Александр Грязев - В рай с пересадкой
— Нет.
— Это праздник нашего Тбилиси в последнее воскресенье октября. В этот день приезжают в город люди со всех концов Грузии и улицы Тбилиси становятся местом настоящего народного праздника. Заходи в любой дом — везде будешь желанным гостем. Приезжайте к нам в этот день и сами всё увидите.
— Спасибо.
— Ну, а теперь погуляем немного и обратно поедем. Нам ещё во многих местах побывать надо.
Все пошли по аллее. Народу в парке было много, Колька то и дело глядел по сторонам. На скамейке, мимо которой они проходили, он увидел девушку. Что-то в ней Кольке показалось знакомым и он, уже несколько шагов пройдя, оглянулся и узнал в девушке проводницу Любу.
— Люба!? Точно! Здравствуй, Люба.
— Привет.
— А ты что тут делаешь?
— То же, что и вы — отдыхаю.
— Одна?
— Пока одна.
— Ну, а чего одна-то? Пойдём с нами.
— Спасибо. Сегодня некогда.
— А вечером? А, Люба?
Люба ответить не успела. Неожиданно подошли два грузинских парня. Она встала им навстречу. Один из подошедших преподнёс ей букетик цветов.
— Всё в порядке, пошли, — сказал он.
— Послушай, Люба, — заговорил было снова Колька.
— Извини, дорогой, — остановил его парень, беря под руку девушку. — Любе некогда, понимаешь?
— Пока, — сказала Люба и помахала Кольке рукой, удаляясь по аллее с парнями.
— Архандер хиндер дергауз, — только и смог сказать удивлённый Колька, смотря им вслед, а потом побежал догонять своих.
Путешествие друзей по Тбилиси продолжалось. На обратном пути с горы Мтацминда посетили за оградой храма на её склоне пантеон писателей Грузии, где похоронен и Грибоедов. Прошлись по узким улочкам Старого Тбилиси. Побывали там же в древней городской цитадели и у Метехского замка на берегу Куры. Да мало ли что ещё показывал своим друзьям в родном городе Гурам Александрович Николадзе. К его дому подъехали только под вечер. Там их уже ждала хозяйка — Тамара Луарсабовна.
Празднично был накрыт стол в доме Гурама Александровича. Тамара Луарсабовна хлопотала у стола и потчевала гостей, а хозяин возглашал тост за здоровье друзей, за верность в дружбе и любовь.
— Дорогие мои друзья! — говорил он. — У меня сегодня счастливый день. Судьба подарила мне нечаянную радость. Ну разве мог я ещё вчера или сегодня утром подумать, что встречу здесь моего друга Серго, Серёжку Селезнёва. Так выпьем за то, чтобы такие, счастливые дни были у каждого из вас! За счастье ваше и ваших родных, друзья!
— Спасибо, Гурам, — сказал Сергей Иваныч. — У меня тоже сегодня счастливый день. Я в доме моего друга и брата… Жалко, что ехал сюда так долго… Прости, меня, Гурам… Но всё же я здесь! И поэтому счастлив. Здоровья вам Гурам и Тамара и детям вашим!… Это ведь они здесь? — заметил Селезнёв на стене фотографию.
— Да, Серёжа. Это наши Верико и Зураб.
— Они не с вами?
— Что ты! Дочка с мужем в Ленинграде живут, а Зураб здесь недалеко в Рустави, инженер-металлург. У нас с Тамрико уже пять внуков. Сын приезжает иногда в выходные. А Верико только в отпуск. Так что мы с женой здесь одни. А у тебя как?
— Так же. Три дочки и ни одной дома нет. Все разлетелись по сторонам. Только в отпуск и приезжают. Правда, летом у нас весело: внуки отдыхают. А так тоже одни живём.
— Да, Серёжа. Се ля ви, как говорил наш друг Жан. Помнишь его?
— Ну как же! Разве можно забыть этого марсельца.
— Подожди, — Гурам Александрович поднялся из-за стола.
Он пошёл ненадолго в другую комнату, а, вернувшись оттуда, протянул Селезнёву ещё одну фотографию.
— Узнаёшь?
— А как же? — воскликнул Сергей Иванович. — У меня тоже такая есть.
И они стали рассматривать фотографию. Рожков и Колька подсели поближе. На снимке была группа молодых людей в полувоенной одежде, в каких-то странных фуражках с косыми ленточками на околышах.
— Вот мы с тобой сидим, Гурам.
— Да, Серёжа. А какие молодые!
— Это, по-моему, Паша Родионов.
— Он… А вот Вася Нестеренко. А это ведь Ваня Сухарев! Вот кого я сто лет не видел! Надо бы к нему в Рязань съездить.
— Поздно, Серёжа… Нет Вани. Ещё в прошлом году скончался.
— Да? А я и не знал.
— Я тоже от ребят узнал. Что поделаешь… Уходят ребята. Всё меньше и меньше нас остается. Потому и встречаться надо чаще, пока живём. Тогда живы и те, кто ушёл.
— Ты прав, Гурам, — после недолгого молчания произнёс Сергей Иваныч и вновь обратился к фотографии. — Вот этого парня не могу вспомнить.
— Так это же чех, Яном звали, штабник. А вот этот, в берете, Жан и есть.
— Отчаянный и весёлый был француз. Из Марселя. Всё время пел. Особенно свою любимую песню земляков.
— Он даже многих научил её петь по-французски. И нас тоже. Ты помнишь её, Гурам.
— Помню и хоть сейчас могу спеть.
— Так вот почему ты, Иваныч, по-французски-то знаешь. Понятно, — сказал Колька.
— Ты говоришь по-французски? — спросил Гурам Александрович.
— Так же, как и по-китайски. Просто однажды я ребятам прочитал «Марсельезу» на память.
— А ты им про это рассказывал?
— А чего рассказывать-то? Воевали и всё, обычное дело.
— А это где? — кивнул Колька на фотографию.
— В Чехословакии. В конце войны нас с Гурамом забросили к чехословацким партизанам. Для помощи им в деле связи с нашими войсками.
— Там было целое соединение партизанских отрядов, — подсказал Гурам Александрович.
— Да. А сфотографировались мы на память уже после окончания войны, где-то в середине мая. Город Оломоуц. Так кажется его название.
— Да, да.
— А ты ещё говорил, что по-японски знаешь, — напомнил Селезнёву Рожков.
— Всё очень просто. В июне сорок пятого нашу часть через всю страну на Дальний Восток перевезли. И мы с Гурамом ещё и там повоевали. Вот так, брат.
— Здорово.
— Но, боже мой! — воскликнул Николадзе. — Неужели сорок лет прошло!
— Да быстро времечко бежит.
— Эх, Серёжа, — обнял друга Гурам Александрович. — Это мы бежим, а не время. Ну, да ладно. Давайте-ка лучше споём. Это ты, Николай, хотел, кажется, послушать наши грузинские песни.
— С удовольствием, Гурам Александрович.
— Тамрико, принеси гитару… Только вот что вам спеть, друзья мои. Песен так много. Например «Оровела» — песня, которую поют в поле, «Урмули» — песня дороги, ну и так далее.
— Любую, Гурам Александрович.
— Хорошо. Тамара мне поможет. А начнём мы с песни о любви. Я думаю, что она будет понятна и без перевода. Помогай, Тамрико.
Гурам Александрович взял гитару, немного её подстроил и полилась в комнате красивая мелодия, не похожая ни на какую другую…
Ранним утром следующего дня Николадзе вывел из гаража свою «Волгу» и друзья, положив в багажник вещи, забрались в машину.
— А Тамара? — спросил Селезнёв.
— Она же врач. Сегодня дежурит и ехать с нами не может. Да мы там довольно часто бываем.
— Далеко?
— За час доберёмся, с небольшим.
Машина понеслась по утренним улицам Тбилиси. И всю дорогу, особенно когда выехали из города, друзья не отрывали глаз от мелькавших за окном машины горных пейзажей. А через час или два Гурам Александрович показывал друзьям родную деревню и её окрестности, знакомил со своей многочисленной роднёй: младшими братьями и сёстрами, с племянниками и племянницами, с главой всего рода белобородым, старым, но ещё крепким Сандро Николадзе…
Под вечер собралась в доме вся многочисленная родня Гурама Александровича. Из гостей, приехавших с ним, не было только Кольки. Ещё утром, узнав о том, что в местной колхозной бригаде не хватает механизаторов на закладке силоса, Николай решил помочь коллегам. И вот день кончался, а Кольки всё не было.
Сергей Иванович вышел со двора на сельскую улицу.
— Не волнуйся, Серёжа, — заметил беспокойство друга Гурам Александрович. — Ничего не случится с нашим добровольцем. Они там с Георгием.
— Вечер наступает.
— А я послал уже за ними… Да вон, легки на помине. Привет труженикам колхозных полей! Как работалось?
— А всё путём. Как учили, — ответил Колька.
— Николай, Гурам Александрович, классный механизатор и хороший, добрый человек. Он и на тракторе, и на косилке, и на самосвале — на всех машинах работать может. И так весь день сегодня, — сказал Георгий.
— А чего тут такого-то. Машины-то одни. Дело привычное.
— He скромничай, Никола. Ты сегодня сделал доброе дело.
— Так пусть же, дорогой друг, все твои добрые дела возвращаются тебе и твоим близким, умноженные во сто крат и больше!
— Спасибо, Гурам Александрович. Только я правду говорю — дело обычное.
— Сегодня ребята в честь Николы даже песню спели.
— О! Такое бывает не часто. Да ты сам, Коля, хотел послушать грузинские песни.
