Розамунда Пилчер - Сентябрь
— Вилли, — говорит Арчи, спускаясь с крыльца, — ты что тут шныряешь?
Глупый вопрос, потому что Вилли Снодди если уж шныряет где-то с утра пораньше, то ясно, что не с добрыми намерениями.
— Я… — Вилли открыл было рот, потом снова закрыл. Он встретился глазами с Арчи, но тут же отвел взгляд. — Я… я был в горах у озера… мы вот с псом моим… И я…
И умолк.
Арчи ждал. Вилли сунул руки в карманы, пошарил, снова вытащил. И тут старый пес, видно, почуяв что-то, вдруг задрал морду и завыл. Вилли выругался, ударил его ладонью по голове, но у Арчи уже побежали по спине мурашки, он весь похолодел от какого-то жуткого предчувствия.
— Ну, в чем дело? — резко спросил Арчи.
— И вот значит… я был в горах у озера…
— Это я уже слышал.
— Да я всего-то выудил пару вот таких малых форелек…
Но не об этом он явился сюда сообщить.
— Ваш «лендровер». Он там. И шуба госпожи…
Тут Вилли совершил странный поступок: вдруг непроизвольным и трогательным жестом почтения он стащил с головы свой заслуженный картуз. Стоял и мял его в руках. Арчи никогда до сих пор не видел Вилли с непокрытой головой. Картуз был как бы частью его самого, поговаривали даже, что он спит в нем. И вот теперь оказалось, что голова у него под картузом едва прикрыта редкими седыми волосами, и сквозь них просвечивает беззащитная розовая плешь. Лишенный своей лихо заломленной шапки, нахальный браконьер выглядел словно бы обезоруженным, это был уже не всем известный злодей, который расхаживает где хочет с хорьками в бездонных карманах, а просто старый крестьянин, темный, необразованный и растерянный, не знающий, как сказать то, что нельзя выразить словами.
— Люсилла.
Голос доносится откуда-то издалека. Люсилла подумала, что не стоит обращать внимания.
— Люсилла.
Рука нежно, но настойчиво трясет ее за плечо.
— Люсилла, милая.
Это мама. Люсилла, одетая в трикотажную футболку, застонала, зарылась головой в подушку. И стала медленно просыпаться. Немного спустя она уже перекатилась на спину и открыла глаза. Изабел сидела на краю кровати, положив ладонь ей на плечо.
— Голубушка, проснись.
— Я уже проснулась, — промямлила Люсилла сквозь сонную одурь. Потом зевнула, потянулась, поморгала. — Ты зачем меня разбудила? — с обидой спросила она мать.
— Прости.
— Который час?
— Десять.
— Де-сять?! Ой, ма, я же собиралась проспать до обеда.
— Я знаю. Прости.
Люсилла окончательно опомнилась. Шторы на окнах были раздвинуты, лучи утреннего солнца падали в комнату, доставая до самого дальнего угла. Она сонными глазами посмотрела на мать. Изабел сидела одетая, в свитере и ветровке, но непричесанная, словно впопыхах только успела провести разок гребенкой по волосам. И выражение лица у нее какое-то странное, напряженное. Ну, конечно, устала ужасно. И не выспалась. Они все легли около четырех часов.
Но мать не улыбается. И вообще что-то не так.
Люсилла нахмурила брови.
— Что-то случилось?
— Голубка, пришлось тебя разбудить. Да, действительно, случилось. Случилось очень плохое. Печальное. Я должна сказать тебе. А ты, пожалуйста, соберись с духом.
У Люсиллы испуганно расширились глаза.
— Несчастье с Пандорой… — голос Изабел задрожал, — Люсилла, миленькая, Пандора умерла…
Умерла. Умерла Пандора?
— Нет! — первым порывом было отрицание. — Этого не может быть.
— Дорогая моя, это правда.
Люсилла села в постели, остатки сна разметало потрясением.
— Но когда?
С бала домой Пандору увез Ноэль Килинг.
— Как?
Она представила себе Пандору, легкую, точно бестелесный дух, лежащей неподвижно, без дыхания, в постели. Сердце, наверное. Но она не могла умереть. Не может быть, чтобы Пандора умерла.
— Она утонула, Люсилла. Мы думаем, что она утопилась.
— Утопилась?
Значение этого слова было слишком жутким.
— В озере. Поехала в горы в папином «лендровере». Похоже, что сама. Мимо дома Гордона Гиллока, но Гиллоки ничего не слышали. И ворота оленьей ограды на засове, должно быть, она заперла их за собой.
Пандора утонула. Люсилле вспомнилось, как Пандора купалась в какой-то французской речке, — как она входит нагишом в глубокую стремнину, плывет против течения и кричит Люсилле и Джеффу, стоящим на берегу: «Вода чудесная! Прелесть. Давайте сюда. Скорее!»
Пандора утонула. Заложила за собой ворота на засов. Но разве это доказывает, что она утопилась нарочно? Разве человек, собирающийся оборвать свою жизнь, будет заботиться о том, чтобы запереть за собой ворота оленьей ограды? Нет.
— Это, должно быть, несчастный случай. Она бы никогда, ни за что не убила себя. Ма, правда! Только не Пандора…
— Нет, это не несчастный случай. Хотелось бы, но нет. Хотелось бы, чтобы ей просто после возвращения с бала взбрело в голову поехать искупаться. Как раз в ее духе. Каприз минуты. Но на берегу нашли ее норковое манто и бальные туфли. И пузырек из-под снотворного. И бутылку с недопитым шампанским.
Бутылка с недопитым шампанским. Остаток вина. Глоток на прощание.
— …а когда мы вошли в ее комнату, там оказалось письмо папе.
Значит, это правда. Пандора умерла. Пандора утопилась. Люсиллу стала бить дрожь. На стуле возле кровати лежала старенькая вязаная кофточка. Люсилла приподнялась, села, достала ее и закутала плечи.
— Расскажи, как все было.
Изабел вязла Люсиллу за руки.
— На рассвете у озера оказался Вилли Снодди, явно с намерением по утреннему клеву выудить несколько форелей. Пришел снизу из деревни пешком со своим неразлучным псом. И увидел возле лодочного сарая папин «лендровер». А потом и меховое манто у самой воды. Сначала он, как и мы, подумал, что какие-то полуночники приехали купаться. Но потом у шлюза разглядел тело.
— Бедный, бедный старик! Подумать только, каково ему пришлось.
— Да. Бедняга Вилли. Но он впервые за всю свою жизнь поступил правильно: отправился прямо в Крой за Арчи. К тому времени был уже восьмой час, папа гулял с собаками. Он сегодня ночью вообще не ложился, только принял ванну и переоделся. Вышел с собаками и видит: Вилли идет. Ну, и Вилли ему рассказал о своей находке.
Люсилла ясно представила себе эту картину. Каково-то сейчас папе? Подумать страшно. Ведь Пандора — его сестра, любимая, и он так мечтал, чтобы она возвратилась в Крой! Вот она и возвратилась, но теперь ушла навсегда.
Она спросила:
— Ну, а папа что?
— Я еще спала. Он меня разбудил. Мы пошли с ним в комнату Пандоры. В ее ванной в раковине лежал разбитый флакон духов, должно быть, она случайно уронила. Вся раковина в осколках, и запах духов такой сильный, душный, словно наркотик. Мы раздернули шторы, распахнули окна. И стали искать, не осталось ли какого-нибудь объяснения. Долго шарить не пришлось: конверт лежал на секретере, а в конверте письмо для папы.
