Александр Петров - Сестра Ноя
генерал А.М. Римский–Корсаков)
Не успел Иван оглянуться, как и двадцатилетие справили, и урядник самолично повестку принёс из Лукояновского уездного по Воинской Повинности Присутствия: в армию пора! Только уездные отцы–командиры, увидев, как Иван потолок макушкой подпирает, головами завертели и занекали:
— Этот нам весь строй порушит, куда такую каланчу!
— Да что же мне, вашгродь, на коленях по плацу ползать, что ли? – воскликнул Ваня в сердцах.
— Зачем, на коленях, – улыбнулся половиной лица седой капитан со шрамом по щеке. – Есть такая часть – Императорская Российская Гвардия, туда‑то мы тебя и отрядим. Там в самый раз ко двору придешься.
…И вот Иван Стрельцов стоит в строю новобранцев в Михайловском манеже Санкт–Петербурга. Перед ним остановились трое полковых командиров и принялись спорить между собой:
— Этот мне в самый раз подойдет. Глядите, мой «типаж» – бородатый и рыжий! Этот наш, лейб–гвардии Московский!
— Нет, господа, – встревал второй, – Он же курносый! Такие русаки Рязанские нам нужны, в Павловский полк.
— Да с какой стати он ваш, господа? И вовсе он не рыжий: у него волосы русые с золотинкой! И нос у него прямой и вовсе не курносый – вот извольте взглянуть в профиль! – Лицо оробевшего Ивана бесцеремонно повернули цепкие пальцы в белых перчатках. – Ваше превосходительство, – обратился полковник Погоржельский к седоватому генералу, – этот рекрут по всему видно: наш типаж, лейб–гвардии Семеновский!
— Ладно, Виктор Викторович, берите к себе в Семёновский! Государю Императору такой молодец уж точно приглянется. – И по–свойски подмигнул оторопевшему Ивану.
Первые месяцы службы казались неожиданно тяжелыми. Занятия в учебной команде, построения, строевая подготовка – не составляли труда. Но что поделать с внутренними часами? Иван по привычке просыпался в пять утра и лежал два часа до побудки, лежа читал молитвослов, Краткие жития святых, писал домой. Да и Петербург – нет, нет, да и напомнит о себе столичными нравами.
Четыре класса церковно–приходской и два класса земской школы позволили Ивану в солдатской среде считаться человеком образованным, во всяком случае, классные занятия по топографии, военной истории, географии, из устава и общие предметы давались ему легко. На утренней зарядке он был первым, и даже не уступал в ловкости подпоручику. Но вот чего он никак не ожидал – их взвод посылали чистить улицы, стоять в охране на заводах, держать оцепление при посещении высокими особами общественных мест – эти дворницкие и полицейские функции никак не соответствовали рангу лейб–гвардии.
Однажды по этому поводу состоялся даже разговор на повышенных тонах между начальником команды Поливановым, племянником князя Кропоткина, и генералом Лечицким, который из сына сельского дьячка выслужился до Свиты Его Величества. Штабс–капитан сопровождал генерала во время осмотра казарм и увидел, как чины в белых рубашках вместе с офицерами без сюртуков прыгают через веревки, летают через кобылу, делают стойку на брусьях – и всё это на тесном пятачке в десять шагов в коридоре казармы.
— Только три месяца лагерей! – гремел по гулким пространствам казармы зычный голос Поливанова. – А остальное время прыгаем тут в тесноте, как зайцы в цирке! А где, я вас спрашиваю, учить рассыпному строю с перебежками по пересеченной местности? На полковом плацу? Зато уж улицы мести и на заводах порядок охранять – как распоследние городовые – и это лейб–гвардия, это личная охрана Его Императорского Величества!
Лишь минут через пять, как затих рёв штабс–капитана, раздался хриплый голос генерала:
— Вы правы, только делать‑то что? Ни я ни вы ничего переменить не можем. Так что будем стараться учить солдатиков в теперешних условиях. А то и вторую войну проиграем.
Однажды Ивану удалось на собственном опыте узнать, что есть караул в праздник. На Николу зимнего послали их стеречь Казначейство – подпоручика Соллогуба и трех чинов: Ивана, Григория и Федора. На инструктаже капитан фон Сиверс сказал:
— Хоть у офицера и есть револьвер, а у чинов – тесаки, чтобы даже и не думали ими пользоваться против мирного населения!
Что делать, вышли в караул, чтобы, значит, одной бравой наружностью пресекать непотребства. Как закрылся ближайший трактир, так мужички и повалили по домам. Увидели четверо таковых гвардейский караул и закричали:
— А кто за нашего Кольку–именинника чарку выпьет? – И давай початыми бутылками с водкой караульным под нос тыкать.
— Нельзя нам, братцы, – миролюбиво урезонивал подпоручик, отводя от лица бутылку.
— Слышь, Колька, эти нехристи праздник Николы–угодника не желают справлять!
— Мы в храме Божьем на литургии праздник почили, а водку пить на карауле нельзя, – снова терпеливо пояснил подпоручик.
Но, видимо, мужичкам нужен был только повод размяться, вот они с воплями и напали на гвардейцев. Первых нападавших чины оттолкнули руками, те упали в снег и заблажили: «Убивают!» Откуда ни возьмись, из‑за угла подоспели еще трое забияк – и пошла заваруха! Ваня с чинами и подпоручик откидывали нападавших, те падали в снег и от каждого падения все больше ярились. Но вот в руке двоих мужичков блеснули ножи, подпоручик лихо свистнул и крикнул:
— Холодное оружие! Бей, не робей!
И сам первым бросился на вооруженного бандита, тот чуть не по усам чиркнул финкой подпоручика, но офицер молниеносным приёмом увернулся от ножа и схватил запястье бандита в клещи. Иван, положив кулаками двоих на снег, достал бандита и ударил его сверху по шапке – тот осел на корточки и рухнул лицом в сугроб. Второй бандит с ножом получил по плечу сильный удар кулаком, и рука с ножом повисла, как плеть. Гвардейцы еще по разу ударили хулиганов и все затихло: семеро нападавших лежали на снегу без движения.
— Как говорится, праздник удался на славу, – подытожил подпоручик.
На шум подоспел экипаж разъезда, тела стонущих гуляк погрузили в карету и увезли в полицейский участок.
— Молодцы, братцы! – рявкнул подпоручик, сверкнув глазами.
— Рады стараться, вашгродь! – отчеканили чины, выдувая из груди густые клубы пара.
— А наш‑то взводный – орёл! Первым на нож бросился, не сдрейфил! Не гляди, что из благородных, врежет – мало не будет! – говорили потом чины в казарме.
Что есть Семеновский полк Иван понял, когда их Учебную команду водили в музей Офицерского Собрания. Там Иван узнал, что шефом полка является Государь Николай Александрович, с которым им придется неоднократно видеться на смотрах и учениях. Офицерами полка имели честь быть Александр Суворов, шпага и палаш которого находились в музее. Здесь же висел мундир офицера Талызина, в котором Государыня Екатерина Вторая во главе гвардии выступила из Петербурга в Ораниенбаум свергать мужа своего Петра Третьего. Показали им полковые знамена Петра Великого и его собственноручные указы и многое другое.
Ивана взволновал рассказ и сам вид красных чулок. Оказывается, в начале Северной войны, когда дрогнули русские части, солдаты принялись поднимать на штыки командиров–инородцев, которые не успели сбежать к шведам – только Семеновцы и Преображенцы остались верными присяге и отчаянно сражались с неприятелем, по колено в крови – вот за это чулки стали красить в цвет крови, красный.
Подпоручик Ильин после зачтения официальной лекции, принялся отвечать на вопросы чинов, да так увлекся, что рассказал много чего из жизни офицеров. Например, когда зашла речь о жалованиях, он сказал, что это нижние чины гвардии получают денежное довольствие, вдвое превышающее общевойсковое, а офицеры вынуждены из своих средств платить за обмундирование, ездить только в дорогих экипажах, посещать только избранные заведения, самые дорогие, и пить там шампанское за двенадцать целковых. Так что служить гвардейским офицером не только престижно, но и весьма накладно, рубликов за три тысячи на каждый год отдай и не греши. Вчерашние крестьяне охали и ахали, скребли затылки…
— А вы знаете, братцы, кто служит в нашей гвардии офицерами? Высший столичный цвет! Князья, графы, бароны – да что там, великие князья будут участвовать вместе с вами в маневрах и смотрах, бок о бок, так сказать! Сам Государь каждого из вас лично увидит. И тут не дрейфь – соколом гляди, молодцом!
Потом офицер поведал историю смены обмундирования. Показывая то один мундир, то другой, подпоручик слегка посмеивался, называя яркие красно–сине–белые цвета «попугайными» и ворчливо пенял Государям, что де зря только тратили столько денег на смену одежд, лучше бы жалования гвардейцам повысили. Иван исподлобья смотрел на подпоручика и не мог взять в толк: гвардейцы призваны защищать жизнь Государя Императора, они без колебаний обязаны заслонить своим телом Божьего Помазанника, жертвуя своей жизнью – и как эта верность Царю может сочетаться в душе с насмешками и эдаким высокомерным взглядом на охраняемую Венценосную Особу? В простой крестьянской душе Ивана появились первые ростки сомнения…
