Борис Фальков - Горацио (Письма О. Д. Исаева)
— Гарантии? Смешное слово… Терпение — вот единственная гарантия, которой обладаем, если обладаем, мы. И рассудок, терпения брат. Рассудок говорит мне, что нет ничего проще, чем ему придумать конец истории. Куда труднее описать актуальный миг, или, как вы выразились, зафиксировать то, что нашёптывают, навевают ангелы именно сейчас. Только назвали мы его — миг, а его уж нет. В каком времени прикажете его описывать? Раз его уже нет, значит в прошедшем, ага… Тогда, какой же он актуальный? Но с концом придуманным таких проблем нет. Я могу представить публике такое окончание этой хроники: по истечении года Амлед испрашивает у короля, ну, хоть у самого короля Артура, почему бы и нет?.. позволения на путешествие и отправляется на родину. По прибытию в Ютландию он сменяет теперешнюю свою манеру держаться на прежнюю, это вам, принц, следует хорошенько запомнить, то есть — умышленно напускает на себя шутовской вид. И когда он, то есть — вы, весь в грязи, входит в триклиниум, то поражает всех необычайно, ибо ложный слух о его смерти уже разнёсся повсюду. Вслед за тем Амлед присоединяется к виночерпиям и самым усердным образом исполняет обязанности разливария напитков. При этом, время от времени вытаскивая свой меч, он умышленно ранит себе лезвием пальцы. Окружавшие его поэтому позаботились сколотить его меч с ножнами гвоздём. Обратите внимание, какой тонкий намёк на то, что меч деревянный. То есть, на профессию шута.
— Но деревянным лезвием трудно пораниться!
— Хм… Это несомненно противоречие. Но жаль удалять из текста вещи тонкие — ради правдивых… Я обдумаю эту деталь после. Вернее, удовлетворительно объясню её. Итак, для обеспечения ещё более надёжного исполнения своего плана Амлед понуждает всех пить беспрерывно и до того опаивает их, что они валятся на отдых посреди королевского зала. И вот когда Амлед видит, что они в подходящем состоянии, он извлекает из-за пазухи припасенные крючья и входит в зал, где на полу вперемешку лежат тела знатных и изрыгают во сне хмель. Сбив крепления, он стягивает занавеси, покрывающие стены замка изнутри, набрасывает их на храпящих и скалывает крючьями. После чего поджигает крышу. Пламя, распространяясь вширь и вглубь, охватывает весь дом, уничтожает зал и сжигает всех, объятых сном и напрасно силящихся подняться. После этого он идёт в спальню Фенгона, куда того раньше увели придворные — из-за слабости желудка, выхватывает его меч, висящий у изголовья, и вешает на его место свой собственный. После этого, разбудив дядю, он рассказывает ему, что гости его сгорели, и что здесь перед ним Амлед, во всеоружии всех своих крючьев, жаждущий взыскать кару, причитающуюся за убийство отца. Фенгон вскакивает с кровати, но Амлед успевает убить его, поскольку, лишённый своего меча, дядя тщетно пытается обнажить сколотый с ножнами чужой…
— А если бы и успел? Ведь меч всё равно деревянный!
— Да-да! Здесь подворачивается удобный случай выполнить обещанное, дать удовлетворяющее всех объяснение… Смысл этой фабульной детали в неоднократном возвращении сюжета к тому, что лишь кажется упущением, а на деле является повторяющимся противоречием, само повторение которого, привычка к которому срывает с сути явления покрывало, сшитое из грязных бессмысленных лоскутьев: слов. Отсутствие противоречий — ещё не присутствие правды. Правда, соответствующая натуре, не всегда — правда, соответствующая сути. А, может быть, и никогда не соответствующая. Правда сути происходящего в нашей хронике не в тупой подгонке реалистических деталей друг к другу, одной незначительности к другой, а в соответствии всех деталей сути. Точней, детали существуют не друг для друга, а для того, чтоб суть могла полнее проявить себя. Суть же этого эпизода, да и всей хроники, в неизбежности именно такой последовательности событий. Как видите, неизбежность и привычка — однояйцевые близнецы. Вы сами сказали, принц: «всё равно». То есть: «что бы там ни было, а дело пойдёт именно таким образом, не иным, образом отнюдь не сверхъестественным, а привычным!» Оно, собственно, идёт уже именно так, а не иначе. Всё это показывает, что суть эпизода постигнута вами правильно, хотя вы совсем и не думали её постигать, даже наоборот, попытались её отвергнуть. Вы сказали своё «всё равно» невольно! Значит, в двух НЕОБДУМАННЫХ словах вы верно выразили неизбежность происходящего, постигнув его непосредственно, без помощи, и даже — противно логике. То есть, возможностям здравого смысла. Что доказывает беспомощность здравого смысла перед сутью явлений. Тогда неизбежно и следующее: чтобы постичь суть повествования, отвергнут в конце концов здравый смысл и другие, читая впоследствии нашу хронику. Точно так же, как это проделали вы. То есть, невольно, привычно. Вот для чего хронике необходимо то, что вы посчитали моим упущением, а я назвал противоречием.
— Хорошо, что же дальше?
— То есть — за концом? Помилуйте, принц, но это уже другая задача. Вы же просили, помнится, сам конец. Но вы правы, нам кое-чего ещё не хватает. А именно — морали нашего эпизода… Итак, мораль. Первое: суть явления противоречива. Прекрасно! Это стоит того, чтобы записать его не на деревянной табличке, а высечь на камне. Второе: храбрый муж, достойный вечной славы и получивший её, благоразумно вооружившись безумием — ещё одно стоющее камня! Амлед скрыл под личиной слабоумия поразительное для человека разумение. Он не только получил в хитрости собственную безопасность, но и с её помощью отомстил за отца. И заставил нас недоумевать: чем он славен покрепче — храбростью или мудростью…
— Повремени-ка это записывать, чтобы не пришлось исправлять, — остановил Гора его спутник. — У меня и многое другое вызывает недоумение. Что за крючья, к примеру? Мне непонятно.
— Снова здравый смысл… А ведь мы, кажется, уже с ним справились. Непонятно вам потому, что вы попросили сразу дать вам конец. А крючья — это из предыстории. Надо идти в сторону, обратную движению времени хроники, чтобы читателю предстал и тот эпизод… Хорошо, пойдём против времени. Но недолго. Крючья Амлед готовил на глазах гостей дяди и придворных, которые именно на основании этого зрелища заключили, что Амлед — шут, идиот. Он обжигал их на огне камина, где жарилось и мясо.
— Да где он взял их?
— Напишем — заготовил заранее. Привёз из Британии. Что тут теперь непонятного? Скажите лучше, вам что — не понравился мой конец? Смотрите, как ловко всё устроено: дело обошлось без смерти героя, а слава у него всемирная, то есть, он задёшево получил бессмертие.
— Задё-ошево, — Амлед не глядя взял кружку Гора и допил её, — мораль торгаша. Это не в твой лично адрес, господин мой. Но уж очень этот эпизод пахнет греком Одиссеем и женихами его.
— Женихами его жены, принц!
— Не думаю, что греки столь тонко различали эти вещи. Хотя их имена тоньше и благозвучней твоих. У греков бы я был Телемак. А эти варварские… Фенгон, Герута… тьфу. Почему б тебе не заменить их хотя бы на Клавдия и Гертруду? А что это за выкрутас: Амлед?
— Имена новые, принц, новые — а не варварские. Мир обновляется, мы на сломе времён, а вы… Ведь вы тоже молоды, как молода вся Европа! И такой странный консерватизм. Не теряйте стремнины времени! Кроме того, в новом мире всем известно, что Амлед — буквально означает «дурачок». Но никто в Круге Земном уже не помнит, что такое Телемак.
— Значит, я буквально означен тобою как: дурень благородный. Прекрасно.
— Хорошо, я заменю Амлед на… Амлоди, Хамлет, Гамлет, наконец… Хотите?
— Нет, эти клички ещё хуже. Но скажи, себе ты, небось, подобрал имя более изысканное?
— Я намного старше вас, принц, и уже не в силах сражаться с предрассудками, — Гор скромно опустил глаза. — Кроме того, я сноб, как это ни прискорбно. Я выбрал себе имя: Гораций. Моя слабость простительна, ведь на выбор повлиял притаившийся в этом имени благородный «рацио». Но, в конце концов, и с вашим именем не всё ещё кончено! Мы сможем, если захотим, облагородить его по пути…
— А вот послушай, Горацио, мой вариант концовки, — Амлед направил свой взгляд в противоположную сторону, к потолку. — Принц посылает дяде вызов на дуэль, это честней и более достойно славы. В дуэли он падает смертью храбрых, но и насмерть поражает противника. Да и всех других врагов, в знак возмездия полного за… ну, хоть за нарушение дуэльного кодекса. Допустим, враги отравили лезв…
— Как, поражает врагов после своей смерти? Вы видите сами, это в вашем варианте полно упущений! И ещё — видите? Смерть отнюдь не необходима для концовки.
— Не после, не после! А во время. В минуту смерти, в, если хочешь смертный миг. Смерть же необходима. Пусть не тебе, писцу, но герою. Как и жизнь. И не будем об этом больше спорить. Разное происхождение всё равно не даст нам найти общий язык.
— Но… ваше происхождение ещё нужно определить, но…
