Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь

Сянь-е обежал с десяток дворов, но нигде не нашел ни тюфяка, ни одеяла.

Из последнего переулка он вынес три бамбуковых шеста, а в отхожем месте на заднем дворе следующего дома раздобыл деревянную чашку, которой вычерпывали навоз (от кухонь в деревне не осталось живого места: мехи, разделочные доски, деревянные плошки и глиняные чашки под крысиными зубами обратились в труху). Сянь-е связал шесты вместе, приладил к ним чашку и трижды опустил ее в колодец, чтобы зачерпнуть воды, но все три раза вытаскивал наружу только дохлых крыс. Когда солнце поднялось над головой, Сянь-е заглянул в сруб и увидел, что в колодце больше нет воды, а на дне лежит целая гора крысиных тушек, словно куча гнилой картошки в погребе. Были в колодце и живые крысы, они бегали по дохлым сородичам, подскакивали на несколько чи, цеплялись за стенки колодца, но снова падали на дно, а из сруба летели их тонкие печальные крики.

Сянь-е с пустым ведром на коромысле вернулся на склон горы Балибань.

Необъятная горная цепь раскинулась вокруг, насколько хватало глаз, а у самого окоема, где небо встречалось с горами, пылало ослепительное зарево. Сянь-е вернулся на свой склон, Слепыш бросился ему навстречу. Колодец пересох, сказал Сянь-е, воды больше не осталось, скважина забита дохлыми крысами. Сюда крысы не приходили? Пес помотал головой. Нам с тобой от этих крыс верная смерть, сказал старик. И кукурузе тоже, нам теперь и двух дней не протянуть.

Пес растерянно стоял в тени под навесом и глядел на небо.

Сянь-е опустил ведра и заглянул за ограду – сухие отметины на кукурузных листьях были уже величиной с ноготь. Старик разглядывал кукурузу и целую вечность молчал, за это время две крапины на одиннадцатом листе слились в большое продолговатое пятно, похожее на сушеный бобовый стручок. Сянь-е сморгнул дряхлыми веками, и на шее у него вздулись жилы, выступили из-под кожи, словно древесные корни из-под земли. Старик вышел из-за ограды, снял со столба плеть, размахнулся и всыпал солнцу десяток ударов, целясь в самую его сердцевину. Плеть с треском разрывала воздух, высекая из солнечных лучей гроздья пляшущих темных пятен. Наконец жилы на стариковой шее опали, он повесил плеть на место, закинул коромысло на плечо и стал молча взбираться на гребень.

Пес глядел ему вслед, в черных скорбных глазницах стояла соленая печаль. Когда шаги старика окончательно стихли, Слепыш медленно побрел к ограде и лег под солнцем сторожить кукурузу.

Сянь-е отправился искать воду.

Сянь-е твердо знал, что там, откуда пришли крысы, должна быть вода. Как бы они до сих пор прожили без воды? Крысы побежали с хребта, рассуждал старик, потому что у них кончились припасы. Зачем бы иначе они сожрали всю деревенскую утварь, которая пахла зерном и одеждой? Так что воды им хватало. Старик одиноко шагал по горной тропе, алое солнце вонзало в горы блестящие лучи, такие толстые и плотные, что их можно было пересчитать. Ведра качались на коромысле, одно впереди, другое сзади, их скорбный надтреснутый скрип сливался с жалобами иссушенной земли. Сянь-е слушал бледный скрип, слушал тихую землистую дробь своих шагов, и сердце распирало от пустоты, пустота внутри была больше засухи, больше целого мира. Он обошел три деревни, колодцы везде оказались забиты связками сухого сена и соломы, ни плесени, ни гнили старик не учуял. Он решил больше не искать воду в деревнях: все колодцы давно высохли, иначе зачем людям было уходить с хребта. Теперь Сянь-е бродил по глубоким ущельям, разыскивая на земле малейшие следы влаги. Одолев несколько перевалов, он оказался на дне тесного глубокого ущелья, и в тени у камней в самом деле увидел травинку белого ковыля. Етить, пробормотал старик, не зря говорят, Небо не оставит человека в беде! Сянь-е уселся на камень передохнуть, выдернул травинку, высосал сладкий сок из корешка, проглотил зеленый стебель и сказал: провалиться мне на этом месте, если не найду в ущелье воды.

Сянь-е стал медленно пробираться вглубь ущелья, с каждым шагом роняя на землю тяжелый выдох, как сосна роняет шишки на снег. Он не знал, сколько уже прошел, когда он сидел на камне и жевал травинку, бело-красное солнце висело над западной грядой, теперь же растрескавшаяся земля под ногами сменилась мелким белым песком, а солнце успело скрыться за горой и разлить по небу кровавое зарево.

Когда Сянь-е наконец отыскал родник, к ущелью подступали сумерки. Сначала он заметил бледно-красную тень на белом песке, и скоро под опаленными долгой дорогой ступнями разлилась целебная прохлада. Сянь-е шагал по влажному песку вглубь ущелья, и когда оно сузилось до того, что скалы стали давить на плечи, в тишине послышался перезвон капель. Сянь-е поднял голову, и в глаза ударила буйная зелень. Пять месяцев старик не видел густой травы, он уже и забыл, как выглядит поросшая травой земля. Он стоял и разглядывал водяную осоку, зеленый тростник и мелкую россыпь белых, красных и красно-белых цветов. По дну ущелья с шелестом расстилался густой сладкий запах свежей травы, но старик так долго дышал удушливым зноем, что в горле у него запершило. Захотелось пить, откуда-то налетела неудержимая жажда и прилипла к дряхлым, растрескавшимся от зноя губам. Под скалой, с которой капала вода, Сянь-е увидел озерцо величиной с половину расстеленной на земле циновки, до него оставалось всего несколько шагов, озерцо пряталось в зарослях размером с циновку, и зелень наползала на него, словно рама на зеркало.

Сянь-е хотел было бросить ведра и вдоволь напиться, как вдруг остановился. Сглотнул затопившую рот слюну и застыл без движения. На той стороне озерца в зарослях травы стоял бурый волк размером со Слепыша. Глаза волка пылали зелеными огнями. Увидев старика, он удивился, потом понял, что значат ведра на коромысле, с ненавистью посмотрел на Сянь-е и слегка припал на передние лапы, явно готовясь к прыжку.

Сянь-е стоял, будто его пригвоздили к земле, и не мигая глядел на волка. Он понимал, что волк до сих пор не ушел с хребта, потому что рядом был источник. Сянь-е осторожно прищурился и увидел в траве серые, белые и бурые клочья. Клочья шерсти и перьев. Значит, волк караулил у водопоя свою добычу, холодея, догадался Сянь-е. Вон как исхудал, наверное, дня три провел без еды, а то и больше. На гальке в паре шагов от того места, где стоял волк, Сянь-е заметил подсохшие пятна крови и целую россыпь обглоданных серых костей и крысиных голов, напоминавших гнилые финики или орехи. Только тут Сянь-е сквозь прозрачный запах свежей травы учуял мутно-белый душок протухшего мяса. Сжимавшие коромысло ладони вспотели, колени дрогнули, и в этот самый миг волк подался вперед. И когда волк подался вперед, а его лапы с сизо-белым шорохом переступили в густой траве, Сянь-е одним махом сбросил ведра на землю и выставил перед собой коромысло, целясь волку промеж глаз.

Волк отступил на полшага в заросли, зеленая ненависть пылала в его зрачках, отбрасывая желтый отблеск на землю.

Старик не мигая смотрел на волка.

И волк не мигая смотрел на старика.

Их взгляды с треском столкнулись, и по безмолвному ущелью покатилось раскаленное, желтое, ослепительное эхо. Стук капель оглушал взрывной синевой. Солнце почти скрылось. Время табуном лошадей неслось по застывшим в воздухе взглядам старика и волка. Багряные отсветы на скалах бледнели, с гор в ущелье заструилась прохлада. На лбу Сянь-е выступила испарина, усталость поднималась от ступней к голеням и дальше, к бедрам. Он знал, что долго так не простоит. Он весь день шагал по горам, пока волк отдыхал, лежа в траве. С самого утра Сянь-е ничего не пил, а волк мог утолить жажду водой из озерца. Сянь-е украдкой облизал потрескавшиеся губы, словно провел языком по терновому кусту. Волк, а волк, подумал старик, тебе эту воду все равно одному не выпить. Подумал так и сказал: слушай, уступи мне пару ведер воды, а я взамен принесу тебе миску похлебки из кукурузного толокна. Еще не договорив, Сянь-е крепче сжал в руках ивовое коромысло, так что даже крюки на его концах неподвижно застыли.