Там темно - Лебедева Мария

Она покорно отбарабанила речь, заготовленную по пути, и, желая избавить брата от муки, не стала передавать микрофон, а вернула его тамаде, взглядом пригласив отдать его дальше – мол, это было поздравление от нас обоих. Тамада не купилась на трюк, сказался её многолетний опыт. Она выхватила микрофон, выжидательно тыкала брата.

Он судорожно сглотнул.

– Присоединяюсь к сказанному, – начал брат.

Все замерли с радостными улыбками, ждали, что дальше там будет.

Брат подумал.

– Ну, – выдавил наконец, – детей вам.

Брат обвёл взглядом зал, глаза медленно стекленели. Переложил микрофон из одной ладони в другую. Постоял ровно так же молча, но с микрофоном с другой стороны.

Тут тамада заспешила на помощь.

– Скажи, чтоб подняли бокалы, – не разжимая губ, скомандовала она.

– Поднимите бокалы! – выдохнул брат в микрофон.

Кира кивнула – всё хорошо.

Человечий жених взял за горло бутылочного – что ж, справедливо, здесь есть место лишь для одного, – тот зашипел, громко хлопнул.

На руку попали капельки пены – или, может, чихнул друг семьи. Кира бы предпочла не узнать. Стараясь об этом не думать, она взяла со стола салфетку и под столом тёрла кожу сильно, до красноты, так, что полоска осталась.

Тамада подпрыгнула за микрофоном, перехватила и снова завела нескончаемую шарманку шуточек-прибауточек.

Брат вслушивался в её речь, а после негромко признался:

– Вот я это вспоминал.

– Чего? – не поняла Кира.

– Ну это. Я накануне читал. «Сколько точек – столько вам дочек» или как? Каких ещё точек?

– «Сколько в лесу кочек – столько вам дочек. Сколько пеньков – столько сынков».

– А. Ладно хоть про точки не сказал. Опозорился бы вконец.

– Всё нормально. Ты норм сказал.

Брат успокоенно кивнул, но тут же засуетился с тарелкой и агрессивно следил, чтобы всего, что на столе было, им с Кирой хватило. То и дело её окликал бесконечным: «Такой вот салатик?»

– Да, спасибо. Нет, не хочу. Да, немного. Чуть-чуть… всё, спасибо.

Кира умеет смотреть так, чтобы никто не заметил, тихо утечь в тёмный угол, издалека наблюдать. Взгляд скользит, не смея ни на ком задержаться. Фиксирует ряд позвонков на чьей-то – в родинках тёмных – спине, или то, как подсвечивает кулон впадинку у основания шеи, или как мягко дышит живот между тканевыми берегами («Что за мода такая?» – говорит кто-то там из родни, и Кира не слышит, но знает, что мама про себя отмечает сдержанность дочкина платья, что вот Кирин живот закрыт, даже больше – металлом холодным скован под одеждой, камнями набит изнутри). Всего-то и надо, пойти да сказать пару слов про наряд, ещё лучше бы пошутить, чтобы слушать, как они звонко смеются, только не между собой, а уже с Кирой, будто все вместе.

Она заранее знает, что опять никуда не пойдёт.

Мужчины на свадьбе были то чьей-то пристёгнутой к жёнам роднёй, то просто мутными типами. Последние были активны, что-то себе шевелились. Может, вообразили, что атмосфера располагает прям донельзя идеально: музыка и еда, шарики да цветы, сами пришли в лучшем виде своём, в пиджаках, галстуки вон с выпускного. И к тому же не надо платить.

Кира всегда чуяла, когда превращалась в ту, за кем сейчас наблюдают, – интуитивно сжималась в клубок, замирала в надежде, что это лишь показалось.

Поймала боковым зрением: к ней приближается парень. Уходить тут нельзя, уходить – значит, сделать неприсутствие очевидным. Постарайся не быть заметной. По возможности – просто не быть.

что люди подумают, что потом скажут, слышишь, что о тебе говорят

– Привет, – сказал парень. – Я друг жениха.

Он говорил монотонно, как будто его научили или даже заставили произносить все эти слова. Не было сил, чтоб нормально кивнуть, и Кира медленно смежила веки – ну типа кивнула глазами.

Подошла пожилая тётя. Друга разом куда-то снесло.

Тётя отметила: Кира выглядит хорошо. Пояснила: это ведь потому, что она пока молодая – упирая на это «пока». Поделилась бесплатным советом: надо, мол, ценить жизнь. Кира кивнула.

– Молодые все красивые, – растрогалась тётя.

Друг жениха опять замаячил на горизонте, даже не попытавшись сделать вид, что он тут случайно.

– Но не все ценят жизнь! – не унималась тётя.

Друг жениха, оказавшийся совсем рядом, тут же вставил, что он-то уж ценит.

– Например, наркоманы, – добавила тётушка, посмотрев вдруг очень значительно, даже немного сурово.

– Не, наркоманы не ценят, – поддакнул друг жениха, приближаясь к Кире вплотную. Так близко, что можно взять пробу дыхания на табак и на алкоголь. И в подтверждение этого:

– Я вот не пью, не курю.

Тётушка, казалось, была совершенно счастлива это узнать. Поток мудрости тут же иссяк: поняла, что невозможно чему-то учить столь серьёзного человека. Она похвалила друга жениха за всё, чего он не делает, и, хитро сощурившись, объявила, что оставляет их вдвоём, молодым хорошо с молодыми.

На сей раз парень разузнал (правда, неверно расслышал) Кирино имя и теперь вставлял его постоянно, точно бы опасаясь забыть. Кто же знает, где он ошивался, но явно времени зря не терял, сочинил уникальный опросник.

Начинаем телевикторину, отвечайте, как мы хотим.

– Ира, – бубнил друг жениха, – а какую музыку ты любишь?

Кира не слушает музыку. Она могла бы сказать, что музыка не для неё, много хуже – вкупе со словами. Что куплеты непрошено лезут в память. Чем проще – тем липче: слова популярных песен остаются с Кирой годами, приходят на ум во время пустых разговоров, навязчиво крутятся перед сном.

Походя Кира отмечает, что перенимает и эту монотонную манеру, и привычку слегка наклоняться всем корпусом, и голос становится чуть не своим, но ближе к нему, к собеседнику.

Так происходило всегда. Кира совсем растворялась.

Она не уверена даже, что в принципе знает, как звучит её всамделишный голос. Тот диктор, который внутри претворяет мелькнувшие мысли в звук, практически неуловим, очень сложно поймать его тон.

Кирин голос меняется от человека к человеку, и все как один говорят, слыша лишь отголоски себя, – как же приятно тебя нам послушать.

Она возвращает людям их же слова. Получается разговор.

Её дело – верней отражать. Неужели не ясно, на их «кто на свете милее?» (для чего это всем надо знать?) всегда следовало отзываться «я не знаю, ты знаешь, ты в курсе».

Эхо, зеркало, оболочка. Захочешь взглянуть, что внутри, – разорвёшь, разобьёшь, – если правда захочешь взглянуть на что-нибудь кроме себя.

Кира качает слегка головой, вежливо улыбается – быстрая, извиняющаяся улыбка.

– Не слушаю.

Друг жениха вовсе не обескуражен, у него наготове так много реплик.

– А какие фильмы ты любишь?

– Не смотрю.

– А какие сериалы ты любишь?

– Ну… Извини, сложно поддерживать разговор. Боюсь, тебе со мной будет не слишком уж интересно.

– А каких актёров ты любишь?

Кира наполнила стакан до краёв. Выпила залпом, так толком и не разобрав, это было вино или сок. Если спросит теперь: «А какие напитки ты любишь», Кира внутри себя взвоет. Друг жениха вроде что-то ещё говорит, но вокруг шумно, Кире не разобрать.

Свадьба шла к середине, и про новобрачных забыли. Посудачив, друзья невестиной родни пришли к выводу, что замужество на редкость удачное – жених городской, свадьба богатая.

– Пи-пи! – повторял какой-то незримый ребёнок.

Невеста отошла к окну подышать, и длинная фата задевает концом выпуклый, бисером шитый живот, цепляет острые ногти – кончиком их, как стилетом, будет удобно распотрошить подарочные конверты. Как вернулась, созвали всех незамужних девиц. Кира думала быстро скрутить кольцо из конфетной фольги, но руку подняли за неё – сухие горячие тётины пальцы вздёрнули запястье вверх. Кира вздрогнула. Собственная рука сразу стала чужой. Захотелось её отгрызть. Или отбросить, как ящеров хвост, пусть бы дёрнулась несколько раз, отвлекла на себя внимание, пока остаток от Киры легко затерялся в толпе.