Наталья Иванова - Новый Белкин (сборник)
Но именно это и дает мне право сказать о мелких, может, ничтожнейших сходствах – нет, я не забываюсь! – между незабвенным Иваном Петровичем Белкиным и аз грешной.
Оба мы дилетанты, то есть, встав по утру, горя страстью к писанию, не всегда знаем, чему отдать предпочтение – то ли сочинению, брошенному о прошлом годе на неудавшейся фразе, то ли пустым хлопотам по оскудевшему хозяйству. Хотя в некотором смысле я обогнала Ивана Петровича, не только по возрасту, но и в ушлости; за господином в гороховой шинели, приняв его даже не за сочинителя Ю., а за издателя А., не помчусь и наверняка смогу отличить выбритого стряпчего, то бишь литагента, от критика в усах.
К тому же мне посчастливилось родиться так давно, что я хоть и не видела рокового Сильвио (правда, тот Сильвио, о котором наслышана, был убит не в сражении под Скулянами, а, кажется, в войсках барона Врангеля на Крымском перешейке, или умер в Галлиполи, не упомню), но еще застала барышень-крестьянок, изрядно полинялых, постаревших барышень и умученных, но стойких крестьянок с их охами, вздохами, щепетильностью и строгостью, с кипарисовыми иконками и медными крестиками, с романсами господина Сабинина и скороговорками царя Максимиллиана, с чтением Анатоля Франса или забытого Фейхтвангера у одних, и Некрасова у других: ну, пошел же ради Бога, небо, ельник и песок...
Но я еще не ухожу!
Мне предстоит публично покаяться перед почтенным родом Белкиных.
Толкую про случай, а ведь выступала в роли фатума, судьбы, злого рока: у себя дома я безуспешно ловила пушистого зверка, как сказано у Даля – полосатую земляную белку, бурундука. Он выбрался из клетки сразу же – и был таков! и стал жить везде. Еду добывал с легкостью; любую банку, кастрюльку могли открыть его сухонькие лапки; я уже не говорю о корзине с обожаемой им капустой. А потом он взлетал под потолок и цокал довольный. А я желала, чтобы он жил в клетке, получал кормежку в положенное время, вертел колесо, грыз орешки, услаждая ребенка, а не пугал до обмороков нервических подруг сходством с обыкновенной мышью.
Не стану утомлять вас подробностями охоты и описаниями неудавшихся способов поимки бурундука – от самого глупого: положить орехи на подоконник и схватить несчастного за хвост, и до самого громоздкого – пригласить в гости знакомую биологиню с ее возлюбленным биологом, для сего купить торт «Птичье молоко», селедку и бутылку водки... Странно, но из всех обитателей той квартиры бурундук, кажется, был привязан только ко мне. Теперь бы сказали – синдром заложника.
Дело шло к лету, я распахивала окошко на воющее Садовое, и бурундук молнией вылетал на карниз здания... Наверное, это был единственный в столице бурундук, наблюдающий с высоты птичьего полета не только вставную челюсть Нового Арбата, но и купола Новодевичьего. Бегая по карнизу, бурундук всякий раз заглядывал в чужие окна, особенно манил его мой сосед, по совпадению тоже сибиряк, который, служа в почтовом ящике, на работу не ходил, выдумывая в уюте нечто громокипяще апокалиптическое.
– Наш бурундучок, – вздохнул сосед нежно, когда мы встретились в лифте, – мусульманин. По утрам намаз.
И вправду – солнце еще не всходит, а он ждет его на подоконнике, уши торчком, спинка ровненькая.
Как-то я проснулась совсем поздно, и, выйдя на кухню и отдернув штору, увидела опрокинутого навзничь бурундука. Он лежал, недвижимый, заломив к голове сухие лапки, а шея несколько раз обмотана черной аптечной резинкой. Пытаясь освободиться, еще больше запутывался. Он был мертв... А бутылка с постным маслом открыта, и целлофановая бумага валяется разорванная. Но бурундук так и не пригубил вожделенного, благоухающего семечками напитка.
А тут еще сосед мой, оборонщик, и опять в лифте, и уже приняв с утра положенное, головою закачал:
– Бурундучок наш, он особенный, он иногда такое учудит. Вот если что не по нему, так он сам!.. Да!
Так неужто?! И чтобы я виною. Но ведь тоже тварь земная и, верно, понял – клетки не избыть. ...Вот вам и Белкин! Тут загадка, и до сих пор не отгадаешь. А стало быть – тайна.
...Не так ли и ты, бедный автор? Балдеешь на чужих пиршествах от неведомых тебе искусов жизни. Бескрылый, паришь в эмпиреях, при этом, нагло любопытствуя, пялишься в чужие окна. Одинокий, все равно цокаешь, токуешь, свиристишь свое, чтобы замереть от непостижимости у самого края бездны... а что же остается?
От бурундука, по крайней мере, остались тайнички. Я еще долго находила его заготовки: сложенные рядком драгоценные зерна риса и гречки, пару изюмин, а иногда янтарную бусину кураги.
Игорь Фролов
Я родился в хорошее время и в хорошем месте – 30 мая 1963 года в городе Алдане Якутской АССР. Родители – геологи, поэтому со времен своего таежного детства знаю, что золото – металл довольно тусклый.
В 1985 году окончил Уфимский авиационный институт. С тех пор уверен, что все гуманитарии должны иметь представление о теоретической механике, а технари – читать Музиля и отличать Мане от Моне.
1985 – 1987 г. – служба в СА офицером ВВС СССР. Служил на Дальнем Востоке и в Афганистане борттехником вертолета Ми-8. Утверждаю, что, несмотря на молодость, это было прекрасное время. Все еще греет мечта написать роман – заголовок уже есть, но пока все ограничилось написанием книжки армейских историй.
После армии работал сторожем, около десяти лет отдал медицине. В свободное от медицины время писал рассказы, занимался физикой и метафизикой. Из этого времени вынес убеждение, что ночной сторож – самый счастливый человек.
В конце концов, литература привела меня в литературно-публицистический еженедельник «Истоки», где служу по сей день, теряя последние позывы к творчеству. По мере сил стремлюсь нейтрализовать вредное влияние СМИ на умы – притом, что умы об этом не просили.
На сегодняшний день имею не очень впечатляющий литературный багаж – книга рассказов «Смотритель», одна неудачная повесть, которую переделывать не собираюсь, и показывать кому-либо – тоже. Намного больше газетных статей на разные темы – политика, искусство, наука. Несколько стихотворений в качестве опыта. Опыт оказался неудачным – в том смысле, что не выдерживает сравнения с теми стихами прошлого и настоящего, которые мне нравятся. Поэтому стихов не пишу, но поэзию очень люблю.
Неожиданно для себя (спасибо Интернету) написал книгу о Шекспире – анализ первопечатных вариантов «Гамлета» и вытекающие отсюда слишком широкие умозаключения об авторе этого странного произведения.
