Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь
За пять дней чан на треть наполнился водой, но и крыс в ямах стало на пять меньше. Кукуруза так ярко зеленела под солнцем, будто ее выкрасили чернилами. Но покрасневшие рыльца не спешили темнеть, хотя початок был уже размером с небольшую морковь. И метелка на макушке стебля не сохла и не желтела. Покуда метелка зеленая, а рыльца красные, початку еще зреть да зреть. Вечером Сянь-е лежал на земле, варясь в горячей крови горного заката. Он протянул руку к пухлому зеленому початку и ощутил под пальцами такую мягкость, что сердце невольно обдало холодом. Когда же он созреет, спрашивал себя Сянь-е. Эдак нам ждать урожая еще дней двадцать, а то и целый месяц. Он посчитал: люди ушли из деревни четыре месяца назад. Обычно кукуруза зреет четыре с половиной месяца, но этот початок почему-то не хотел давать зерна в отведенный ему срок, омрачая дни старика моросью новой печали. Старик со Слепышом обошли все ловушки на хребте, новых крыс нигде не было. Наконец Сянь-е лег навзничь на сквозняке у тропы, бурый жар раскаленной земли залезал ему в спину и отправлялся с топотом гулять по телу. Пес лежал подле старика, такой тощий, что казалось, ему уже не хватит сил подняться. Из ловушки доносился слабый писк оголодавшей крысы, и чем дольше старик и пес слушали ее жалобы, тем сокрушительнее становился голод.
Пес обернулся к яме, в которой сидела крыса, но с места не сдвинулся.
Сянь-е глядел в небо и молчал, молчал целую вечность.
Наконец он перевалился на бок, и по горам поплыло тревожное эхо. Слепыш решил, что хозяин сейчас заговорит, подался к нему, но Сянь-е молча встал и побрел на поле. Ощупал кукурузный початок, пробормотал что-то себе под нос, взял коромысло и, не дожидаясь утра, зашагал на север.
Той же ночью Сянь-е вернулся с двумя ведрами на коромысле. На этот раз оба ведра были полные, дорогой он ни разу не останавливался, чтобы напиться. Полтора ведра Сянь-е перелил в чан, из остатков полил кукурузу и наполнил миску Слепыша, потом сварил крысу, взял коромысло и снова отправился на север.
По ночам Сянь-е приносил на коромысле два полных ведра, днем приносил еще одно, и за три дня чан наполнился до краев.
Пока последние силы не покинули тело, а девятая крыса не перекочевала из ловушки к ним в животы, Сянь-е решил сходить к источнику и принести еще два ведра воды. Этой воды им со Слепышом надолго хватит, чтобы утолять голод и жажду. Он не рассчитывал на дождь, но надеялся продержаться до сбора урожая и сорвать початок. Один кукурузный росток к сбору урожая превращается в целую пригоршню золота. В созревшем початке зерна стоят в двадцать три ряда по тридцать пять штук в каждом, значит, початок принесет старику несколько сотен, почти тысячу зерен. Прошло уже четыре с половиной месяца, как ни крути, а приближалась пора урожая, в полдень Сянь-е уловил вязко-желтый горячий дух зреющих зерен. А к ночи этот запах сделался чистым, словно кунжутное масло, он волнами разливался по воздуху, ложился на землю сырыми шелковыми нитями.
Когда луна добралась до середины неба, Сянь-е в последний раз пошел за водой. На гору вернулся после полудня, в дороге сделал сорок одну остановку, осушил целое ведро. С остатками воды он добрел до гребня горы Балибань, там сел на тропе и просидел так до самой темноты. У Сянь-е не осталось сил, чтобы донести ведро до навеса, он решил оставить его на тропе, а пока пойти и сварить последнюю крысу. Это была самая крупная крыса из девяти, длиной в целый чжа, с налитыми кровью глазами. Но когда старик добрел до дальней ловушки, оказалось, что крыса исчезла – на дне ямы осталась лишь пыль, которую она соскребла со стенок. Сянь-е оцепенело опустился на корточки и тут заметил в ловушке собачьи следы, а между ними виднелись клочки крысиной шерсти и пятна крови, словно рассыпанные ягоды жужубы.
Сянь-е сидел у ямы, пока не стемнело.
Взошла луна, и Сянь-е усмехнулся, его молчание треснуло, словно тонкий лед. Старик встал, взглянул на подернутую дымкой луну и проговорил: съел – и хорошо. Значит, я могу сказать все как есть, Слепыш. Нам остается одно из двух: или ты меня съешь и будешь сторожить кукурузу, или я тебя съем и останусь ждать урожая. Я наконец могу сказать тебе это, Слепыш. Больше не нужно искать предлог. Сянь-е побрел к своему полю, ноги его ослабли, но пока еще слушались, а добравшись до гребня, он смог даже поднять ведро и перетащить его к навесу.
Слепыш лежал под навесом. Услышав поступь хозяина, он встал, но не шагнул навстречу, а молча попятился назад и лег под оградой из циновок. В густом свете луны клубился раскаленный белый жар. Сянь-е поставил ведра на землю, откинул циновку и заглянул в чан – он был полон до краев. Старик разулся, вытряхнул камешки из башмаков, глянул на плеть, прокашлялся и тихо сказал: Слепыш, поди сюда.
Первый раз за несколько дней старик окликнул пса. В свете луны было видно, как Слепыш весь подобрался, с трудом встал и несмело шагнул к хозяину, редкая шерсть на его хребте еле слышно дрожала. Сянь-е отвел взгляд и сказал: не бойся, Слепыш, съел и съел. Все равно еды больше не осталось, пускай ты съел мою долю, я тебя не виню. Я должен тебе кое-что сказать, Слепыш, отвернувшись, проговорил Сянь-е. На всем хребте, на сто ли вокруг больше нет ни зерна, ни крыс, и через три дня мы с тобой так оголодаем, что сил не останется слова вымолвить. Тогда, если хочешь жить, съешь меня вместо мяса, только береги кукурузу. Люди вернутся, приведи их сюда, покажи им этот початок. Если же ты благодарен за то, что я кормил тебя эти месяцы, если хочешь, чтобы я остался жив, то позволь мне съесть тебя и дождаться урожая. Слепыш, говорил старик, теперь дело за тобой, хочешь жить – иди и схоронись где-нибудь, а через три дня, через пять дней возвращайся, я к тому времени буду уже доходить. Сказав так, Сянь-е провел рукой по лицу, и ладонь его намокла от слез.
Слепыш стоял и безмолвно слушал хозяина, а дослушав, тихо подошел к ногам Сянь-е, медленно подогнул передние лапы, задрал исхудавшую морду и молча уставил на старика сухие колодцы глазниц.
Сянь-е понял, что пес упал перед ним на колени.
Поднявшись с колен, Слепыш медленно побрел к очагу, зубами снял крышку с котла и достал что-то из воды.
Он положил у ног Сянь-е крысиную тушку с содранной шкурой. В свете луны мокрая тушка отливала сизым, и старик с одного взгляда понял, что Слепыш не выпустил кровь. Сам он всегда вспарывал крысам брюхо, вынимал потроха и ждал, когда вся кровь стечет. Сянь-е взял в руки лиловую тушку, присмотрелся – мясо было так густо покрыто следами собачьих зубов, что напоминало пчелиные соты. Сянь-е вздохнул: ты все-таки ее не съел? Надо было съесть, зачем оставил. Старик вдруг пожалел, что так рано завел разговор о смерти. Посмотрел при свете луны на крысиную тушку и сказал: у нее все брюхо сизое, лучше бы я ее ножом заколол.
Пес лежал, опустив морду на ноги Сянь-е.
На следующий день старик сварил крысу, половину тушки отдал Слепышу: ешь, сколько проживем, столько и проживем. Пес к мясу не притронулся, тогда старик разжал ему челюсти и просунул в пасть крысиную голову и кости с трех лапок. Остальное мясо медленно съел, разглядывая кукурузный початок. Он знал, что это лиловое мясо – его последняя еда, дальше останется только лечь на землю и ждать, когда голод заберет последние силы. Ничего, и так довольно пожил, семьдесят два года в горах – долгий век. Хребет поразила страшная засуха, а он протянул целых полгода без воды и припасов, да еще вон какую кукурузу вырастил, на три головы выше себя, листья длиннющие, широченные, а початок уже величиной с редьку. Разглядывая рыльца початка, Сянь-е дожевал мясо и принялся звонко обсасывать пальцы. И тут ему почудилось, будто на щеку опустилась снежинка. Сянь-е задрал голову да так и застыл с пальцами во рту. Он увидел, что желто-белая макушка стебля вдруг за одну ночь сделалась красно-черной, а с метелок посыпался мелкий, будто мякина, пух. Значит, началось опыление, початок дает завязь, и скоро можно будет собирать урожай. Сянь-е поглядел на небо – колючие белые лучи рассекали воздух, со стуком наскакивая друг на друга. Подул бы ветерок, подумал Сянь-е. Раньше в эту пору всегда дул ветер. Тогда все рыльца быстро опылятся, а зерна созреют крепкие, как на подбор. Сянь-е вынул пальцы изо рта, вытер их об исподнее и стал осторожно ощупывать кукурузный початок. Его ладони коснулись толстых листьев и нащупали мягкое туловище размером со спелую редьку, покрытое неровными бугорками, от которых саднило пальцы. Сердце старика стукнуло и остановилось, словно в нем захлопнулась какая-то дверь. Руки замерли на початке, лицо окаменело, губы плотно сжались. Спустя мгновение Сянь-е уже не сомневался, что мягкие неровные бугорки – это завязавшиеся в початке зерна, и дверь в сердце снова распахнулась, и оно с грохотом заскакало, застучало в груди молотком. Лицо старика светилось от радости, словно под смуглой морщинистой кожей побежала бурная речка. Ладони, обхватившие початок, зудели, как от лишая. Он убрал руки с початка, подул на ладони, сходил к сухой софоре за мотыгой и принялся перекапывать землю вокруг стебля. Мотыга мерно взлетала и опускалась, земля из-под нее летела меленькая, словно пшено или просо, сдобренная жарким золотым духом осеннего урожая. Сянь-е пятился с мотыгой от стебля к ограде, не пропуская ни клочка земли, от натуги его дыхание сделалось коротким и рваным, словно старая пеньковая веревка. Дойдя до ограды, он отвязал циновку от колышков и бросил ее под софорой. Пес растерянно бродил вокруг хозяина, а тот молча перекапывал землю, пятясь от колышков к чану с водой. И только когда чан звонко и влажно застонал от нечаянного удара мотыгой, Сянь-е резко остановился, постоял секунду в оцепенении, и лицо его осветилось улыбкой. Слепыш, сказал Сянь-е, наступает пора урожая, у кукурузы завязались зерна!
