Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь
Сянь-е скудной струей помочился на заходящее солнце и сказал распластавшемуся на земле Слепышу: вставай! Я же говорил, как проснемся, будет нам еда. Я не соврал!
Пес с трудом поднялся с земли, примятая шерсть на боку свалялась в колтуны и пахла желтой гарью.
Угадай, что мы будем есть, спросил старик.
Пес растерянно смотрел на хозяина.
А я скажу, ликовал Сянь-е, мы будем есть мясо!
Пес вскинул морду, уставив на хозяина пустые глазницы.
Самое настоящее мясо, повторил Сянь-е.
Услышав эти слова, солнце злорадно усмехнулось и скрылось за горой. Жара отступила, на хребте повеяло прохладой, она вилась по горам, будто синяя шелковая нить. Сянь-е взял лопату, пошел на край поля и выкопал яму глубиной в один чи и пять цуней, круглую, словно лунка под саженец. Сбил лишнюю землю со стенок, и они стали неприступными, как отвесные скалы, затем развел огонь, вскипятил немного воды, наскреб со дна мешка щепоть кукурузного толокна, размешал толокно в кипятке, вылил кашицу в чашку и поставил ее на дно ямы. Смеркалось, в горах повисла такая тишина, что можно было расслышать торопливые шаги наступающей ночи. Влажная прохлада поднялась со дна оврага и туманом укутала Сянь-е и слепого пса. Они сидели у навеса поодаль от ямы и прислушивались к каждому шороху, а сменившая сумерки ночь укрывала их, будто слой чернозема.
Как думаешь, спросил Сянь-е, угодят крысы в нашу ловушку?
Пес лежал и слушал, прижав ухо к земле.
Лунный свет разлился по горам, и земля на хребте стала одного цвета с водой. В наступившей тишине Слепыш в самом деле услышал плеск крысиных лапок по лунному свету. Сянь-е бесшумно подполз к яме и увидел в ней трех крыс, отчаянно сражавшихся за приманку. Старик накрыл яму одеялом, и крысы притихли.
Той ночью Сянь-е и Слепыш поймали тринадцать крыс, в свете луны освежевали тушки, сварили их в котелке, и по окрестным горам поплыл запах мяса, приправленный вонью крысиных шкур. Перед самым рассветом Сянь-е уснул, а проснулся, когда солнце было на высоте трех жердей, выбросил шкурки в овраг, взял коромысло и пошел к источнику за сорок ли от своего склона.
Долгое время старик и пес проводили дни в тишине и праздности, не зная тревог и забот. Несколько десятков крысиных нор на хребте они превратили в ловушки, придав им форму кувшинов с узким горлышком и отвесными стенками: если крыса попадала в такую ловушку, наружу ей было не выбраться. Каждый вечер старик варил похлебку из собранных по полям кукурузных зерен, ждал, когда по склону разольется золотистый аромат, затем ставил чашку с похлебкой на дно ловушки и со спокойной душой ложился под навесом, дышал прохладой, дремал. На следующее утро из ямы доносился бледный горестный писк нескольких крыс. А бывало и такое, что Сянь-е приходилось свежевать сразу полтора десятка тушек. Еды хватало на день, а то и на два. Через день Сянь-е ходил с коромыслом к источнику, набирал полные ведра, и дни его текли спокойно, словно вода в широкой реке. И кукуруза целая и невредимая выглядывала из-за ограды, а спустя две недели после того, как на макушке появились метелки, кукурузный стебель вдруг надулся и на глазах у старика из него проклюнулся початок размером с большой палец. В свободные минуты Сянь-е подходил к початку и беседовал со Слепышом. Говорил ему: Слепыш, как думаешь, успеет он к завтрашнему утру вырасти размером со скалку? Пес видел, как радуется старик, и в ответ лизал ему ноги. Сянь-е трепал Слепыша по спине, говорил: от завязи початка до сбора урожая проходит месяц и десять дней, где же ему за ночь так вырасти. А иногда говорил: Слепыш, погляди, что за беда с нашим початком! Как был с палец толщиной, так дальше и не растет! Пес шел проверить, а старик смеялся: ты же слепой, где тебе увидеть! Початок давно уже толще моего пальца!
Однажды старик вернулся на поле с полными ведрами, полил кукурузу, взрыхлил землю вокруг стебля и вдруг увидел, что на початке появились рыльца – белые, словно сухое молоко, они густо торчали из макушки, точь-в-точь как пушок у новорожденного. Старик долго стоял, любуясь початком, потом наконец рассмеялся и сказал: Слепыш, скоро будем собирать урожай! Видал, Слепыш? Скоро будем собирать урожай!
Не услышав ответа, Сянь-е оглянулся, ища глазами пса, и увидел, что он стоит у края оврага и доедает шкурки от вчерашних крыс, давясь жаркой вонью и мелкими клочками шерсти. И как тебе не противно, спросил Сянь-е. Ничего не отвечая, пес подошел к ловушке. Старик заглянул внутрь и обмер: на дне ямы сидела всего одна крыса. Впервые за две недели ловушка принесла так мало добычи. Позавчера крыс в яме было пять, вчера четыре, а сегодня всего одна. Тем же вечером Сянь-е отправился на соседний гребень и выкопал там несколько новых ловушек, на дне каждой ямы оставил немного зерен, но когда на следующее утро пришел за добычей, в половине ловушек было пусто, в остальных сидело всего по одной крысе.
Сытые времена, когда каждая ловушка приносила Сянь-е полдесятка, а то и полтора десятка крыс, остались позади. И однажды все ловушки оказались пустыми, тогда Сянь-е в одиночестве поднялся на гребень, взвесил солнечные лучи, которые с каждым днем только тяжелели, и пока он стоял под злобным колючим солнцем, его сердце зарастало тревогой. Стоило семенам тревоги попасть в сердце, как они разрослись в целый лес, безбрежный и необъятный. Наконец старик нашел в одной из ловушек крысу, принес ее к навесу, освежевал и сварил, завернул тушку в тряпицу, потрепал Слепыша по голове и велел ему сторожить поле, а сам отправился в путь. Сянь-е потерянно брел по тропе, не разбирая, куда идет, миновал пять деревень, пока не дошел до гребня самой высокой горы. Там он остановился, посмотрел в глаза солнцу, взвесил в руке его лучи, тяжело вздохнул и присел в тени под скалой. Скала была отвесной, будто стена, с нее то и дело сыпался дождь из земли, не стерпевшей жгучего солнца. Поля на ближнем склоне лежали под сетью сухих трещин, а извилистые горные кряжи напоминали языки пламени, пляшущие на объятой огнем земле, такие яркие и горячие, что у старика припекало кожу в уголках глаз. Сянь-е посидел немного в раскаленной дожелта тени утеса, вытащил из кармана тряпицу, развернул ее и увидел, что нежное крысиное мясо, розовое и блестящее, словно разрезанная редиска, за несколько часов пути сделалось темно-серым, будто его вываляли в грязи. Сянь-е понюхал тушку и вместо мясного аромата учуял пыльное зловоние, приправленное белесым запахом плесени. Старик оголодал с долгой дороги и решил не брезговать. Оторвал лапку, поднес ее ко рту и тут заметил, что в мясе копошатся личинки, точно глянцево-белые рисовые зернышки. Сянь-е звонко передернуло, он чуть было не выбросил тушку, но в последний момент передумал.
Старик зажмурился и запихал в рот крысиное тельце вместе с головой, перемолол мясо челюстями и резко сглотнул, а следом отправил в рот лапки.
Открыв глаза, Сянь-е увидел на обожженной земле два глянцевых опарыша, но спустя мгновение они уже высохли в пыль.
На поле старик вернулся с сумерками на плечах. Всю ночь провел без сна, лежа подле кукурузного стебля, и как Слепыш к нему ни ластился, Сянь-е не сказал ни слова. Молча глядел на небо, глядел на початок, на его покрасневшие рыльца, а на рассвете вдруг встал и зашагал в деревню, ступая по чистому утреннему свету.
Хребет затих, огромный и необъятный. Пес проводил старика до гребня и вернулся сторожить кукурузу.
Ждать, когда Сянь-е вернется на поле.
Сянь-е объявился на поле к полудню. Прикатил из деревни огромный бурый чан. Поставил его неподалеку от кукурузного стебля, вытащил из ловушки на гребне крупную крысу, взял ее за загривок, отнес к навесу, заколол ножом и выпустил кровь в чашку. Шкурку скормил Слепышу, тушку отварил вместе с кровью, бульон выпил, а мясо завернул в тряпицу, взял коромысло и отправился в путь.
Сянь-е решил натаскать воды, чтобы наполнить чан до краев.
Он посчитал: на окрестных склонах они вырыли почти четыре десятка ловушек, в ловушках осталось всего девять крыс. Чтобы не умереть с голоду, в день им со Слепышом нужно съедать хотя бы одну крысу. Значит, через девять дней есть будет нечего. На полях больше не осталось ни одного зерна из посеянных крестьянами. В деревнях не осталось ни щепотки муки, ни зеленого стебелька. Солнечные лучи наливались тяжестью, прибавляя по цяню в день, а початок требовал воды и подкормки. За девять дней Сянь-е должен был наполнить чан водой, тогда початок созреет, даже если они со Слепышом сядут посреди поля и умрут от голода. Сянь-е в одиночестве шагал по горной тропе, устеленной толстым слоем пыли, кожу терзали острые жала солнечных лучей, ноздри щекотала гарь от подпаленной бороды. Он положил тряпицу с тушкой в ведро, прикрыл ее сверху соломенной шляпой, стер ладонью пот со лба и облизал пальцы. Когда пот защекотал колени, старик сел на корточки и слизал соленые капли, чтобы вернуть их обратно в живот. Сянь-е не хотел даром скармливать солнцу воду, вытопленную из своего тела. Благо каждый день он выходил в путь еще до рассвета и начинал слизывать с кожи пот, когда до источника оставалось всего пять или шесть ли. К полудню он был уже в ущелье. До отвала пил свежую воду, заедал ее крысиным мясом, набирал два ведра воды и отправлялся в обратный путь. Если хотелось пить, припадал к ведру и делал несколько жадных глотков. На обратном пути солнце весило если не целый лян, то уж точно восемь, а то и девять цяней. Сянь-е слышал, как стекают по телу струйки пота. В такие минуты он больше не роптал на солнце, не сетовал на засуху, только спрашивал себя: почему так дрожат ноги, неужели я совсем состарился? Иные старики в деревне на восьмом десятке зачинали детей, а я не могу поднять два ведра на коромысле! Но когда с дрожью в ногах было уже не сладить, Сянь-е ставил коромысло на землю и давал себе отдых, припадал к ведру и пил, пока живот не раздует. Чтобы одолеть сорок ли пути с полными ведрами, ему приходилось делать двадцать, а иной раз и тридцать остановок. Во время каждой остановки старик пил воду. Чем больше он пил, тем больше потел, тем больше приходилось пить. И сколько бы остановок он ни делал, сколько бы воды ни выпивал, к концу пути от двух полных ведер оставалось всего одно.
