Григорий Канович - По эту сторону Иордана
Коты и собаки тоже приехали, хотя логичней было бы везти на историческую родину овцу — хотя бы потому, что это полезное животное упоминается в еврейских священных книгах чаще, чем другие бессловесные твари. Но времена меняются, и люди меняются вместе с временами: царь природы помещает сегодня овечку по соседству с козлом… Пока оформляли документы, Лёня, Вера и их дети, вместе с другими новоприбывшими, наблюдали за парой ошалевших от перелёта белых королевских пуделей — кобелём и девочкой. Мнения наблюдателей совпадали: псов привезли на развод, ради малого бизнеса. Первопроходцы-семидесятники тащили за бугор свёрла и электрические лампочки на продажу — а зачем, когда породистый щенок с дипломом смело тянет на полтыщи баксов? Человеческая мысль всё время скачет вперёд, это несомненно.
Что же до кота, то он сидел в плетёной корзине, высунув круглую башку в дырку и глядя на еврейский мир совершенно индифферентно. Его хозяйка, крупная старуха в шляпе с полями и птицей, терпеливо дожидалась очереди на оформление и с котом не общалась, как будто то был самостоятельный сосед с независимым характером.
А Лёня маялся. Ему хотелось поскорей усесться перед чиновницей и заявить без предисловий: «Мне всё равно, куда ехать, главное, чтоб на берег моря». Так и вышло — его отправили на Юг, в Ашкелон.
Проще всего было бы Яхту купить, — за деньги, на какой-нибудь великобританской, скажем, верфи или же со вторых рук; и выбор был незаурядный. Плати и подымай паруса в тумане моря голубом! Лёня выписал с дюжину телефонов и принялся названивать.
В Англию он звонил больше для порядка и из тёмного любопытства: цены зашкаливали с первого звука, нули уходили к горизонту. Под укоризненным взглядом Верки, считавшей минуты международной беседы, Лёня выспрашивал приятные подробности: сколько метров от носа до кормы, какова высота мачты и площадь парусов, из какого дерева изготовлен штурвал — из красного или же из бука. Потом дело неизбежно доходило до цены, и разговор прекращался. Покупка со вторых рук представлялась более достижимой, хотя бы уже и потому, что можно было съездить в Герцелию и в тамошней «марине» посмотреть, ощупать лодку собственными руками. Но и в Герцелии цены были совершенно гулливерские, а один из частновладельцев, до которого дозвонился Лёня Шор-Табачник, даже позволил себе съязвить. В ответ на вопрос, сколько солярки потребляет аварийный мотор, яхтсмен процедил в трубку: «Если вы собираетесь купить у меня яхту и спрашиваете такие глупости — значит, у вас нет денег даже на автобус!» И прервал разговор, не простившись.
— Шёл бы он ко всем чертям! — отреагировал Лёня, и Верка с ним согласилась. — Сразу видно, что за тип! Ему бы рабынями торговать на невольничьем рынке.
Тут Верка огорчённо покачала головой — сравнение показалось ей немного притянутым.
А у Лёни после всех этих разговоров полегчало на душе: вариантов нет, надо строить Яхту самому. Год на это уйдёт, два — пусть: сколько надо, столько и уйдёт.
Ашкелонское море оказалось вполне подходящее для того, чтобы выпустить в него Яхту — сапфировое, с блёсткой. Впрочем, времени на любование красивой водой не было. Лёня придирчиво обследовал песчаный берег и километрах в пяти северней города выбрал пустынную площадочку, тылом упиравшуюся в дряхлую охряную скалу, всю в расселинах, а справа и слева ничем не ограниченную. Здесь следовало заложить Яхту, построить её и спустить на воду.
Главному делу препятствовали побочные, отвлекающие проблемы. Так было, так будет; Лёня к этому привык. Уйти с головой в строительство мешал быт, замешанный на безденежье. Английский, однако, язык учат даже в тропических зарослях, и Вера давала частные уроки и учила детей в арабской школе — в обычную обещали перевести через семь месяцев, на новый учебный год. С траулерами было сложней. В Израиле траулеров не строили, линкоров тоже, и Лёня зарабатывал на хлеб мытьём полов в фабричных помещениях — спонжей. Гоняя грязную воду по выщербленным каменным плиткам, он видел себя с верёвочной шваброй в руках, на дощатой белой палубе Яхты. Так было интересней, и время с приятным шипеньем текло за бортом фабрики.
А домочадцы всё время чего-то хотели в этом роскошном мире. Дети хотели мороженого и конструктор «Лего», Вера хотела стиральную машину и идти к частному гинекологу. Лёня Шор-Табачник молча досадовал на них, но вслух не выражался во избежание скандала. Скажи он хоть слово, как дети начинали плакать и реветь, Верка — ныть и причитать. И дело тут было вовсе не в местной жаре, отрицательно действующей на нервную систему, а в том, что Лёня потратил все деньги на покупку инструментов, необходимых для строительства Яхты, на дубовые доски, медные скобы и латунные шурупы. Доски были замечательные, отборные, да и шурупы такие надо ещё поискать. А деньги Лёня как глава семьи получил в подарок от еврейского государства на обустройство и первые шаги по земле исторической родины. По земле — не по воде.
Долго ли, коротко ли, на прибрежной площадочке под Ашкелоном возникло нечто, напоминающее скелет лодочного корпуса. Сколько времени, расчерченного на дни, недели и месяцы прошло с той поры, как Лёня появился здесь, на берегу, он если и знал, то внимания своего на этом не сосредотачивал: день да ночь — сутки прочь, и концы в воду. Лицо строителя заросло красивой бородой, лоб и подглазья покрылись стойким загаром. Лёню Шор-Табачника теперь можно было принять за вольного бродягу, не исключено, что и морского. Всё свободное время он проводил на строительстве, туда и зеваки потянулись — поглядеть на чокнутого. Лёня из своего занятия секрета не делал, каждому желающему обстоятельно объяснял свой проект, включая технические подробности. Местная русская газетка напечатало о нём статью с фотографией: вот, мол, какой у нас есть замечательный земляк, он для воплощения своей мечты готов на всё, даже работу в конструкторском бюро фирмы по изготовлению фруктовых соков бросил, чтоб не мешала любимому делу. Между строк статьи лукаво посверкивала мысль, что местному ивритянину принести такую жертву ради идеи не по плечу, на это способен только настоящий русский еврей с пылающим сердцем — такой, как Шор-Табачник.
Действительно, с год назад или что-то около того Лёня работал в какой-то шарашкиной конторе, проектировал соковыжималки нового поколения, но потом его оттуда уволили по сокращению штатов, по железному правилу «последним пришёл — первым ушёл». О том эпизоде он и думать забыл, хождение на штатную службу, по часам, было противно его существу, набравшемуся морского ветра на берегу, у Яхты. Драить по ночам полы более подходило его новой, прибрежной сущности. Драить полы или одноразово, без гарантий подметать сбегавшие к морю улицы города Ашкелона. Нет, не зря шутили остряки, что израильские города с приходом большой эмиграции из России стали самыми чистыми и самыми музыкальными городами в мире. Толпы неустроенных по специальности инженеров, подбирая с асфальта листья и окурки, во всю шуровали совками и вениками, а дипломированные скрипачи и трубачи развлекали публику музыкальной игрой на оживлённых перекрёстках. Наконец-то, не прошло и двух тысячелетий, еврейское массовое увлечение нотами обратилось в несомненное благо. Лёнин коллега по получению социального пособия, кандидат наук по вечной мерзлоте, неплохо подрабатывал, переходя из кафе в кафе и распевая песни наподобие курского соловья, но только со словами. Всё шло в ход: цыганские романсы, гимн Советского союза и бриллиантовые частушки, сдобренные красивым матом. Одна только была тут неувязка: мерзловику, в отличие от большинства его соплеменников, медведь на ухо наступил, — но это обстоятельство не отвращало слушателей от исполнителя, а лишь добавляло специфики и пробуждало жалость в сердцах, соединённых тоненькой жилочкой с кошельком. После появления статьи с фотографией кандидат наук предложил Лёне кооперироваться и петь хором что-нибудь морское, ну, например, «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“», но пропиаренный Шор-Табачник заманчивое предложение отверг — не мог справиться с робостью.
Яхта, меж тем, взрослела и требовала всё больше денег на дальнейшее развитие. Вериных заработков едва хватало на выплату ссуды за ветхую квартиру, купленную по случаю возле Старого рынка, а остатки расползались сами по себе, невесть куда, подобно гоголевским ракам из корзины. О полноценных обновках для Яхты нечего было и думать, и Лёня бродил по строительным площадкам в поисках подходящих мусорных досточек и побывавших в употреблении гвоздей; к нему, с его шкиперской бородой и усами, уже привыкли в городе, считали немного съехавшим с катушек человеком. Добравшись, наконец, до своей верфи, он сваливал с плеч на землю мешок с находками, освобождено и радостно переводил дух и привязывал к шесту флаг, которому назначено было в свой срок взвиться на мачте Яхты. Тот флаг Лёня Шор-Табачник изготовил собственноручно: на синем шёлковом поле, окаймлённом золотой бахромой, гарцевал на фоне восходящего солнца оранжевый кентавр. Адмирал, так сказать, прибыл, все по местам.
