Аллен Курцвейл - Часы зла
Я взглянул на корешок переплета.
— А что вам известно об этом Себастьяне Плюмо?
— Я так полагаю, это псевдоним. От «nom de plume», «человек пера». Обычная практика в те времена.
— В какие именно?
— Мой чисто любительский анализ позволил сделать вывод, что напечатана она в конце восемнадцатого века.
— И при этом вы исходили…
— Из пунктуации, бумаги, шрифта. К тому же в пользу моей версии говорит весьма характерная для тех времен вязь сдвоенных «ss» и «fs». Ну и еще обилие внутритекстовых ссылок.
— И вот это помогло? — осведомился я, держа книгу раскрытой на той странице, где обнаружил гравюру, которую я не заметил при первом беглом знакомстве с книгой на стремянке. А изображена была на этой гравюре точная копия деревянного застекленного шкафчика, где одно отделение оставалось пустым.
— Она лишний раз привлекла мое внимание к реальному предмету.
— Не понял?
— Именно эта гравюра заставила меня более пристально взглянуть на шкафчик.
— Здесь, на этой картинке, изображена точная копия вашего шкафчика, мистер Джессон. В том числе и пустующее отделение. И я не вижу причин полагать, что это отделение некогда было чем-то заполнено.
— А вы присмотритесь как следует.
— Кувшинчик, вернее, рисунок кувшинчика. Так, дальше. Раковина, рисунок раковины. Манекен, изображение манекена.
Джессон закатил глаза.
— Ради Бога! Вам следует быть внимательнее, если хотите уловить суть.
Взгляд мой так и метался, словно мячик для пинг-понга, от шкафчика к гравюре и обратно. И мне вспомнились детские картинки-загадки. Две с виду совершенно идентичные сцены из фермерской жизни под заголовком: «Чем отличается ферма мистера Банди?» Но я вовсе не ту суть хотел уловить, я хотел…
И вдруг меня осенило. Я понял, что имел в виду Джессон. Разница между двухмерным изображением шкафчика и реальным шкафчиком была совершенно ни при чем. Различие оказалось в самих этих шкафчиках. В реальном присутствовало то, что не попало на изображение.
— Гвоздь! — воскликнул я.
Джессон одобрительно щелкнул по бокалу:
— Браво! И наша задача состоит в том, чтобы узнать, чего здесь у нас недостает.
— Может, гвоздь добавили совсем недавно?
— Добавили? Да, это верно. Недавно? Вряд ли. Этот образчик металлоизделия пришел к нам из эпохи, где не было «оливера».
— А что такое «оливер»?
— Формовочный молоток, используемый в массовом производстве гвоздей. Взгляните на шляпку. Видите этот рисунок, напоминающий розу? Гвозди ручной работы с таким рисунком шляпки встречались после тысяча восемьсот пятидесятых крайне редко. Именно с середины девятнадцатого столетия рынок заполонили гвозди из высокопрочной стали.
— Откуда вам все это известно?
— Давайте не будем сейчас об этом. Сосредоточимся на шкафчике, о’кей?
— Договорились. В таком случае объясните, почему для вас столь важно вычислить отсутствующий предмет? Если, конечно, таковой вообще существовал.
— Да потому, что неполный шкафчик делает неполной и саму историю, а мне такие вещи просто претят. Скверно, когда страхи вырастают на почве недостатка информации. Но во сто крат хуже, когда они возникают из-за потери или исчезновения. Мой шкафчик некогда был заполнен весь, Александр. И если повезет, его можно будет заполнить вновь. Вот для чего именно вы нужны мне: вычислить и найти исчезнувший предмет и вернуть его на положенное место. Хочу, чтобы вы взяли домой эти «Хроники» и диктофон. Переписывая содержание кассеты, сверяйтесь с книгой, затем можете объединить эти два отчета по своему усмотрению. А когда дело будет сделано… вот тогда и начнется настоящая работа.
— У вас имеются какие-либо записи, на которые мне стоило бы взглянуть?
— А вот этого не нужно. Это только замутнит свежесть восприятия. Кстати, именно по данной причине я воспользовался посторонней помощью.
— Но…
— Прошу вас, Александр, не надо. Не задавайте больше вопросов. Не стесняйтесь, пользуйтесь своими каталогами и компьютерами. И приходите в следующую субботу. И по возможности спланируйте день так, чтобы мы могли провести его вместе. И еще — не волнуйтесь. Я никаких чудес от вас не жду. Честный добросовестный отчет о проделанной работе — этого для меня, человека, живущего в полном уединении, будет более чем достаточно.
— Насчет записи. Я так понял, вы хотите, чтобы я переписал только ваш рассказ?
— О нет, не обязательно! Можете включить и свои соображения.
— Но зачем?
— Сеть всегда следует забрасывать широко и далеко. Чтобы стало яснее, могу спеть вам одну уличную песенку, раскопал ее на Граб-стрит много лет тому назад. — Джессон отпил глоток вина и запел:
Читатель пишет книжку,
Картину пишет зритель,
Вкус торту придает гурман,
А вовсе не кондитер!
— Так кто у нас гурман, а кто кондитер? Я толком не понял.
— Давайте вернемся к этому разговору в субботу.
— Но в этом случае у меня не так уж и много времени на серьезные исследования. В библиотеке просто сумасшедший дом, поговаривают, будто у нас грядет полная перестановка и инвентаризация. И если так, то все мое расписание летит к черту.
— Уверен, вы найдете время, Александр.
И с этими словами Джессон снова опустил козырек на паланкине, положив тем самым конец нашей занимательной беседе.
Глава 12
Говоря о том, что живет в полном уединении, Джессон ничуть не кривил душой. Придя к нему в следующую субботу, я обнаружил, что застекленные двери салона выходят в небольшой дворик, декорированный с изысканной простотой и изяществом.
Он был выложен черно-белым неотполированным камнем, и в нем царили почти монастырские тишина и спокойствие. Усевшись на простую каменную скамью, я открыл свою заветную книжку и провел небольшую инвентаризацию: «тент — стекло + железо, 12 коринфских колонн, 4 карликовые пальмы, неск. воркующих голубей, 8 горгулий, 1 мраморн. фонтан».
Джессон вышел из-за колонны и махнул мне рукой.
— Пройдемся? — спросил он. И, не дожидаясь ответа, взял меня под руку. Мы дважды прошли по периметру, вокруг фонтана, и вот наконец он нарушил монастырскую тишину: — А теперь рассказывайте, что удалось выяснить.
Не успел я ответить, как на скамью взлетела голубка и принялась поклевывать оставленные мной там записи.
— Это единственная копия, мистер Джессон, — всполошился я. — Надо бежать спасать.
Он позволил мне забрать конверт, однако не принял его из моих рук.
— Предпочитаю просто послушать. Надеюсь, вы не станете возражать. Были трудности с пленкой?
— О нет, ничего существенного, несколько искаженных слов, вот и все. Проблемы начались, когда я стал сравнивать запись с отрывками из книги. Старомодный французский, вышедшие из употребления глагольные формы, с этим пришлось изрядно повозиться.
— Вы вроде бы говорили, у вас жена француженка?
Я не помнил, чтобы говорил ему о национальности Ник.
— На ее помощь трудно рассчитывать. Она очень занятая молодая дама.
— Жаль. Так есть какие-то соображения по поводу недостающего предмета?
— Прочесал все каталоги и наши амбарные книги. Но не нашел ни единого упоминания о «Хрониках».
— Любопытно.
— Вся проблема в том, что в книге отсутствует титульный лист. Свод правил англо-американской каталожной системы не признает надписей на корешке. Данные, напечатанные там, считаются или неверными, или же неполными. Плюс к тому это ведь перевод на английский.
— А разве нельзя найти книгу по имени и фамилии автора?
— Среди писателей восемнадцатого века не зарегистрировано ни одного под именем Себастьян Плюмо, я по крайней мере такого не нашел. Так что с точки зрения моей библиотеки этой книги не существует в природе.
— Прошу прощения за напрасные хлопоты. А что насчет гравюры?
— В этом плане лучшего источника, чем Французская национальная библиотека, не сыскать. Но только для этого надо ехать в Париж, поскольку хранящиеся у нас несколько ранних томов не могут предоставить полной информации.
— А знаете, я уже посещал эту библиотеку. И если не считать кафе напротив, где подают совершенно потрясающие лимонные торты, сей визит прошел без малейшей пользы. — Мы прошли еще шагов пять или шесть, затем Джессон заметил: — От этих разговоров о десертах слюнки потекли. Не призвать ли нам Эндрю? Кнопка спрятана в когтях этого василиска. — Попросив дворецкого принести печенье, Джессон подвел меня к каменной скамье. — Итак, записи. Могу я теперь их взять? — Я надеялся, что он хотя бы бегло просмотрит мою работу, но на уме у него было нечто совсем другое. — От этой каменной скамьи веет таким холодом! Так и старые кости застудить недолго, — сказал он и сунул конверт за пазуху.
