Джулиан Барнс - Пульс
Вечером Марта отметила его прекрасное расположение духа. Он помешал фрикасе из крольчатины, решил, что минут через двадцать будет готово, налил им по бокалу белого вина и присел на подлокотник ее кресла. Снисходительно заглядывая в статейку о сортах гравия, он поиграл с прядями волос у нее на затылке и с усмешкой объявил:
— Вынужден тебя огорчить.
Она подняла к нему взгляд, так и не разобравшись, что стоит за этой фразой: дружеское подтрунивание или крайнее раздражение.
— Был произведен анализ грунта. Кое-где — многократно, во избежание погрешностей. Теперь главный агроном готов доложить результаты.
— Ну?
— Согласно полученным данным, земли на вашей земле не обнаружено, мадам.
— Не понимаю.
— Определить специфику терруара не представляется возможным ввиду отсутствия земли на вашей земле.
— Это я уже слышала. Что ж там вместо земли?
— В основном, знаете ли, камни. Пыль, корни, глина, сныть обыкновенная, собачье дерьмо, кошачья моча, птичий помет и так далее.
Ему понравилось выговаривать «на вашей земле».
* * *Месяца через три, в субботу, когда декабрьское солнце зависло так низко, что не давало ни тепла, ни света, Кен вошел в дом и швырнул на пол садовые перчатки:
— Где ежевика?
— Какая ежевика?
Такой ответ разозлил его еще сильнее. Участок был не столь велик.
— Которая росла вдоль задней стены.
— А, эти колючки.
— Это были не колючки, а ежевичный куст с ягодами ежевики. Я своими руками сорвал две штуки и положил тебе в рот.
— У меня на эту стену есть виды. Думала посадить там девичий виноград, но это скучновато. Клематис лучше будет смотреться.
— Ты погубила мою ежевику.
— Твою ежевику? — Она становилась особенно невозмутимой, когда знала — и знала, что он знает, — что приняла решение без его ведома. Брак — это демократия для двоих, но при разделении голосов она скатывается в диктатуру. — Гадкие колючки.
— У меня были совершенно определенные планы. Я хотел улучшить в этом месте pH-фактор. Сформировать куст, еще кое-что сделать. А ведь ты знала, что это ежевика. На ежевичных кустах, — авторитетно добавил он, — растут ягоды ежевики.
— Ну ладно, ладно, был там ягодный кустик.
— Ягодный кустик! — Это уже не лезло ни в какие ворота. — Ягодные кустики дают ягодное варенье, которое делается из ягод ежевики.
— Сделай одолжение, проверь, какая подкормка нужна для клематиса на теневой стороне.
Да, подумал он, не исключено, что я от тебя уйду. Но пока лучше сменить тему.
— Зиму обещают суровую. Букмекеры принимают ставки на снежное Рождество — шесть к четырем.
— Надо купить поликарбонат и укрыть саженцы, чтобы не погибли. Хорошо бы еще и соломы раздобыть.
— Тут поблизости конюшня есть.
Злость почему-то улетучилась. Если для нее свет клином сошелся на этом садике, пусть делает, что хочет.
— Хоть бы снегу намело, — по-мальчишески бросил он.
— Зачем?
— Ну как же? Суровая зима — мечта садовода. Все вредители померзнут.
Она кивнула и не стала спорить. К садоводству они подходили с разных позиций. Кен вырос в деревне; с юных лет он спал и видел, как бы уехать в Лондон, поступить в университет, найти работу, устроиться в жизни. Природа была ему скучна, если не враждебна. До сих пор он не мог забыть, как вышел с учебником в сад, но солнечные блики, порывы ветра, пчелы, муравьи, мухи, божьи коровки, птичий гвалт и материнские окрики вылились в сущий кошмар и сорвали занятия на пленэре. Ему помнилось, как родители не мытьем, так катаньем принуждали его к садовым работам. У отца на грядках овощи давали бешеные урожаи, а ягодные кусты приходилось накрывать сеткой от птиц. Каждый год мать прилежно забивала морозильный шкаф неимоверными количествами горошка и фасоли, смородины и земляники, а потом, улучив момент, с виноватым видом выбрасывала те упаковки, что пролежали более двух лет. Естественный отбор в масштабах кухни — так он это называл.
Марта, горожанка до мозга костей, верила в благотворное влияние природы, изумлялась чуду зарождения жизни и донимала его загородными прогулками. В последнее время у нее появилась тяга к самообразованию. Он относил себя к интуитивным дилетантам, а ее — к технократам.
— Опять просвещаешься? — беззлобно спросил он, укладываясь в постель.
Она читала «Лианы и ползучие растения» Урсулы Бьюкен.
— Просвещаться полезно, Кен.
— Кому как, — отозвался он, выключая прикроватную лампочку.
Теперь это даже не считалось размолвкой: так, несходство взглядов. Марта, к примеру, не подходила к плите без кулинарной книги. «Для приготовления омлета вам потребуется десяток… рецептов», — неуклюже пошутил он на заре их совместной жизни. Сам он если и брал в руки поваренную книгу, то пробегал глазами рецепт, чтобы получить общее представление, а потом импровизировал. Марта питала страсть к путеводителям и даже в городе сверялась с картой; а он полагался на внутренний компас, на чутье и порой из интереса сворачивал в незнакомый район, где легко заплутать. Из-за этого у них в машине то и дело вспыхивали конфликты.
Между прочим, когда-то она подметила, что в постели их привычки менялись на противоположные. Он признался, что в студенческие годы перелопатил массу специальной литературы, а она сказала, что всему обучилась на практике. На это он ответил, что не хотел бы понимать ее слова в буквальном смысле. Нет, в постели все было нормально — во всяком случае, он не жаловался. Вероятно, сказывалось необходимое в любом деле сочетание подкованности и вдохновения.
От этих мыслей у него возникла мощнейшая, в его понимании, эрекция, которая застала его, можно сказать, врасплох. Повернувшись к Марте, он положил левую руку ей на бедро — такой жест можно было истолковать и как призыв, и как случайность, по настроению.
Убедившись, что он не спит, Марта зашептала:
— Я прямо запала на трахелоспермум жасминовидный, но боюсь, почва для него кисловата.
— Ох, беда, — прошептал он в ответ.
В середине декабря повалил снег: поначалу обманчиво-легкий, он таял, едва коснувшись асфальта, а потом укутал землю сплошным покровом, пальца в три толщиной. Вернувшись с работы, Кен заметил, что на плоских лавровых листьях лежат белые подушечки — уникальное зрелище. Наутро он взял фотоаппарат и вышел за дверь.
— Вот сволочи! — закричал он с порога.
Марта, кутаясь в халат, спустилась к нему из спальни.
— Нет, ты только посмотри, какие сволочи, — твердил он.
У порога сиротливо зияла дубовая кадка.
— Я еще подумал: рождественские елки шуршат…
— А ведь нас предупреждали, — сказала она.
— Разве?
— Конечно: соседка из дома сорок четыре советовала приковать наш лавр цепью к стене. А ты ответил: деревья — равно как и медведей, и рабов — нельзя держать на цепи.
— Это я такое сказал?
— Ты, кто же еще.
— Надо же, как пафосно.
Она мягко взяла его под руку и увела в дом.
— Может, заявим в полицию?
— Я думаю, наше деревце уже пустило корни где-нибудь в Дремучем Эссексе.
— Это ведь не считается дурной приметой, верно?
— Нет, — твердо ответил он. — Мы в приметы не верим. Какой-то воришка увидел снег на листьях и не устоял перед эстетикой.
— Ты сегодня в благодушном настроении.
— Потому что Рождество на носу, что ли. Кстати, помнишь, ты планировала устроить лужу между розанчиками и пестрятиной?
— Да, конечно. — Она пропустила мимо ушей его издевательскую терминологию.
— А комары?
— Если обеспечить циркуляцию воды, то комаров не будет.
— И как ты это себе мыслишь?
— Установим электронасос. Кабель можно протянуть из кухни.
— В таком случае у меня к тебе большая просьба. Умоляю, никогда больше не говори «лужа». Водопад, каскад, водоем, ручей — что угодно, только не лужа.
— Рескин писал, что ему особенно хорошо работается под журчанье воды.
— И каждую минуту бегал отлить.
— Почему это?
— Особенность мужского организма. Придется рядышком туалет поставить.
— Ты сегодня определенно в ударе.
Снег всегда его бодрил — вот как сейчас. Но была и другая причина: тайком от жены он записался на получение огородного участка в земельном кооперативе между водоочистительной станцией и железнодорожным полотном. Ему сказали, что очередь подойдет довольно быстро.
Через два дня, уходя на работу, он запер снаружи входную дверь — и угодил ногой в кучу рыхлой земли.
— Сволочи! — Теперь он кричал на всю улицу.
Воры наведались еще раз и сперли дубовую кадку, вывалив из нее землю.
* * *Потом наступила весна, которая прошла под знаком еженедельных посещений Центра садоводства. Субботним утром Кен подвозил Марту ко входу, отгонял автомобиль на стоянку и дольше обычного возился с задним сиденьем, чтобы только не участвовать в приобретении компоста, садовой земли, торфа, опилок или гравия — в зависимости от того, что вычитала его жена. Иногда решал еще немного посидеть в машине — все равно проку от него было ноль. Зато он не скупясь оплачивал содержимое желтой тележки, которую толкала перед собой Марта. По большому счету такое разделение обязанностей его устраивало: к открытию Центра он привозил жену за покупками, отсиживался в автомобиле, потом встречал ее у кассы, расплачивался, отвозил домой и расплачивался повторно — неминуемой грыжей, когда вытаскивал из машины неподъемные мешки и волок их через дом на задний двор.
