поэтому если кто-то должен этим летом умереть — а мне бы очень этого не хотелось, — но если такова воля Господа, тогда я буду молиться Всевышнему, чтобы это оказалась не твоя сестра. — Папа легонько обнимает Кейда за плечи. — Пойдем, сынок. — Поворачивается ко мне и знаком призывает следовать за ними.
Я не шевелюсь.
— Я могу здесь еще ненадолго остаться? — С моих уст слетел лишь шепот, но непрекращающийся ветер донес его до папиных ушей. — Пока солнце не село?
Изначально я уверена, что он не разрешит: девочке-подростку не стоит одной оставаться на пляже. Но потом он, наверное, что-то разглядел в моих глазах, потому что успокоился.
— Никуда не уходи, — предупреждает он. — Скоро прилив, не подходи слишком близко к воде. Увидимся позже.
Как только он скрывается с глаз, я направляюсь прямиком к воде. Однако не захожу далеко — только ноги намочить. В конце концов, вода почти ледяная: на побережье Орегона всегда холодно. Какое-то время я стою на одном месте, все больше погружаясь в песок всякий раз, как вода вокруг моих лодыжек отступает назад в океан. Когда ноги немеют, я отхожу на то место, куда вода не достает. Палочкой рисую на песке — крошечное сердечко, похожее на то, что папа рисовал пальцем.
Только мое больше походит на сердце моей сестры: кривое, немного неправильной формы.
Когда дело касается живописи (а для меня даже простой рисунок на песке — живопись), я стремлюсь к совершенству. Я не хочу рисовать сердце такое, как у Энн, — с дефектами. Чтобы исправить, я рисую вокруг первого сердечко побольше, но мое новое сердце такое же перекошенное.
Что со мной? Это не должно быть сложным! Может быть, мои руки тоже занемели.
Испытывая разочарование, я продолжаю в сумерках рисовать сердца вокруг предыдущих, надеясь, что следующее окажется идеальным. С каждой новой линией рисунок становится все больше, но вовсе не лучше. В конечном итоге коллекция сердец становится шириной, по крайней мере, метров в шесть и почти касается прилива. Когда я вижу, что вода скоро разрушит мою работу, я на цыпочках подхожу к самому первому кривобокому сердцу — сердцу Энн в самой середине — как будто само мое присутствие может его уберечь.
Через несколько минут бурлящая вода прилива вновь щекочет мне лодыжки и смывает сердце сердец.
— Почему бы тебе просто не оставить ее в покое? — спрашиваю я у океана. Или у Господа. У кого-то.
Океан не отвечает. Волны продолжают накатывать и отходить, лаская песок. И тем не менее, когда мои ноги синеют от холода, каждая новая волна является страшным напоминанием о том, что я уже знаю. Ущербные сердца долго не живут.
— Эй, бродяга. Мы уже хотели вызывать спасателей, — шутит мама, когда я наконец-то возвращаюсь с пляжа через заднюю дверь. Она стоит у плиты, помешивая спагетти в кастрюле. Сделав неглубокий реверанс, она интересуется: — Что скажешь о моем фартуке? Он висел в кладовке и так и просил, чтобы его надели.
