Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены
– Все сделали, о чем только могли подумать, и даже больше, – говорит она с гордостью.
И это заметно.
Гости – те же, кто был на похоронах: друзья, соседи, доброхоты, любопытствующие болваны, которым вообще нечего тут делать. Я хотя и съел двойной чизбургер, кружу возле стола в столовой, где накрыт ленч. На меня таращатся маслины без косточек и помидоры черри, взгляд их непроницаем. Авокадо и артишоки, яйца со специями и паприкой, копченый лосось, багели, салат с макаронами, – смотрю я на все это, и вдруг еда превращается в органы. Форма с желе становится печенью, салат с макаронами превращается в содержимое черепной коробки. Я наливаю себе диетколы.
Ко мне с деловым видом подходит пожилой мужчина и протягивает руку.
– Хайрэм П. Муди, – представляется он, пожимая мне руку, – бухгалтер вашего брата. Естественно, вам сейчас о многом надо думать, но я хочу, чтобы вы знали: в фидуциарном смысле у вас все будет в порядке.
Наверное, я как-то не так на него глянул.
– Вам не о чем волноваться. Финансово вы в отличной форме. Джордж был слегка игроком, кое-где рисковал, поддавался азарту время от времени, но, скажем, отлично чувствовал, когда это можно.
– Прошу прощения?
Как-то я не очень понимаю, куда ведет Хайрэм П.
Он кивает:
– Позвольте тогда прямо. О вас и о детях будут заботиться. Я плачу по счетам. Если вам что-то нужно – просто даете мне знать. Я вам не просто налоговый адвокат – «Ну, пока, до середины апреля!». Я с вами все время, я держу завязки от кошелька, и вы теперь тоже. У меня тут бумаги, которые вам надо подписать. Спешки нет. Я так понимаю, что вы теперь законный опекун этих детей, а также опекун и медицинский представитель вашего брата. Кроме того, Джейн особо хотела, чтобы вы были распорядителем ее имущества. Ее беспокоило, что сестра не разделяет ее ценностей.
Я киваю. Голова прыгает вверх-вниз, как у куклы с грузиком.
Хайрэм П. сует мне в ладонь визитку.
– До скорого, – заканчивает он. Я поворачиваюсь, он меня окликает: – Подождите, у меня есть получше. Дайте-ка руку. – Я даю, и он что-то шлепает мне в ладонь. – Магнит на холодильник, – говорит Хайрэм П. – Мне их жена сделала. Тут вся информация, вплоть до номера сотового – на аварийный случай.
– Спасибо, – говорю я.
Хайрэм П. берет меня за плечи и этак пожимает-встряхивает.
– Для вас и для детей я всегда дома, – говорит он.
Почему-то у меня глаза наполняются слезами. Хайрэм П. подается мне навстречу, чтобы меня обнять, как раз когда я несу руку к глазам – вытереть. Ну, может, и не руку, а кулак, чтобы утереть слезы тыльной стороной. И этот кулак попадает под подбородок Хайрэму П. Муди легким, но быстрым апперкотом, который бросает его на стену. Висящая над ним картина качается, соскальзывает и повисает наискось.
Хайрэм П. смеется.
– Вот что мне нравится в вас обоих, что психи вы оба абсолютные. В общем, – говорит он, – звоните. Как только созреете.
Я сижу на секционированной софе Сьюзен рядом с Эшли и Нейтом. Рядом с нами пожилая женщина.
– Я знала твою мать. Я ей ногти делала – у нее очень красивые ногти были. Она много о вас говорила, очень гордилась вами обоими, очень.
– Спасибо, – говорит Эшли.
Нейт встает и идет взять какую-нибудь еду. Возвращается с тарелкой ягод для Эшли.
– Ты хороший брат, – говорю я ему.
Какая-то женщина наклоняется к детям, открывая болтающуюся морщинистую щель в вырезе. Я отворачиваюсь. Она протягивает руку – никто не берет. Рука с крупным бриллиантом ложится Нейту на колени.
– Я была у нее зубным гигиенистом. У нас чудесные бывали разговоры… то есть в основном говорила я, потому что у нее стоял слюноотсос, но она очень хорошо умела слушать. Очень.
– У тебя что-нибудь есть? – спрашивает меня Нейт.
– Что-нибудь в смысле чего?
– Валиум, антиван. Может, кодеин.
– Нет, – удивляюсь я. – С чего бы им у меня быть?
– Не знаю. Ты же взял конфеты – «Мишки Гамми» и салфетки. Я думал, ты мог и лекарства прихватить.
– А что ты обычно принимаешь от нервов? Что тебе врач назначил?
– Да просто беру у мамы с папой в аптечке.
– Класс.
– Ладно, не бери в голову. Просто подумал спросить на всякий случай.
Нейт шагает прочь.
– Ты куда?
– В уборную.
Я иду за ним.
– Ты идешь за мной?
– В аптечку хочешь заглянуть?
– Отлить хочу, – отвечает Нейт.
– Если так, то пойдем вместе. И вместе посмотрим.
– Блин, как же все через задницу!
– Если ты пойдешь один, разве оно меньше через нее будет?
Я иду за ним в туалет и запираю за нами дверь.
– Мне правда надо отлить.
– Отливай.
– Не при тебе.
– Я отвернусь.
– Не могу, – говорит он.
– Я тебе не доверяю.
– В школу вернусь – расскажу, что ты увязался за мной в туалет. Есть же и у недоверия границы. Дай мне отлить, и только.
– Ты прав, но как только ты отольешь, так и начнется «через задницу», – говорю я, открывая аптечку. – Его прилосек – это от изжоги, ее противозачаточное, ее прозак, ацикловир – вот это мило, герпес у них, что ли? Оксикодон ему для спины.
– Оксикодон подойдет, – заявляет Нейт. – Окси – штука нормальная.
– Возьми вот это, – говорю я, вытаскивая розовую с белым капсулу и протягивая ему.
– Это что?
– Бенадрил.
– Так он же даже без рецепта.
– Это не значит, что он не действует. Отличный седатив.
– А что тут еще? Диазепам, это же дженерик валиума. Дай мне две штучки его.
– Нет.
– А одну? Как перед полетом.
– А четыре не хочешь? Как перед колоноскопией, – предлагаю я.
– Веселый ты, – говорит Нейт, принимает одну таблетку и кладет флакон в карман.
– Поставь обратно. По всему видно, тут есть камера, и обвинят меня.
Когда мы возвращаемся по коридору, меня хватает за локоть отец Джейн.
– А ты себе должен отрезать член. Чтобы жить без чего-то, что тебе было дорого.
Он слегка толкает меня и идет говорить с официанткой. Здоровенный официанткин бойфренд направляется ко мне, и я думаю, что меня сейчас попросят убраться, а потому начинаю пробираться сквозь толпу, стараясь уйти от этого амбала, думая, что надо бы найти Эшли и сказать детям, что нам пора. Но официанткин бойфренд настигает меня раньше.
– Вы тунца пробовали? – спрашивает он.
– Гхм… нет. Еще не пробовал.
– Попробуйте обязательно, – говорит он. – Я сам его делал, свежайший.
– Да, конечно, – говорю я. – Обязательно. – Меня слегка трясет. – Пора мне, – сообщаю я Нейту.
– О’кей, – говорит он. – Сейчас Эшли приведу.
– Куда мы? – спрашивает Эшли.
– Не знаю, – отвечаю я. – Не привык я кому-то о своих делах докладываться. И не привык где-нибудь быть с кем-нибудь.
– Можешь нас здесь оставить, – предлагает Нейт.
Я после паузы говорю:
– Поеду мать навестить.
– Ты ей расскажешь про все про это?
– Нет, – отвечаю я.
Мы уходим, не прощаясь. Водителю лимузина я называю адрес дома престарелых, он включает навигатор, смотрит, и мы пускаемся в путь.
– Стоит нам ей что-нибудь принести? – спрашивает Нейт.
– Например?
– Комнатный цветок.
– Вполне.
– Я думаю, – говорит Эшли, – правильно было бы принести что-то такое, что можно оставить после себя. Чтобы видно было, что о ней кто-то заботится.
Когда лимузин проезжает мимо флориста, я прошу водителя остановиться. Минут двадцать мы обсуждаем, что привезти, и выбираем африканскую фиалку, решив, что она лучше всего подходит к горячему сухому воздуху дома престарелых.
Воняет в этом доме престарелых дерьмом.
– Наверное, с кем-то случилась неприятность, – говорю я.
Чем дальше мы уходим от входной двери, тем меньше пахнет дерьмом и больше – химией и стариками.
– Мы переместили вашу мать в палату на двоих, – говорят мне. – Ей нужно больше общества, – сообщает медсестра.
Я стучу в дверь – ответа нет.
– Мам, здравствуй, – говорю я, открывая дверь.
– Здравствуйте.
– Мама, это я. И я кое-кого с собой привел.
– Заходи, заходи!
Мы входим в палату, а там на другой койке женщина, и она думает, что мы к ней.
– Ближе подойдите, – говорит она. – Не очень хорошо вижу.
Я подхожу к краю кровати:
– Я – Гарри. Пришел к вашей соседке. Я ее сын.
– Откуда вы знаете?
– Когда я рос, она жила в том же доме. Как вас зовут?
– Не знаю. Да что толку в имени?
– Вы не знаете, где ваша соседка? Моя мать?
– У них там что-то вроде вечеринки с мороженым, сами себе его готовят, кому как нравится. Дальше по коридору, в столовой. А диабетиков не пускают. На нас надевают эти вульгарные браслеты. – Она поднимает руку, показывая желтый браслет с надписью заглавными буквами «ДИАБЕТ». На другой руке браслет с надписью «Не реанимировать». – Оттого у меня и глаза паршивые. Их сахаром забило.
Во время ее монолога в дверь вкатывается моя мать, держа двумя руками огромную порцию мороженого.
– Я услышала, что у меня гости, – говорит она.
