Эмэ Бээкман - Возможность выбора
Орви почувствовала, что ей нужно немедленно что-то сделать. Она нашарила рукой рабочую куртку Маркуса. Затем рука ее потянулась дальше, пока пальцы не коснулись холодного горлышка бутылки. Не отдавая себе отчета, Орви схватила бутылку, откупорила ее и поднесла ко рту. Она пила жадно, молоко с уголков губ стекало по воротнику, шарфу и пальто. Наконец белая струйка достигла чулок и замочила колени.
Когда Орви так напилась, что у нее перехватило дух, Маркус взял из рук жены наполовину опорожненную бутылку и отставил в сторонку. Орви не услышала от него ни единого слова упрека.
Более того, Маркус стал вдруг нежным и заботливым. Он обращался с Орви, как с больным, несчастным и сломленным человеком. Вынув из заднего кармана носовой платок, он стал вытирать пролитое молоко с одежды Орви. Более или менее приведя в порядок пальто жены, он чистым краешком платка провел по ее подбородку. Орви покорно дала проделать над собой все эти манипуляции.
Она смотрела мимо Маркуса. Недалеко от того места, где он работал, ветер раскачивал клубок тонких обрезков жести. Орви с огромным интересом разглядывала его, словно ребенок, который рассматривает первую в своей жизни игрушку.
33Спустя несколько месяцев, когда Орви успокоилась и смогла трезво все обдумать, она пришла к убеждению, что Маркус был прав, решив не спешить с ребенком.
Кто знает, что так всколыхнуло ее чувства в тот ветреный день ранней весной. Порыв легкомыслия, подобно шампанскому, ударил ей в голову, и она вспорхнула на хрупких крыльях радости, забыв про действительность и реальные возможности. Да разве мыслимо представить себе их чудо-младенца в квартире Паулы! «Я уподобилась Реди, — с негодованием подумала Орви, отрезвев. — Встроить нары, подвесить люльку под потолок…»
Поселившись в этой маленькой квартирке, где с трудом умещались трое, Орви стала гораздо острее подмечать все вокруг. В начале замужества она считала жилище Паулы временным пристанищем. Крыша над головой есть, стенка в комнате нагревалась от плиты, как банная печь, места на кушетке хватало для двоих, а утром разумнее всего было поскорее унести отсюда ноги. Где провести вечер — над этим не нужно было ломать голову.
В первые месяцы после свадьбы казалось, что жажда развлечений у Маркуса никогда не иссякнет. Порой ему становилось неловко из-за своего стремления к веселью, и он начинал оправдываться перед Орви. Маркус с глубоким сочувствием к самому себе рассказывал, что он с самого детства трудился как вол, а теперь пришло время вкусить более вольготной жизни. Орви знала, что прежде Маркус брал частные заказы, однако теперь он отмахивался от всех предложений. В некоторых кругах слава Маркуса как отличного работника все еще не меркла, время от времени за дверью их квартиры появлялись люди, нуждавшиеся в его помощи, они стояли перед Маркусом, теребя в руках шапку, и умоляли его не отказываться от возможности неплохо подзаработать.
Орви неловко было смотреть на униженно просящих людей. Когда чья-нибудь мольба особенно трогала ее, она тоже со своей стороны пыталась уговорить Маркуса. Но он оставался непреклонен. Поможешь одному — и за порогом появится целая толпа бедствующих, возражал он. К тому же он не хочет вечерами надолго оставлять молодую жену.
В ту пору у Орви не было поводов жаловаться на скуку. Маркус то и дело водил ее в рестораны. Там он вел себя как барин, развлекая Орви услышанными за день историями — ей не на что было сетовать.
Орви было приятно, когда знакомые швейцары встречали их подобострастными поклонами; они с Маркусом всегда проходили сквозь толпу ожидающих, и официанты — свои парни — всегда находили для них где-нибудь в уголке свободный столик.
В погожие ясные вечера они усаживались вдвоем в красную машину и ехали за город. Орви было трудно привыкнуть к этой бесцельной гонке, но Маркус испытывал удовольствие оттого, что сидел за рулем, и Орви молчала, стараясь не портить ему настроение. В конце концов, не все ли равно, где проводить время! Все это было частью современного темпа жизни, все люди без исключения стремились как можно больше передвигаться, не сидели на месте и Орви с Маркусом. В отмеренных по серой ленте асфальта километрах таилось свое очарование, и выразить его словами было невозможно.
Теперь, когда Орви уже не так сильно переживала свое горе в связи с ребенком, она вдруг обнаружила, что из их жизни исчез тот прежний праздничный блеск.
Маркусу надоело шататься по ресторанам. Оглушительные оркестры, доставлявшие когда-то такое удовольствие, гул голосов подвыпивших людей лишились в глазах Маркуса притягательной силы. Возвращаясь с работы, он жаловался на усталость, ложился и спустя минуту уже посапывал. В их маленькой комнате такому увальню, как Маркус, нечем заняться. Да и Орви казалось, что лучше не вставать из-за стола, не то наткнешься на что-нибудь и набьешь себе синяков. Иногда Орви от нечего делать придумывала, как переставить мебель, но, как ни думай, пространства от этого не прибавится. В комнате не было ничего лишнего — у задней стенки диван, налево шкаф, посреди комнаты стол, над ним лампа, у окна кресло и рядом с ним письменный стол. Им, правда, никто не пользовался, ни Орви, ни Маркус особой переписки не вели, просто стол был нужен Маркусу для чувства собственного достоинства. В ящиках письменного стола Орви держала всякую мелочь: перчатки, чулки, крем, бигуди, пудреницы и прочую ерунду.
Для детской кроватки в этой комнате и в самом деле не нашлось бы места.
Маркус рассудил правильно — наследником можно обзавестись и позже.
Орви надеялась, что Маркус наконец-то что-нибудь предпримет — только в собственной квартире их жизнь по-настоящему начнется. Нелегкое дело — набраться терпения и ждать, и тем не менее Орви не считала возможным докучать Маркусу. Мужчина сам должен был уразуметь, в чем заключаются его обязанности. Разумеется, став в очередь на квартиру, они имели бы не так уж много шансов получить ее, количество квадратных метров, поделенное на троих, отодвинуло бы их в самый конец списка нуждающихся в жилье. Но почему бы не действовать самому, на свой страх и риск!
Орви заметила, что с тех пор, как у Маркуса пропал интерес к увеселительным заведениям, он стал откладывать деньги. В каждую получку он клал определенную сумму на книжку. Орви была довольна бережливостью Маркуса. Эти деньги очень пригодятся, если в один прекрасный день им представится возможность купить квартиру.
Орви считала, что Маркус мог бы начать прирабатывать и сверхурочно — тем скорее у них будет свой дом. Но Маркус предпочитал после работы валяться на диване, и Орви с испугом стала замечать, что муж ее с каждым днем все больше толстеет.
Как невесть какого блаженства ждала Орви вечера, когда у Маркуса будет настроение обсудить перспективы их дальнейшей жизни. Раньше они то и дело на всю громкость запускали радио, чтобы Паула не слышала их разговоров, и часами могли обсуждать всякие пустяки.
Но такой вечер все никак не наступал. Дни становились все более однообразными. Когда Маркус лежал, Орви в перерывах между чтением разглядывала их жилье. Чем внимательнее она присматривалась к попорченному дождями потолку и стенам, углы которых закруглились от бесчисленных слоев обоев, тем муторнее становилось у нее на душе. Коснувшись пальцами ног пола под столом и почувствовав торчащие гвозди и сучки, Орви приходила к выводу, что эту убогую лачугу надо бы просто-напросто снести.
Порой ей казалось, что стены комнаты покосились и скоро обвалятся, подобно карточному домику. Придя вечером домой, она уже ждала утра, чтобы уйти на работу. С недавнего времени Орви стала работать шлифовщицей пуговиц.
Иногда она испытывала неловкость оттого, что всем недовольна и думает только о своих удобствах. Паула по сравнению с ними жила еще стесненнее. Ее владениями оставалась лишь длинная темная кухня. У стены под окном стояла старинная швейная машина, перед ней узкая кровать и стол. В другом углу — кухонный шкаф, вплотную придвинутый к плите, табуретка с ведром для воды и прочее непонятное Орви барахло. Но стоило Орви вспомнить о корзинке для картошки, неизменно стоявшей возле входной двери, как ее сочувствие к Пауле мгновенно улетучивалось. Привыкнув еще в пору своей жизни на хуторе к тому, что картофель приносят в дом в корзинке, Паула никак не могла отказаться от этой дурацкой манеры.
Разве в такой квартире Орви смогла бы мыть ребенка, полоскать пеленки и разогревать бутылочки с молоком?
На кухне Паула была полновластной хозяйкой. По субботам и воскресеньям Орви с утра до вечера приходилось терпеть ее возню.
Паула с грохотом снимала с плиты чугунные конфорки — настоящую еду надо непременно готовить на открытом огне. Она без конца передвигала взад-вперед сковороды и кастрюли. Чайник всякий раз перекипал, и к потолку поднимался пар. Из квартиры никогда не выветривался запах картошки, так как Паула каждый день варила ее в большом котле. Она гордилась своим весом — более пяти с половиной пудов. Что ж, такая туша требовала обильной пищи.
