Мартин Мюррей - Как сделать птицу
— Прыгнуть с той стены было большой глупостью.
Эдди обхватил лоб руками, а потом начал потирать брови с очень усталым видом.
— Слушай, я знаю, ты сейчас просто взбесишься, но я все равно это скажу. Ты мне иногда маму напоминаешь. Вот то, как ты не ходишь, а будто плаваешь, живешь в себе самой, что-то там представляешь, и у тебя искажаются все реальные пропорции. Какие-то вещи ты раздуваешь, добавляешь красок туда, где их нёт, а после этого уже и у себя под самым носом ничего не различаешь. Ты вот замечаешь, что сейчас каникулы? Ты об этом хотя бы думала? Ты слишком занята всякими тревожными мыслями, которые крутятся у тебя в голове. Да хочешь знать, тебе бы и обкуриться пару раз не помешало. Понимаешь, о чем я? Тебе надо не бояться совершать ошибки. Настоящие ошибки. Ты понимаешь, о чем я, Мэнни?
— Ну что, закончил? — нахмурилась я, потому что мне не нравилось, когда мне пытались объяснить, что я должна делать, а чего не должна. Я подгребла к себе охапку старых листьев и стала их нюхать, зарывшись в них лицом. — То есть ты пришел сюда, чтобы именно это мне сказать?
— Неа, я пришел сюда спросить, пойдешь ли ты купаться со мной и Гарри на дамбу Уэлли.
— А ты помнишь ту желтую картину, о которой я говорила? — Я проявила упорство.
Эдди затянулся и кивнул.
— Ну вот, я и думала, как было бы хорошо понимать свое предназначение. Помнишь, как там все эти мужчины, которые работают в том желтом поле, они просто лежат и отдыхают? Мне кажется, они выглядят как часть чего-то большего, и они сознают, какова их доля и роль в этом большем. И именно поэтому они могут взять и расслабиться, и просто отдыхать, потому что знают, что настало их время поддаться чарам. Ты понимаешь, о чем я?
Эдди скосил на меня глаза. Потом стряхнул пепел и проследил за его полетом.
— А ты бы что делал, Эдди? Я имею в виду, если бы тебе никто не говорил, что следует делать?
Он покачал головой. Он даже не сделал никакой паузы, чтобы подумать над этим вопросом. Он ткнул окурком в землю, а потом положил его на раскрытую ладонь, как подарок.
— А кто его знает. — Он встал и уже собрался уходить, но обернулся и спросил: — Так ты идешь купаться или нет?
— Иду, — сказала я, и только потому, что было так дико жарко, а совсем не потому, что я нуждалась в их обществе.
* * *А потом, одной на дамбе Уэлли купаться невозможно из-за пиявок. Уэлли был немцем, он разводил свиней. Поговаривали, что там на дне много свиного кое-чего, но не думаю, что это правда. Только вот пиявки. Если пиявка к вам присасывалась и некому было сзади вас осмотреть, то она потом впивалась по-настоящему. В тот жаркий день одна пиявка присосалась к моей ноге сзади, и Гарри прижег ее своей сигаретой «Винни Блу». А заметил ее Эдди.
— Эй, у тебя пиявка на ноге, Мэнни, — крикнул он, но даже и не подумал встать и помочь мне, хотя знал, что я их терпеть не могу.
Я начала в панике кружить на месте, а Гарри просто вынул сигарету изо рта, встал позади меня на колени и взял мою лодыжку в свою руку. Он держал сигарету прямо над пиявкой, пока она не отвалилась.
— Все, ушла, — сказал он и посмотрел на меня. А еще он не выпустил мою ногу из рук резко, а бережно и осторожно поставил ее на землю, как будто моя нога была величайшей ценностью. Потом он сел и снова сунул сигарету в рот. Его волосы были мокрыми после купания, но в них все равно просматривались завитки.
— Мэнни как ненормальная боится пиявок. — Эдди сидел и раскручивал ведро, которое он надел себе на ногу. — Она вообще псих.
Гарри усмехнулся, но не рассмеялся. Он никогда надо мной не смеялся. Он сидел, откинувшись назад и опираясь на локти, глядя на небо или на высокие эвкалипты с их свисающими листьями. Не знаю на что. Вообще было трудно понять, что у Гарри на уме. Он не говорил об этом. Совсем не так, как Эдди, который всегда делился со всеми своим мнением, даже если оно никого совершенно не интересовало.
Но я кое-что поняла про Гарри Джейкоба в тот момент. Я поняла, что он не принадлежит к числу крутых парней и что он никогда не станет убивать прирученного крольчонка. Он не такой.
Глава одиннадцатая
Если вы хотите, чтобы с вами что-нибудь произошло, то, скорее всего, это произойдет, когда вы ждете общественный транспорт. Я ждала поезда на Брюнсвик на железнодорожной станции. В тот момент я ела зеленую грушу. У меня есть свой метод поедания груш. Сначала я объедаю по кругу верхушку, а потом поднимаю грушу, чтобы она висела надо мной как лампочка, и, запрокинув голову, подбираюсь к толстенькой нижней части. И вот, когда я так стояла, я заметила молодого человека, смотревшего на меня очень пристально. Я бы и внимания на него не обратила, если бы не его изумленный и какой-то слишком откровенный взгляд. Он выглядел так, будто только что с неба свалился. Его и мужчиной-то еще нельзя было назвать; это был мальчишка, одетый по-взрослому. На нем быта шляпа. И не простая: почти цилиндр, с широкими полями.
Мне показалось, что шляпа очень довольна, что ей удалось найти такую голову, которая все время будет неукоснительно ходить по прямой, напролом через любые водоемы и буреломы, и через маленькие сомнения, которые окружают со всех сторон. И только я стала погружаться в смутно-завистливые переживания, вызванные уверенностью этой шляпы, как вдруг заметила под шляпой взгляд мальчика — ее хозяина, — который тоже меня рассматривал, и тогда я ему улыбнулась и сказала, что я смотрю на его шляпу. Его лицо осветила улыбка изумления, и он опустил глаза. Я швырнула огрызок груши на рельсы. Я подумала, что это часть его вероисповедания — вот так стоять в испуге и изумлении, в черном пальто и черной шляпе. Он раскачивался, вставая то на носки, то на пятки, и его пальто тоже раскачивалось взад и вперед, и я вдруг забеспокоилась, что разговор о шляпах, возможно, был с религиозной точки зрения неуместным. Через некоторое время он снова посмотрел на меня.
— Вы замужем? — спросил он.
Я вытерла рот тыльной стороной руки.
— Замужем? Нет. А вы женаты?
— Нет. — Он покраснел, сложил руки за спиной и уставился на свои ботинки. Они сияли так же, как его шляпа. Потом он снова поднял глаза на меня. — Вам следует выйти замуж.
— Почему это следует?
Я внимательно на него посмотрела. Сама мысль, что мне следует выйти замуж, мне не очень понравилась. Он ничего не ответил. Я понаблюдала за ним какое-то время, а потом отвернулась, расправила платье и прислонилась спиной к стене, так, чтобы мои новые серебряные туфельки слегка выглядывали из-под подола. Я не собиралась продолжать этот разговор, в любом случае он был каким-то дурацким. Мальчик был похож на квакера или на какого-нибудь персонажа из «Маленького домика в прериях», так что он вообще мог понимать?
Но он подошел ко мне, ломая пальцы и пытаясь выдавить из себя улыбку. Он тоже прислонился к стене. Я заметила, что он весь дрожит. Я внезапно осознала всю силу его чувства и тут же пожалела, что улыбалась ему. Я и улыбнулась-то только потому, что подумала, а вдруг он чувствует себя одиноко и неловко в такой шляпе и в таком смешном одеянии. Похоже, он не принадлежал тому потоку человеческих лиц, который обычно плыл мне навстречу. Но я не проронила ни слова. Я надеялась, что и он больше со мной не заговорит.
Неожиданно он взял меня за руку и стал просовывать свои пальцы между моими. У него были потные белые руки, казалось, он пытался как-то привязать меня к себе.
— Эй, прекрати. — Я отняла свою руку и стояла, глядя вниз. Мне хотелось, чтобы он ушел. Он начал объяснять мне, что ему нельзя со мной разговаривать, но что он знает, что я предназначена для него.
— Как тебя зовут? — спросил он. — Ты пойдешь со мной?
Я заметила, что возле ушей у него были маленькие черные локоны.
— Нет, я не могу с тобой пойти.
— Почему не можешь?
— Не могу — и все. Я не была предназначена для него. От одной этой мысли я приходила в ярость. Он ошибся. Я не была такой странной и такой неуместной, как он. Я не была девушкой со странностями. У меня были друзья, нормальные люди. Я попыталась сменить тему. — Слушай, расскажи мне о своей вере. Знакомы ли тебе сомнения? Задавался ли ты когда-нибудь вопросом: а что еще есть на свете?
Его губы дрогнули. Вблизи стало видно, что у него очень прозрачные зеленые глаза, похожие на драгоценные камни. Он их отвел.
— Нет. Я не подвергаю это сомнению. — Он смотрел вперед, на рельсы.
— Это хорошо, — сказала я, и он кивнул, но я не была уверена, что он до конца понимает, как это здорово, поэтому я продолжила: —Хорошо, когда тебя что-то так защищает. Я даже и представить себе не могу, как это, должно быть, здорово. Мне-то приходится все время задавать вопросы, все подвергать сомнению.
— Я тоже задаю вопросы. — Он хмурился и смотрел обиженно, и я печально вздохнула, потому что всего-навсего пыталась объяснить ему, как прекрасна его жизнь по сравнению с моей, полной сомнений и вопросов. Я улыбнулась, чтобы показать, что я ему поверила, хотя, конечно же, это было не так. Но это лишь вдохновило его на еще одну атаку.
