Михаил Веллер - Живы будем – не помрем
Обзор книги Михаил Веллер - Живы будем – не помрем
Михаил Веллер
Живы будем — не помрем
Живы будем — не помрем
— Корпуса первых английских торпедных катеров были никак не стальные, а из красного дерева, — сказал Звягин, обернувшись с переднего сиденья в салон. «Скорая» бортовой номер 21032 свернула с Литейного и затормозила у ресторанчика, где в тихие дневные часы обедают при случае бригады, обслуживающие вызовы неподалеку.
Заняв столик, — врач, два фельдшера, шофер, — заказали, что побыстрее. «Скорую» здесь обслуживали в темпе, слегка гордясь финансово маловыгодными клиентами: престиж борцов со смертью, отчаянно мчащихся с сиреной и мигалками по осевой, все-таки иногда срабатывает.
— А моторы на катерах стояли бензиновые, авиационные, — продолжал Звягин просвещать свою команду, прихлебывая молоко. Его лекции на неожиданнейшие темы давно вошли в притчу.
Подошел человек:
— Леня! Все катаешься!
— Сколько лет, зим, весен! — Звягин от удовольствия сощурился. — А ты все киснешь в своей онкологии?
Онколог вздохнул и махнул рукой.
— Что хмурый?
— Э… Сейчас перед уходом мальчишку смотрел. Двадцать шесть лет… Сплошные метастазы. Жалко пацана. Еще несколько месяцев… Двадцать лет привыкаю, а все не привыкну как-то.
Как ни привычна подобная ситуация врачам, повисла секундная пауза. Эта пауза, также привычная, обозначает собой утешение, скорбь, примирение с собственным бессилием.
Звягин помрачнел. Сосредоточился. Пробарабанил пальцами.
Пауза неловко затягивалась, меняя тональность и настроение.
— Двадцать шесть? Рановато ему… Рано.
Фельдшерица виновато пояснила:
— Мы сегодня больную не довезли… — Фраза подразумевала: «Вот Папа Док и нервничает, переживает…»
— Хотите опротестовать приговор, Леонид Борисович? — небрежно осведомился Гриша, лохматый, очкастый, вечный студент, вечный фельдшер «скорой», внемлющий Звягину с преданностью щенка. Прозвучало неуместно — льстивой подначкой, которая попахивает безграничной верой в кумира.
Звягин зло зыркнул, скривил рот:
— Подъем! Поели — нечего рассиживаться, едем на станцию.
Дежурство длилось своим чередом: автослучай на Охте, электрошок на Ждановском… Вечером Джахадзе, вчерашний именинник, выставил торт; пили чай с тортом.
Осадок от встречи не исчезал.
Звягин спустился в диспетчерскую, позвонил онкологу. Перекинулись словами. Спросил и о том больном, так просто… Неженат, один у родителей, работал программистом, — обычный парень…
— Он знает диагноз?
— Сразу все почувствовал, понял. Я же знаю, говорит, что у меня рак; и все отговорки его только убедили в этом.
— Боится?
— Очень. На этой почве ведь часто происходит нервный срыв; он в сильнейшем стрессе, подавлен, угнетен… довольно обычно, к сожалению.
— Радиоизотопы, гистология?.. Ошибка возможна?
Он поднялся в комнату отдыха, недовольный собой.
Смутные обрывки мыслей роились в голове.
— Десять тридцать два, на выезд! Огнестрельное… — прожурчал динамик голосом диспетчерши Валечки.
Сменившись с дежурства, Звягин не лег спать. Расхаживал по пустой с утра квартире, посасывал ледяное молоко через соломинку, сопел мрачно и сосредоточенно… — Ерунда, — объявил сам себе хмуро… — И чего меня заело? Ну есть же такие заболевания: клинический прогноз — неблагоприятен… При чем тут я, и что я, собственно, могу сделать, и что это вообще на меня нашло? Дичь какая-то…
Достал из холодильника еще бутылку молока. Посмотрел на себя в зеркало: резче выступившие после ночи морщинки у глаз (поспать почти не удалось), на висках уже седины полно.
— Давно никуда не встревал? — брюзгливо спросил он свое отражение. — Спокойная жизнь надоела? Пей свое молоко и иди спать, старый хвастун… Как говорится, дай мне силы бороться с тем, с чем можно бороться, дай мне терпение смириться с тем, с чем нельзя бороться, и дай мне ума отличить одно от другого…
Разделся и влез под одеяло. Повертелся, устраиваясь. Затих.
Свербило. Не шел из головы тот, двадцатишестилетний…
Крякнул, встал и пошел в ванную бриться. Жене оставил записку.
Прогулка излюбленным маршрутом по гулким гранитам набережных успокаивала: Фонтанка, Михайловский замок, Лебяжья канавка (Летний сад закрыт на просушку)… Мысль одна всплывала в сознании, как перископ отчаянной подлодки.
А чем мы, собственно, рискуем, спросил он себя, догуляв до Василеостровской стрелки. Что, собственно, терять?..
А почему бы и нет, продолжал он, пройдя через Петропавловку на Кировский. Какие препятствия?.. Никаких.
Мысль разрасталась в идею, и идея эта овладевала им все полнее. Начали вырисовываться детали и складываться в план. Чем дальше, тем реальнее план виделся, — Звягин не заметил, как очутился на Карповке, заштрихованной сереньким дождем.
Домой он вернулся голодным и продрогшим — злым и веселым — как некогда в крутых передрягах боевых операций.
Жена встретила Звягина кухонной возней.
— Гулял? — доброжелательно поинтересовалась она.
— Гулял, — согласился Звягин.
— После суточного дежурства?
— После суточного дежурства.
— А это что? — Жена обличающе указала на молочные бутылки.
— Это бутылки из-под молока, — честно ответил Звягин.
— Сколько?!
— Ну, четыре… Тебе что, жалко?
— Мне тебя жалко, Леня, — в сердцах сказала жена и швырнула передник на стол с посудой. — Что у тебя опять — глаза горят, подбородок выставлен! — что ты опять задумал?
— Очередной подвиг, — закричала из своей комнаты дочка. — А разве лучше, когда папа изучает историю разведения верблюдов или коллекционирует карандаши? — Она всунулась в дверь, состроила гримасу. — Должно быть у мужчины хобби или нет? А быть суперменом и все мочь — разве это не достойное настоящих мужчин хобби?
— Слышала глас подрастающего поколения? — приветствовал поддержку Звягин.
— Мужчине нельзя подрезать крылья!
— Мне нельзя подрезать крылья.
— Дон-Кихот на мою голову… — вздохнула жена. — Ты не видел моих очков? У меня еще полпачки тетрадей не проверено.
Звягин насвистывал «Турецкий марш» и сверял с образцом упражнение по английскому ее пятиклассников (не впервой).
— Это очень важно? — мирно спросила жена из спальни.
Он присел на край постели, погладил ее по щеке, — рассказал.
— Несчастные родители, — тихо сказала она. — И чем ты можешь помочь?.. Утешить их?
Звягин завел будильник и выключил свет.
— Есть одно соображение, — непримиримо произнес в темноту.
Отменно выспавшись, закатил себе часовую разминку, поколотил боксерский мешок и поехал в диспансер. Жизнь была хороша.
— Снимки, анализы, — сказал онколог. — Ты же врач.
— Не-а, — возразил Звягин с усмешкой оживленной и жестокой. — Просто я зарабатываю на жизнь медициной. Ну имею диплом.
— Ты авантюрист, — поморщился онколог.
— А разве это плохо? Мне интересно жить. Дай адрес.
Он позвонил из уличного автомата:
— Квартира Ивченко? Судя по голосу, вы Сашина мать? Лидия Петровна, очень приятно… Если у вас есть время…
Они встретились в маленькой мороженице на Петроградской.
— Зачем вы меня расспрашиваете? — безжизненно спросила пожилая женщина с запудренными следами слез.
Мороженое в вазочке таяло перед ней.
Звягин прошел весь путь пешком и за этот час успел собраться и прийти в форму — был легок, уверен: заряжен.
— Не устраивайте похорон раньше времени, — жестко сказал он. Разломил ложечкой шарик крем-брюле, отправил в рот, причмокнул. Женщина взглянула с мучительной укоризной и встала.
— Сядьте, — тихо одернул Звягин. — Я — ваш единственный шанс, другого не будет, ясно?
Мысль о шарлатанстве отразилась в ее глазах:
— Вы — экстрасенс?.. Или есть какие-то новые средства, и вы можете их устроить? Что вы хотите?..
— Ешьте мороженое, пока совсем не растаяло, — улыбнулся Звягин. — И возьмите себя в руки. Еще не все потеряно. Еще есть время. Нет, я не экстрасенс, я могу лишь то, что в человеческих силах. А это — почти все, а?
Он не убеждал — он просто и с очевидностью раздвигал границы возможного. Женщина слушала — и происходящее с ней можно было как бы уподобить факирскому трюку со скомканной веревкой, приобретающей прямизну и твердость вертикального шеста.
Она хотела верить. Она боялась верить — боялась пытки надеждой.
— Но это — нереально… — прошептала она.
— Хуже не будет, — отрезал Звягин. — А вот лучше — может.
— А вы сами в это верите?..
— А зачем я здесь торчу? Надеюсь, вы не собираетесь предлагать мне деньги за услуги?
— А почему вы вообще вмеша… принимаете участие в… — Она смешалась. — Почему вы мне позвонили?
