Эмэ Бээкман - Возможность выбора
Орви набрала целую охапку сухих водорослей, завернулась в одеяло и легла в воображаемой спальне, обозначенной белыми камушками.
Море шумело, навевая дремоту.
Орви не могла нарадоваться, что выбрала такое место. В последнее время ей плохо спалось в квартире Паулы. Нередко она просыпалась под утро с бьющимся сердцем и прислушивалась. Ей почему-то мерещилось, что Паула чиркает на кухне спичками, замышляя что-то недоброе. Проснувшись окончательно, Орви поняла, что испуг ее вызван отцом Бритты, все время стремившимся разжечь пожар. Но странное дело — здесь, у Бритты, всякие страхи исчезали. Спокойствие хозяйки их как рукой снимало.
Орви задремала под ласковый шум моря…
Когда она проснулась, солнце уже припекало вовсю. За это время потеплело. Орви откинула одеяло. Она представила себе, как, просыпаясь в своем домике, она вот так же откидывает одеяло и потягивается. Маркус еще сладко посапывает, а за стеной шумит неугомонное море.
Орви потянулась и посмотрела в сторону будущей двери. Вечером они оставили ее открытой настежь. Здесь, на берегу, никогда не слонялись негодяи из зловещих рассказов Паулы.
За открытой дверью кружили чайки.
Стену напротив двери Орви непременно завесит красным ковром — в лучах утреннего солнца он будет полыхать, наполняя комнату медным отсветом.
Маркус подвесит к потолку колесо от телеги. По вечерам они будут зажигать на нем красные свечи. Трепетные огоньки наполнят комнату теплым светом, и даже в осеннюю непогоду обитателям дома здесь будет уютно. С воображаемой свечи на лицо Орви упали горячие капли.
40Орви с головой ушла в свою затею.
Услышав от соседки по работе, тоже шлифовщицы пуговиц, что механик нижнего этажа продает пиломатериалы на целый дом, Орви в тот же вечер отправилась к нему. Она ходила как завороженная вокруг штабеля досок, постукивая на манер отца Бритты по брусьям и балкам, и думала, что в самом деле в них запрятано сокровище: свой дом.
На следующий день Орви сняла со сберкнижки все свои сбережения и совершила самую крупную в своей жизни покупку.
Настало время обнародовать задуманное.
Сидя за столом в доме Бритты, Орви боролась с охватившей ее лихорадкой. Как ввяжешься с таким серьезным разговором в неторопливую беседу! У Орви пересохло во рту, кусок не шел в горло. Время от времени, как бы ища опоры, она хваталась за край стола, будто стояла на трибуне перед толпой народа.
Вино придает человеку смелости, и, хоть Орви пила стаканами лишь пиво, лица сидевших за столом слегка расплывались у нее в глазах — и лицо Алара, который сидел, подперев щеки руками, и лицо Бритты, смущенно уставившейся в тарелку. На Маркуса Орви на всякий случай не смотрела, дабы он не сбил ее с толку, на этот раз муж не должен был убить ее мысль в самом зародыше.
Сказав все, что она хотела, Орви прижала влажные ладони к пылающим щекам.
Почему никто не вскочил из-за стола? Почему они не побросали из рук ножи и вилки и с ликующими возгласами не помчались на берег посмотреть участок для дома?
У Орви от нетерпения горели ступни, она ломала под столом пальцы, чтобы побороть волнение. Но никто не сказал ни слова о будущем строительстве.
Мужчины снова отправились заводить моторы: они принялись настраивать их так, словно это были концертные рояли. По двору стлался чад, проникая через окна в дом. Шум отдавался у Орви в ушах.
Сгорая от нетерпения, Орви переходила от одного цветочного куста к другому. Какой бы цветок она ни нюхала — от всех разило бензином.
К Орви боком подошел отец Бритты. Пола его пиджака была усеяна в ряд головками репейника, словно почетными знаками. Сняв с груди одну колючку, он нацепил ее Орви на платье.
Выразив таким образом свое доверие, старик сказал ей на ухо:
— У самих ноги грязные, а лезут в душу и топчутся там.
Орви не знала, что ответить. Она оторвала от куста листик и поднесла к лицу. Лист пахнул хлоркой.
— Ладно, пусть, — произнес старик и кашлянул. Украдкой оглядевшись, он добавил: — Запрет-то сняли. Только уж больше не приходит.
Старик решил, что Орви чересчур тупа, чтобы продолжать разговор с ней. Отобрав у нее репейник — знак почета, он снова вернулся к своим повседневным делам.
Сквозь шум мотора доносилось мерное постукивание.
И поздним вечером никто не проронил ни слова относительно планов Орви. Может быть, эти трое объединились в молчаливом заговоре, в который Орви не посвящали. Особенно пугало ее поведение Бритты — как она, такой чуткий человек, не понимает, что Орви мучается? Может быть, Бритта боялась, что строительные работы нарушат ее покой? Или не хотела волновать старика — ведь он считал, что вся земля и море до горизонта принадлежат только ему.
Впервые Орви почувствовала себя у Бритты неуютно. Алар, раскрасневшийся после бани, пространно рассказывал подробности бракоразводного процесса какой-то знаменитости — сведения были почерпнуты у одного знакомого адвоката. Маркуса рассмешил упрек той женщины, брошенный своему знаменитому супругу: «Я должна была быть тенью, которая круглый год цветет».
Орви легла спать с тяжелым сердцем.
Ей приснилась дочь Маркуса и Сулли — Кай, девочка с редкими волосенками. Она бродила по помещению с высоким потолком, держала на ленте змею с золотой короной, на змее был ошейник, как у собаки. Змея, извиваясь, ползла перед девочкой, слышно было царапанье, словно под животом у ползучего гада росли когти.
Солнце стояло уже высоко, когда Орви и Маркус проснулись.
Муж бесконечно долго плескался у колодца, докрасна растер полотенцем спину, увидев Орви, поморщился и, словно что-то припоминая, сказал:
— Пойдем посмотрим участок.
Орви бежала впереди Маркуса. Когда она перепрыгивала через камни, юбка ее развевалась.
Увидев, что Орви стоит на пне и раскачивается, Маркус пробормотал:
— Какой же ты еще ребенок.
Орви приподнялась на цыпочки, взмахнула руками, оттолкнулась и с размаху повисла у Маркуса на шее. Запечатлев на щеке мужа звонкий поцелуй, она вдруг начала волочить ноги и, вытянув губы, стала проситься на закорки. Так хорошо было чувствовать себя ребенком.
Орви перепрыгнула через обозначенную белыми камушками стену и, тяжело дыша, остановилась на середине будущей комнаты.
Маркус сунул руки в карманы. Его лицо не выражало ни малейшего восторга. Орви не мешала ему. Пусть попривыкнет. От постоянного копания в моторе зрение у Маркуса притупилось, ясно, что красота не сразу доходит до него. Орви решила подогреть воображение Маркуса. Она засеменила по камушкам — контурам их будущего дома, объясняя, где будет дверь, где окна, показала место, отведенное для кровати, и даже не забыла упомянуть о светильнике из колеса телеги.
Маркус присел на ступеньке будущего крыльца и закурил.
— Бритта вчера вечером жаловалась Алару: неужели им так плохо у нас? — с упреком сказал Маркус.
Упаси бог, Орви никого не хотела обидеть!
— Ты еще совсем ребенок, — повторил Маркус, выдохнув дым, ветер отшвырнул струю назад, в лицо, Маркус наклонил голову.
Орви повернулась к морю, раскрыла рот и стала глотать свежий морской воздух. Было такое чувство, что легкие вот-вот разорвутся.
— У тебя как будто руки чешутся поскорее растранжирить деньги, — через некоторое время сказал Маркус. — К чему нам надрываться? У Бритты и Алара для нас всегда найдется местечко. Не станем же мы круглый год киснуть на берегу моря.
Орви показалось, что она видит в море тысячи тонущих, вода лилась в открытые рты; и у всех у них было ее лицо.
— Я понимаю, — примирительно произнес Маркус, — дачи сейчас в моде, они растут как грибы, одна конура уродливее другой. Что поделаешь, и тебе в голову ударило. У человека должна быть своя голова на плечах, ты еще слишком молода, но с годами это пройдет.
Легкие превратились в тяжелые мехи, здешняя морская вода обжигала как лед.
— В таком месте никто никогда домов не строит. Сейчас море спокойное и далеко от берега, ну, а когда вода начнет прибывать? Раздобывай лодку, чтобы спасать тебя; чего доброго, и вертолет придется вызывать на помощь. Вода вымоет из-под фундамента песок, и вся эта штуковина рухнет.
Маркус кинул камушек, он упал у кромки воды.
— Не понимаю, что за собственническая страсть тебя обуревает? Будет желание — приедешь сюда в любое время, и тогда гляди на этот пустой пляж сколько влезет. А поставишь хибару — опять новая забота. Все лето только и делай, что стучи молотком да чини, к осени приведешь в порядок, весной вернешься — опять все сначала. Ведь основная работа ляжет на меня, ты это понимаешь?
Орви закашлялась. Она отвернулась от моря. От кашля из глаз побежали слезы, только бы не расплакаться. Орви глотнула, стала искать слова, чтобы возразить Маркусу, но не нашла их. Страсть к собственности достойна осуждения, тут уж ничего не скажешь. Неужели она в самом деле так же тяготеет к собственности, как слабоумный отец Бритты?
