Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь

Мне семьдесят два года, думал Сянь-е, я мостов больше обошел, чем вы дорог.

Пока я стою на ногах, думал Сянь-е, даже не мечтайте ко мне подойти.

Чего они испугались, думал Сянь-е, неужели волки боятся грозного взгляда застывшего недвижно человека?

Наверное, уже полночь, думал Сянь-е, почему иначе веки так отяжелели?

Не вздумай задремать, велел себе Сянь-е, клюнешь носом, и тебе конец. А дома ждут Слепыш с кукурузой.

Волчата внизу закрыли глаза. Сянь-е видел, как четыре самые яркие бусины мигнули и погасли, будто бумажные фонарики. Он бесшумно скользнул правой рукой вдоль коромысла, добрался до левой руки и со всей силы впился ногтями в запястье. Жгучая боль растеклась по телу, спугнув дремоту: она вздрогнула, словно прижженная угольком, спорхнула с век и упала в озерцо лунного света на дне ущелья. Сянь-е вернул правую руку на место. Один волк размером со Слепыша лег на землю, и зеленые огни его глаз тут же спрятались за тяжелыми веками. Услышав, как фыркнул вожак, ослабевший волк какое-то время пытался бороться со сном, но все-таки сомкнул веки.

Ночью время потекло с шелестом, как сквозь густую траву. Звезд на небе убавилось, луна светила холодно и скорбно. Глаза у Сянь-е слипались. Он украдкой оторвал от земли одну ногу и со всей силы наступил на другую, тогда закаменевшие веки немного помягчели. По звездам Сянь-е определил, что полночь уже позади. Словно звуки гонга, что отбивает вдали очередную стражу, в ущелье спускалась вторая половина ночи. Теперь главное не шевелиться, главное – не сходить с места, тогда дремота одолеет и остальных волков.

Так и случилось: влажное покрывало томившей Сянь-е дремоты укрыло и стаю. Еще три бурых волка упали на землю. И даже тихий, но яростный рык вожака не смог их удержать. Наконец стоять остался один вожак. Из целой россыпи зеленых бусин горели только две, Сянь-е смотрел на стаю и тихо торжествовал. Еще бы этот улегся, думал он про вожака. Ляжет на землю, и я смогу потихоньку размять мышцы. Но вожак вовсе не собирался ложиться, а сделал шаг вперед. Стало быть, решил сразиться один на один – при мысли об этом старика снова прошиб холодный пот. Он со всей силы замахнулся коромыслом, но вожак замедлил шаг, вгляделся ему в глаза и, описав дугу по залитому луной ущелью, вернулся в середину стаи, гулко рухнул на землю и опустил веки.

Все огни в ущелье погасли.

У Сянь-е вырвался долгий вздох облегчения, ноги разом обмякли, старик пошатнулся, сердце ухнуло вниз, но все-таки он устоял. И заметил, как глаза вожака сверкнули из-под прикрытых век. Сянь-е понимал, что спать нельзя – вожак только того и дожидается. Он нащупал рядом длинную лозу, вырвал ее с корнем, снял со штанов красный пояс, отцепил крюки с коромысла и связал все это вместе, стараясь посильнее шуметь. Четыре волка из стаи глянули на него и снова закрыли глаза.

Значит, и правда спят.

Под бледным светом луны силуэты спящих волков походили на кучи перепаханной земли. По неровному дну ущелья растекался чистый холодный запах хищника. Сянь-е разулся, ступил босыми ногами на запах, затаив дыхание, перешагнул вперед, натянул самодельную веревку между скалами у самой земли и отступил обратно, привязав свободный конец к своему запястью. Затем облокотился на коромысло, прислонился к скале и захлопнул глаза.

Сянь-е заснул.

Сон унес старика за тысячу ли от ущелья, и время вихрем летело мимо. Вдруг веревка на запястье дернулась, да так резко, будто небо свалилось на землю, и сон старика оборвался. Сянь-е разлепил шелестящие веки, подхватил коромысло и с грохотом наставил его на волков.

Небо успело посветлеть. И луна со звездами попрятались, будто их и не было. Выход из ущелья стал цвета темной воды. Сянь-е проморгался и увидел, что волки оборвали натянутую веревку. Пояс раскинулся между ними и стариком, словно алая река. Волки поняли, что сами разбудили своего врага, и понуро стояли, поглядывая то на грозного и свирепого старика, то на красную змейку пояса. Сянь-е целился в середину волчьей стали, сжимая коромысло так крепко, что ладони постанывали от боли. Он пересчитал волков, в ущелье их было всего пять, еще четыре куда-то ушли. И вожак ушел. Лицо Сянь-е обдало синюшным холодом, он не шелохнулся и не отвел взгляда от стаи, но сердце заполошно металось в груди и грохотало, словно обвалившаяся стена. Сянь-е знал, что, если хотя бы один из тех четырех волков нападет сзади, его ночное бдение закончится, и он навеки сгинет в этом ущелье.

Сянь-е вслушивался в тишину за спиной.

Полотняные башмаки насквозь промокли от холодного пота, Сянь-е будто очутился в луже со студеной водой. Судорожно соображая, куда вожак мог увести остальных волков, он скосил глаза на выход из ущелья и увидел тонкую полоску золотисто-серебряного света. Значит, уже восход, а волки не терпят палящего солнца, если день снова будет знойным, стая отступит, покуда солнце не набрало силу. Раздумья Сянь-е прервал резкий запах мочи, старик хотел посмотреть, кто из волков не удержался и пустил струю, но вдруг услышал над собой шорох осыпающейся земли.

Сянь-е вскинул голову и увидел, как вожак с одним из волчат спускается по скалам к выходу из ущелья. Перевел взгляд на скалу напротив – по ней спускались еще два волка. Все ясно: пока он спал, волки разделились и отправились обследовать скалы за его спиной, чтобы найти спуск в ущелье и взять его в кольцо. К их досаде, ущелье оказалось слишком тесным, а скалы крутыми, словно отвесные стены, и волкам пришлось вернуться ни с чем. Сянь-е торжествовал, а его тело наливалось свежими силами, как небо наливается солнечным светом. И в этот самый миг в ущелье с визгом вонзились рассветные лучи, а со скалы раздался слабый и мутный вой вожака. Услышав его, пятеро волков взглянули на Сянь-е, на ивовое коромысло в его руках, развернулись и тихо поплелись прочь.

Волки отступили.

Утомленные ночным противостоянием, волки уходили из ущелья, то и дело оглядываясь на Сянь-е. А он словно врос в землю, стоял с коромыслом наперевес, не сводя с них пылающего взгляда. У выхода из ущелья стая воссоединилась, волки дружно обернулись, пристально вгляделись в глаза Сянь-е и наконец пошли прочь. Их шаги звучали все тише и тише, пока совсем не смолкли, как последние листья по осени. Старик разжал пальцы, и коромысло упало на землю. Он ощутил, как что-то ползет по ноге, опустил голову и понял, что бледным запахом мочи тянуло вовсе не от волков, а от его собственных штанов.

Сянь-е напустил в штаны от страха.

Он в сердцах шлепнул себя между ног, выругался: старый ты дурень! Потом уселся на землю, чтобы как следует отдышаться, а когда солнечные лучи сделались еще острее, Сянь-е встал и с коромыслом наперевес прокрался к выходу из ущелья, забрался на скалу и огляделся вокруг. Волки и правда отступили – убедившись в этом, старик нацепил на коромысло крюки, подхватил ведра и вышел из ущелья.

Сянь-е взобрался на хребет Балоу по западному склону, подъем был долгий, но он позволил себе только три остановки – боялся, что волки вернутся. Тропа бурым полотном растянулась по неровному гребню, и Сянь-е казалось, что он шагает по спинам застывшего на солнце коровьего стада. Лицо старика светилось от радости и гордости за себя: шутка ли, в одиночку прогнал из ущелья девять волков. Отыскав место поровнее, он опустил ведра на землю, сел перевести дух и увидел вдалеке знакомую стаю – волки поднялись по склону на гребень и скрылись в глубине хребта Балоу.

Вашу мать, ругнулся Сянь-е, сожрать меня хотели? Меня, Сянь-е? Сосунки! Да что мне девять волков! Будь вы хоть стаей тигров, все равно вам со мной не сладить!

Сянь-е прокричал вслед уходящим волкам: возвращайтесь, если духу хватит! Еще постоим хоть день, хоть два!.. И добавил, уже тише: волки ушли, значит, источник теперь мой, источник теперь наш с кукурузой и Слепышом. Сянь-е вдруг вспомнил о кукурузе, об одолевшей ее сухотке, и сердце обдало холодом, он припал к ведру и пил, пока живот не раздуло от воды, наконец жажда с голодом отступили, старик закинул коромысло на плечо и зашагал по тропе к склону горы Балибань.